Королевы красоты: кто основал бьюти-индустрию в Москве

Королевы красоты:
кто основал бьюти-индустрию
в Москве

Фото: Виктор и Ирина Юльевы, MojoImages

Продюсер: Лиза Колосова

ТЕКСТ: татьяна якимова

ФОТО:
ВИКТОР И ИРИНА ЮЛЬЕВЫ, MOJOIMAGES

ПРОДЮСЕР:
ЛИЗА КОЛОСОВА

Из тех, кто открывал свой бьюти-заводик в лихие девяностые, выжили и выросли немногие. Лучших (и самых красивых) можно пересчитать по пальцам одной руки: Ланна Камилина, Этери Крихели, Татьяна Рогаченко. Они почти не изменились за 17 лет (и не накачали губы). Кажется, что они так и остались в девяностых. Но это только на первый взгляд. Этери многое делала и делает раньше конкурентов, Ланна держит уровень сервиса на недосягаемой высоте — к ней ходят создатели парфюмов, которые можно купить в Lanna Kamilina. Салон Татьяны — единственный в своем роде: живой, тусовочный, светский. Они никогда не смотрят на тебя оценивающим взглядом. Есть еще кое-что общее: за последние два года каждая потеряла свое первое заведение, о котором — точнее, о которых — говорила вся Москва. И ничего, каждая построила новое. Новые.

Этери начинала, как многие эффектные жены успешных мужей: сначала она украшала жизнь, стол и дом второй половинки, потом решила сделать что-то свое, профильное — имея высшее медицинское и пятилетний опыт работы, трудно быть просто женой и мамой. Выбор одной из красивейших грузинок Москвы оказался нестандартным: лазерная эпиляция. Маленький кабинет, нераскрученная процедура, но после рекламы в телегазете клиенты повалили толпой. Кстати, Этери не любит слов «клиенты», «мастер» и даже «владелица». Она — генеральный директор, превративший небольшую студию эпиляции в первую (ну или одну из первых) столичную клинику лазерной косметологии и пластической хирургии. Одной из первых она наняла юриста, который занимается юридическим просвещением пациентов. В ее клинике хирург в случае не очень удачно проведенной операции делает коррекцию бесплатно.

Этери, как вас приняли «местные», когда вы превратили салон лазерной эпиляции в серьезную клинику?

Я пришла в это направление «из ниоткуда», а клиника была оснащена, что называется, по полной: у нас стояло передовое, самое современное и очень дорогостоящее оборудование, да еще был сделан «евроремонт» — неслыханная роскошь по тем временам! Поэтому многие считали, что такую клинику можно открыть только на бандитские деньги. Но это неправда. Инвестором у нас был достойный и уважаемый человек, не имеющий отношения к криминалу.

Раньше было труднее?

Не труднее, а хуже. Почти все, что касалось медицинской деятельности, было сильно упрощено — получить (а говоря честно, даже купить) лицензию мог практически кто угодно. Равно как и с другой документацией — отношение было достаточно поверхностное. Сейчас все гораздо сложнее. Лицензирование, сертификация, требования санэпидемнадзора, наркоконтроль и т. д. — необходимо собрать и предоставить целую кипу документов, да и соответствовать надо очень жестким требованиям. Но нам это только на пользу. Стало гораздо больше порядка в отрасли. Клиники, которые не соблюдали установленные правила, не могли поддерживать должный уровень, отсекались. И я думаю, еще будут отсеиваться те, кто не хочет или не в состоянии работать на цивилизованном рынке.

А где вы делаете, например, маникюр?

У одного мастера уже 20 лет. Когда в Москву впервые привезли гелевые ногти, она на мне училась их делать. Так что мои первые гелевые ногти были похожи на блины!

Что изменилось в отрасли?

Сегодня на мировом рынке меньше новых технологий — замедлился темп развития. В нулевые каждый год было по несколько ярких новинок! А сейчас ищем, ищем. Активно развиваем anti-age-отрасль, интегрируем комплексные антивозрастные технологии, касающиеся здоровья и улучшения качества жизни. Без них сегодня практически невозможно добиться хороших эстетических результатов.

Что потеряло актуальность?

Вы знаете, сейчас, спустя 20 лет, я понимаю, что мы вообще кардинальным образом поменяли подход к омолаживающим и эстетическим коррекциям. Сегодня учитывается не только старение и птоз тканей, но и строение костных структур черепа, потеря объема лица. Мы уже не делаем классический SMAS-лифтинг, а практикуем нейтральную малоинвазивную хирургию. Все наши усилия направлены на воссоздание утраченных черт и пропорций молодого лица, восстановление былого объема и рельефа, причем без разрезов, через минимальные проколы. Мы забыли, что такое вкалывать гиалуронку в носогубные складки или делать мезотерапию. Контурная пластика сегодня действительно становится 3D! Вместо мезотерапии у нас биоревитализация, препараты с пептидными комплексами и обогащенной плазмой. Липосакция шагнула невероятно далеко вперед… И еще множество других примеров.

Что самое трудное в работе гендиректора клиники?

Удержать баланс. Это касается абсолютно всех областей работы. В отношении сотрудников необходимо создать комфортную, благоприятную атмосферу в коллективе, чтобы людям было приятно работать, но при этом выстроить взаимоотношения таким образом, чтобы персонал, что называется, не расслаблялся. Далее, например, что касается пациентов — с одной стороны, очень важен личностный, индивидуальный подход, с другой — ни в коем случае нельзя идти на поводу у пациента. Точно так же и с конкурентами — мы, несомненно, из разных лагерей, и дух соперничества всегда присутствует, но при этом мы дружим и хорошо общаемся, делимся опытом, обмениваемся мнениями. На мой взгляд, вот эту тонкую грань, этот баланс и должен уметь удерживать хороший руководитель. Это трудно, но необходимо.

Я часто слышу: в «КЛАЗКО» так круто, но так дорого…

Первоклассные специалисты и самая дорогая аппаратура не могут быть дешевыми. Мы очень много вкладываем в такие вещи, о которых другие клиники и не задумываются. Видели бы вы мою огромную серверную комнату! А вообще пластическая операция не может и не должна стоить дешевле, чем платье в ЦУМе. И кстати, мы не самые дорогие в этом городе.

К вам ходят дети пациенток?

Уже и внучки!

С деловыми партнерами были проблемы? До судов не доходило?

Нет. Взаимных и невзаимных претензий еще не было. Это легко объяснить — мы всегда выбираем, где надежно, а не где дешевле. Специалистов в клинику набираем по тому же принципу. Вы же помните, в нулевые было много заезжих гастролеров: ботокс пачками, липосакции штабелями… Конвейер какой-то. Я с такими не связывалась никогда.

Что вас раздражает у тех, кто предлагает аналогичные услуги?

Когда салон берет на себя функции клиники. Клиника — это дипломированные врачи, сертифицированные аппараты, лекарства, бахилы. До этого всего надо дорасти. Меня коробит, когда врача называют мастером, а клинику — салоном. Когда врач, которая только вчера окончила ординатуру, открыла свою клинику, где она и доктор, и владелец. Лично я терпеть не могу, когда меня называют владельцем. Господи, владеть можно чем угодно! И вовсе не факт, что клиника будет успешной. А вот грамотно руководить — это, на мой взгляд, действительно достижение.

Чего у вас не было 20 лет назад из того, что есть сейчас?

— Честно — уверенности в себе. Из-за этого я многое упустила. Когда другие, не имеющие моего опыта и образования, смело открывали клиники и раскручивали их, я сомневалась в собственных способностях. Они многое брали нахрапом, а мне этого недоставало. А ведь можно было уже тогда расширить бизнес и вертикально, и горизонтально.

А что для вас сейчас самое важное?

Сохранить репутацию «КЛАЗКО».

Ваше новое помещение на Малой Грузинской даже лучше, чем было на Серафимовича.

Там была своя история. Я собиралась открывать здесь третью клинику, уже закупили оборудование — и вдруг владельцы помещения на Серафимовича сообщили, что продали его. Зато сейчас у меня несколько аппаратов в двух экземплярах — это накладно, но дает спокойствие. И мы свой класс подняли чуть выше. Мне вообще кажется, что я сейчас затаилась — в ожидании прыжка.

Главная фея московской бьюти-индустрии выстрелила в 1999 году, открыв первый салон «Ланна Камилина» рядом с Третьяковской галереей. Все в нем было дорого, комфортно и необычно: мягкие подушечки, хлопковые пледы, нежные теплые полотенца, душ для волос с минеральной водой и йога-чай из 15 трав, над которым клиентам предлагали сначала подышать, а потом уже пить. «Лучшие головы Москвы» делали большие глаза и вдыхали. Это был другой мир, с которого начались luxury-услуги.

Ланна до сих пор живет в мире, где все прекрасно. Кризис? Нет, не слышала. Перфекционизм у нее в крови. В четвертом классе она училась каллиграфии и к десятому классу оформляла все — от устава школы до грамот и стенгазет. Может дать урок каллиграфии и сегодня. В девяностые Ланна жила и работала в Париже — в креативной группе Dessange — как стилист, парикмахер и разработчик новых идей. Раз в неделю обедала с самим месье Дессанжем. Им приписывали роман, но Ланна ответила в своем стиле: «Интрижка с таким человеком невозможна». Коротко и ясно. Но обоюдная симпатия была — восьмидесятилетний мэтр полагал, что Ланна похожа на него своим неуемным честолюбием.

Вам нравится учить?

Я обожаю растить профессионалов. Но, конечно, бывает, что мастер чуть подучился — и уже готов зарабатывать все деньги мира. Тут уж ничего не поделаешь.

Вы давно и успешно ведете тренинги для компаний, не имеющих отношения к красоте…

Ну, все красивое имеет отношение к красоте. Да, веду. Это может быть ювелирный бренд или производитель кофемашин. В Прибалтике вела тренинги по гостиничному бизнесу и для приват-банкиров. Самое главное, что сотрудники качественно меняются после моих тренингов.

Кстати об учениках — я помню, что вы были отличницей в школе, еще учились художественной гимнастике плюс сами себе платья шили… Почему вдруг парикмахер?

Да все удивлялись. Но я пошла в профессию сразу после школы. А в 21 год стала чемпионом СССР по парикмахерскому искусству. Представьте: даже работала в лаборатории по созданию и технологии стрижек Министерства бытового обслуживания СССР! И мне, девчонке, сдавали зачеты взрослые люди! А потом был Dessange — сначала в Москве, потом в Париже. Но лучшие женщины ждали меня дома. Поэтому я вернулась, открыла свой салон, свое место силы.

Когда вы поняли, что Lanna Kamilina удалась?

Когда несколько клиентов в один день сказали: «Нам все равно, к какому мастеру записываться, у вас все — лучшие».

Кто из лучших стрижет вас?

Да тоже кто угодно. Точнее — кто осмелится.

Вы часто отдыхаете?

Редко. И знаете что? Когда я делаю паузу, мне обязательно приходят в голову идеи, на воплощение которых требуется еще больше времени!

Вы злой босс?

Скажем так: если я даю задание, мне нужно, чтобы его выполнили здесь и сейчас. Надо поставить цветы в вазу? Немедленно! Надо изменить интерьер? Немедленно! Исключая те случаи, когда я назначаю конкретный срок.

А семья не страдает от того, как много вы работаете?

Нет, нет и нет. Сыновья любят то, чем я занимаюсь, и охотно меня отпускают. До их рождения каждый мой вечер был расписан: презентация—галерея—устрицы… Но теперь страдает именно светская жизнь. Пропускаю даже то, что важно для самопиара. Могу куда-то сходить только в поддержку.

Значит, для вас самая большая роскошь — время?

Да. Поэтому мои сотрудники легко сделают самый быстрый в мире маникюр и одновременно уложат волосы.

Что изменилось сейчас в индустрии глобально?

М-м-м… Можно, я скажу, что не изменилось? Уровень люкса по отношению ко всему, что не люкс.

Вы следите за трендами?

Да, но постольку-поскольку. У меня свое видение: образ должен быть женственным, свежим, элегантным и ненавязчиво соблазнительным. Это у меня в крови. Я такой была, есть и буду.

Думаете о старости?

Меня никогда не пугала долгая жизнь. К тому же моя икона — это Вивьен Вествуд.

У вас с бизнесом много проблем было?

Я не люблю слово «проблемы». Есть испытания и проверки временем.

А как насчет откатов?

Это да, было всегда. Платишь кому-то дань. «Платишь за музыку». Это как часть игры. Часть успеха, точнее, плата за успех… Кому и сколько — меняется постоянно. Но я заметила, что очень часто эти люди, кому платишь, потом становятся моими клиентами, начинают что-то покупать — услуги, или парфюм, или украшения… Администратор шепчет: «Это бесплатно или что?», я отвечаю: «Почему бесплатно? Они свое уже получили. А это — за деньги».

Какой инвестиционный продукт самый трудный?

Сотрудники. Десять лет назад тех, кто землю носом рыл, было больше. Сейчас не все готовы постоянно учиться, и потребности другие. Миллениалы — они такие: им хочется больше легкости, безответственности. А легкость приходит только с опытом, даже если ты талантлив от природы. Такие люди чаще меняются, быстрее уходят.

Как можно уйти красиво?

Прислав мне цветы и ящик шампанского!

Вам легко в нынешнем времени?

И да и нет. Сейчас лишнего много. Все перенасыщено: косметички, гардеробы. При этом стрижка может быть, что называется, дешевая, а-ля. Не индивидуальная. Это неправильно! Если стоит выбор, пусть лучше одежды будет немного, зато прическа — на миллион долларов.

Вы чувствуете, когда клиентке надо остановиться в стремлении быть красивой?

Да. Страсть быть красивой иногда топит реальную красоту. Большие инвестиции во внешность — не самое главное.

А как вы справляетесь с трудными клиентами?

Когда живешь для клиента — а я именно живу для него, пока он мой, — важно не внедриться в его нервную систему. Есть люди, с которыми надо надевать маску. А есть такие, с кем я наравне. И это, поверьте, вопрос не платежеспособности, а более тонких материй… И мне кажется, что у меня самое большое число сложных клиентов. Они приходят из мест, где уже замучили всех! Но я умею с ними обращаться. Умею молчать. Сила моего молчания очищает пространство. Вообще одно из самых важных искусств — в подстройках, но в люксе нельзя подстраиваться под клиента, ведь к нам большинство приходят, чтобы подняться на новый уровень. И мы этот новый уровень даем.

У вас руки опускались когда-нибудь? Вот расстались с бизнес-партнером, отдали свой первый, «намоленный» салон возле Третьяковки…

Ну и что? Руки никогда не опускаются, даже в самых тяжелых испытаниях. Элементарно времени нет, чтобы остановиться и заплакать. Что-то рушится — а в голове уже новые идеи. Так жить легче. Вообще любое партнерство — это рост и расширение, и берешь, и отдаешь. А когда только берут и все мало... Надо отрезать. Безжалостно! Как волосы.

В 2006 году автор этого материала в числе нескольких российских журналистов встречалась в Париже с Фредериком Малем. Был групповой обед в Пале-Рояль, а на следующий день — ланч тет-а-тет в ресторане отеля Costes. И неожиданно Маль спросил: «Ты не знаешь, почему Малик расстался с Татьяной?» О связи Татьяны, генерального директора Hermitage — крупнейшей фирмы — дистрибьютора люксовых товаров, в том числе лучшей на тот момент косметики и парфюмерии, с Маликом, ее владельцем, знали только посвященные. Ах, какая была любовь! Ради нее Рогаченко ушла от первого мужа — красавца Жан-Ноэля Лемона, который снялся в паре фильмов в роли самого себя — самого модного парикмахера Москвы конца девяностых. У Рогаченко и Малика родился сын. И вот они расстались. Я ответила, что причины не знаю, но она наверняка серьезная. «Татьяна кажется железной леди, но на самом деле она, как бы лучше сказать… fragile». «Но Малик тоже fragile! — неожиданно эмоционально ответил Маль. — Они мне нравятся — оба. Как пара. Прекрасные коммерсанты и при этом тонко чувствующие люди. Таких очень мало, и с ними работать приятнее всего».

«Надо же, — улыбается Рогаченко, десять лет спустя узнав об этом разговоре. — Маль так сказал… Приятно. А вы знаете, как он выбрал Hermitage своим дистрибьютором? У нас дома, в комнате моего старшего сына. Просто Малик пригласил его на обед, мы разговорились, и он выбрал нас. Да, прекрасное было время».

Прекрасное, да. Самое начало. Что вы поняли, когда оно закончилось?

Что больше не хочу работать на кого-то. Хотя я попробовала. Когда тебя приглашают на руководящую позицию, люди — владельцы бизнеса должны тебе доверять и понимать, что изменения происходят через реструктуризацию, а она бывает болезненной. На перемены идут только сильные и талантливые люди. Но даже они сомневаются и часто из-за сомнений не доводят начатое до конца. Я не боюсь менять и люблю работать с сильными и яркими людьми. Возможно, именно поэтому в мое время в Hermitage была очень сильная команда, я бы сказала — сильнейшая!

Как появился Jean Louis David?

После ухода из Hermitage многие марки связывались со мной и предлагали быть их дистрибьютором, но я не хотела заниматься дистрибуцией. Большие марки уже были либо представлены сами, либо имели дистрибьюторов, а выводить новые — это сложно. И вообще мне не хотелось опять связываться с таможней, складами и т. д. Я хотела начать бизнес, который будет связан с красотой. Подумав, я приняла решение взять контракт на парикмахерский бренд. Конечно же французский — что бы ни говорили, но Франция по-прежнему является законодателем моды, и в первую очередь в парикмахерском мире.

Почему именно этот бренд?

Я люблю работать только с большими компаниями. Dessange уже был на рынке. Franck Provost — тоже. Оставался Jean Louis David. И что интересно, во время моей первой поездки в Париж я проходила мимо салона красоты и обратила внимание на рекламный имидж. Та блондинка так и осталась в моей памяти. Поэтому выбор остался за этой маркой.

Мне нравится, что Jean Louis David — модная марка, мне нравится сам г-н Жан Луи Давид, который был не только талантливым парикмахером, но и талантливым фотографом, многие кампании снимал он, он был влюблен в моду и дружил со многими яркими людьми. Взять хотя бы тот факт, что два года его рекламные кампании снимала Алиса Спрингс — жена Хельмута Ньютона. Кстати, в одной из кампаний снялся и сам Хельмут — в роли монашки…

Сомнений вообще не было?

Все случилось очень быстро. Написала, встретилась, договорилась, пожали руки и отдали документы адвокатам. И вдруг я узнаю, что стрижки в Jean Louis David делают машинками! Как это возможно, подумала я, ведь машинками стригут только баранов…. Что делать? Попросила показать технику, а когда увидела работу — влюбилась с первого взгляда.

Я помню, когда Hermitage занимался известным брендом Carita, у которого крутой Институт красоты и салоны, они очень хотели открыть Maison de Beauté в Москве. И это был люкс-люкс, но вы…

Это смешно, но я никогда в жизни не хотела иметь салоны красоты, даже Maison de Beauté Carita! Но, как говорится, никогда не говори «никогда»! Многое из того, что я отрицала, в итоге становилось моим. Сегодня я очень рада, что занимаюсь салонным бизнесом. Это красивый бизнес, это интересный бизнес, в котором ты видишь результат своей работы. Мне повезло, в моей жизни я всегда получала деньги за то, что приносило мне удовольствие. Я продолжаю говорить своим сотрудникам, что главное — это любовь! А еще я хочу, чтобы в моих салонах клиентов обслуживали так, как хотела бы быть обслуженной я сама. А я очень избалованная клиентка, которая знает, чего она хочет, и знает лучших в этой профессии. Иногда я стригусь у Давида Мале, крашусь у Кристофа Робина, всегда захожу в лучшие салоны, когда путешествую.

Кстати о косметологии. Почему у вас нет новых брендов?

Потому что я за традиции. И в косметологии я выбирала марку, которая делает женщину красивой! Которая не требует накопительного эффекта, у нас нет времени, мы живем в безумном мегаполисе, где каждый час на счету… Если я прихожу к косметологу и трачу свое время и деньги, то я должна видеть, за что! Я люблю Valmont. И я люблю Carita и By Terry.

А почему Kérastase?

Потому что это гарантия успеха! История и современнейшие лаборатории. Средства действительно творят чудеса! Я видела, как выросли волосы у начинающего терять шевелюру молодого человека (на фоне депрессии, связанной с любовью). Я видела, как выросли волосы у моего друга после перенесенного стресса! Я это видела! Своими глазами.

Какие волосы вы сами считаете красивыми?

Волосы, рядом с которыми хочет проснуться утром мужчина! Шелковые, блестящие, нежные и приятно пахнущие! Я даже бросила курить ради такого эффекта. А еще я вчера обнаружила в инстаграме на странице Жан Луи Давида: «Красивые волосы — лучшая месть!».

И все-таки — из-за чего вы расстались с Маликом?

Из-за его предательства. Расшифровывать не буду, ладно? Я не обязана была уходить из компании после нашего расставания, но я каждый день чувствовала боль. А это невозможно. Жить надо в радости.