Свет, тьма и полумрак в «Малышке зомби» Бертрана Бонелло

22 августа в российский прокат выходит «Малышка зомби» Бертрана Бонелло — вовсе не второсортный хоррор, как можно было бы решить по названию, а авторское высказывание о юности, колониальной травме и поп-культуре «эпохи Рианны» (и да, о зомби!). Бонелло — постоянный участник Каннского кинофестиваля, французский интеллектуал, которого многие помнят по недавнему «Сен-Лоран. Стиль — это я» с Гаспаром Ульелем, Жереми Ренье и Луи Гаррелем. Фильмы Бонелло объединяет интерес к телесности и к перекличкам истории и современности. «Малышка зомби», показанная в этом году в каннском «Двухнедельнике режиссеров», — не исключение, но есть в ней и несколько совершенно новых для режиссера тем.

Название фильма отсылает к классическим образам ходячих мертвецов из американских ужастиков — и вдвойне обманчиво: это европейское кино в его лучшем изводе, и совсем не легкомысленное. «Малышка зомби» — это сложная комбинация жанрового кино, политической драмы и романа воспитания. Краткая история происхождения зомби — не в поп-культурной версии, а в оригинальной, карибской — переплетается здесь с историей современной Франции с ее традицией колониального насилия. Связующим звеном между прошлым и настоящим становится гаитянка Мелисса, перебравшаяся в Париж вместе со своей тетей после землетрясения 2010 года (от которого тогда погибло 222 тысячи человек).

Мелисса — внучка Кларвиуса Нарцисса, зомбифицированного рабочего плантаций, которому, согласно легенде, удалось снять с себя заклятие вуду и прожить долгую, счастливую и свободную жизнь. В столице Мелисса становится студенткой закрытой школы для дочерей обладателей ордена Почетного легиона — бастиона элитарности и классических традиций, в котором она единственная не белая ученица. Признав в гаитянке «свою» несмотря на столь разное происхождение, одноклассницы приглашают ее стать частью тайного литературного общества. На одной из встреч Мелисса рассказывает о своих корнях, чтобы впечатлить подруг, но одна из участниц клуба, Фанни, принимает рассказы о силах вуду слишком всерьез. Дальше начинается мистика.

Колониальная история — сложный материал, который требует от режиссера необыкновенной чуткости, поэтому Бонелло осознанно рассказывает ее только со своей позиции, то есть от лица представителей западной культуры. Но с максимальной корректностью. На роль гаитянки режиссер позвал девушку, чья судьба точно повторяет судьбу ее героини: Висланда Луимат родилась на Гаити и бежала в Париж после землетрясения на острове. Все предложения снимать фильм в Доминикане (которую часто используют как «дублера» Гаити в кино) Бонелло решительно отверг: ему было важно войти в контакт с местными жителями, объяснить, зачем он здесь, и пригласить к кинописанию их мифологии. И действительно, все люди, задействованные в сценах на острове, — профессиональные гаитянские актеры, для которых оплачиваемые съемочные дни — редкое явление. Так Бонелло поддержал местное киносообщество, сделав редкий и важный жест — и символический, и политический.

Тьма

В отличие от зомби Джорджа Ромеро, создавшего легенду о жаждущих крови бесконтрольных «живых мертвецах» для целого поколения, гаитянский зомби — это угнетенный, превращенный в раба человек, навеки запертый в собственном теле без малейшей возможности проявления воли. Для Бонелло этот образ — метафора тяжелой колониальной судьбы целого народа. Чтобы сделать ее максимально наглядной, он вместе с оператором Ивом Капом прибегает к старомодному приему «американская ночь», при котором ночные сцены снимаются днем, а потом буквально затемняются в постпродакшене. Именно так проходит жизнь зомби — между светом и тенью. Порабощенный мир — мрачный и угрюмый, поэтому доминирующими оттенками в сценах с участием Кларвиуса стали темно-синий цвет неба, темно-зеленый цвет плантаций и черный цвет тела.

Свет

Мир парижской школы для привилегированных француженок выглядит совсем иначе. Цвет выкручен на максимальную яркость: белые стены лекториев, яркий свет из окон, белые рубашки, почти прозрачная кожа. Место, в котором разворачиваются события, действительно до сих пор существует в Париже — к удивлению самих горожан. И школьную форму, не менявшуюся со времен основания учебного заведения, и особые приветственные ритуалы, и общий дух элитаризма режиссер подсмотрел в реальности. По сути, это осовремененная модель наполеоновской Франции, где главный девиз по-прежнему звучит так: «Франция — это революция, революция — это свобода».

Полумрак

Мелисса — чужак в этом мире, но ей удается найти общий язык с одноклассниками: им становится поп-культура. Она одевается в Urban Outfitters, любит хип-хопера Damso и читает Стивена Кинга. Смотрит те же фильмы ужасов, что и все ее ровесники, а в качестве темы для обсуждения на уроке выбирает творчество Рианны. Общие культурные коды помогают Мелиссе легко присоединиться и к ритуалам тайного женского общества. В полумраке мастерской, где участницы собираются в пижамах после отбоя, девочки становятся в круг и с наслаждением читают скабрезные тексты своего любимого рэпера.

В другой реальности в этот момент жрецы вуду готовятся к религиозной церемонии в честь Кларвиуса. Они точно так же зажигают свечи, облачаются в церемониальные одежды самых ярких цветов и тоже распевают песни — священные в их культуре.

Яркие акценты

Чтобы подчеркнуть связь культур и времен, Бонелло через весь фильм расставляет цветовые акценты. Ключевые для гаитянской культуры цвета — голубой, розовый, синий, красный, белый, желтый и зеленый — повсеместно присутствуют в мире Мелиссы и ее одноклассниц. Нежно-розовая ночная рубашка, розовые постельное белье и пижамы вторят цветам стен в доме Мелиссы и ее тети Кати. Цвет худи одной из девочек такой же сине-зеленый, как у мамбо. Ритуальные платья Кати и жриц на Гаити перекликаются с цветом домашней куртки. Штаны Фанни не только копируют цветовую гамму, но и сохраняют паттерн церемониальной робы, а ее ветровка — цветов национального флага.

Контрасты

Основной инструмент Бонелло — контраст. По словам самого режиссера, этот прием ему нравится все больше и больше. Он противопоставляет максимально далекие друг от друга, но объединенные трагичным колониальным прошлым миры: гаитянскую мифологию и европейские традиции, национальную культуру региона и глобальную культуру, не знающую границ и преград, религиозные ритуалы и обрядность тайных сообществ, — чтобы подробно проанализировать их отношения в настоящем.

И как бы ни пыталась Мелисса вписаться в одну из реальностей, у нее ничего не выходит — она носительница двойной культурной идентичности. Собственное происхождение не дает ей покоя, и потому на уроках, отвлекшись от монотонной лекции учителя, она корябает в тетради не любовные письма мальчику, как Фанни, а лик злого духа. Наедине с собой напевает гаитянские мелодии, а не дурацкие тексты кумира французских школьниц. В то время как ее одноклассница мечтает о прекрасном принце, Мелисса воображает себя зомби — правда, как в фильмах Ромеро, а не Жака Турнера. Она чувствует в себе кровь своего предка, но сам образ претерпел трансформации, и популярная западная культура определяет ее уже не меньше, чем родная.

Впрочем, несмотря на всю сложность этого конфликта, Бонелло не берет на себя роль судьи и не выносит окончательных приговоров. Вопросы, которые его интересуют, — что делать со своим прошлым, как принять свою историю и как о ней говорить.