Интервью с художницей и фотографом Анастасией Богомоловой

КУЛЬТУРА • ФОТОГРАФИЯ

Фотография на вешалке: интервью с художницей и фотографом Анастасией Богомоловой

ТЕКСТ:

ДАРЬЯ ТУМИНАС

Blueprint представляет интервью Дарьи Туминас с Анастасией Богомоловой — автором проекта «Лукбук», соединяющем в себе фотографию, моду и ритуал. Анастасия снимала автопортреты в нарядах мамы и сестры 70–80-х годов, исследовала журналы мод этого времени, шила платья сама. Посмотреть фотографии и приложить к себе платья можно на выставке «Не[свое]временное», организованной фондом «Фотодепартамент» в рамках фестиваля «Мода и стиль в фотографии».

— У меня к тебе два типа вопросов по поводу «Лукбука». Одни — про фотографии и процесс работы над проектом, другие — про феномен переодевания в мамины наряды как таковой. На нем построен весь проект, и, чтобы его понять, нужно немного разобраться с практикой этого ритуала. Давай с этого и начнем. Было ли для тебя это переодевание табуированной темой?

— Для меня это было абсолютное табу. В детстве я втайне от мамы и старшей сестры влезала в их гардероб, когда они уходили из дома, и примеряла на себя все их наряды. Потом старалась развешивать их в том же порядке, в котором они изначально были, по вешалкам. Периодически прокалывалась. Мама меня ловила, спрашивала, что я делала в шкафу. Мне всегда было стыдно почему-то, хотя это очень естественный процесс для любой девочки. Для меня это было что-то особенное, какой-то ритуал, очень закрытое действо, только для меня самой. Об этом никто не знал, я ни с кем про это не говорила.

• Розовое платье из сатина, 1988 год. «Это платье старшей сестры, которое она никогда не носила».

⁂

— То есть дело не только в том, что тебя могли отчитать, это было событие, которое ты априори хотела хранить в тайне? Почему оно было таким запретным удовольствием, обсуждать которое инстинктивно не хотелось ни с кем — не только в семье?

— Сейчас я понимаю, что, во-первых, я бессознательно пыталась компенсировать небольшое количество одежды. Это были 1990-е годы, я была вторым ребенком в семье и чаще всего донашивала одежду за старшей сестрой. Особенного разнообразия собственных новых платьев у меня не было. И поэтому это было моим естественным стремлением к новой одежде. В то же время это был позыв к взрослому образу, попытки обнаружить саму себя совсем другой, не в качестве продолжения нарядов сестры или мамы, а как самостоятельную личность.

— До какого возраста это продолжалось?

— Наверное, до девятилетнего. В 12 я переехала из Казахстана в Россию, и детство у меня официально закончилось. Изменились приоритеты, мысли, поиски.

— Собирала ли ты информацию о том, как это происходит или происходило у других девочек?

— Когда я начала проект, я коллекционировала чужие истории. Молодые женщины рассказывали и про своих детей. Например, младшая дочка одной из женщин проявляла интерес не к одежде мамы, но к одежде своей старшей сестры, которая буквально на пару лет старше. И для нее это был процесс очерчивания общей территории, что вот они в своем собственном мире, отделенном от взрослых. И эта одежда создает своего рода единство для них — сестра знала про эти переодевания.

— Были ли истории про групповой опыт примерки одежды чьей-нибудь мамы или сестры?

— Такого не было. Общая составляющая всех этих историй как раз заключалась в том, что это личный, интимный опыт. Все занимались этим наедине, тайком. Конечно, в этом нет ничего такого крамольного, но все стремились к тому, чтобы совершить этот ритуал в секрете. Возможно, потому что в этом возрасте ты начинаешь впервые задумываться о взрослении, стремишься к нему, и у тебя происходит нестыковка с родителем: он хочет видеть тебя как ребенка, а ты хочешь видеть себя как взрослого. Также, мне кажется, здесь есть важный сексуальный подтекст, о чем не предполагалось раньше говорить. Теперь, работая над этим проектом, я вышла на собственное понимание сексуальности. И мне кажется, маленькая девочка тоже ищет свою женственность в этом переодевании. Абсолютно неосознанно, это сидит в ней очень глубоко. Это один из первых сексуальных позывов восприятия себя как будущей женщины. Может быть, поэтому это переодевание табуировано? Для моего поколения, например, не было принято говорить о детской и подростковой сексуальности, это очень сильно задавливалось.

• Легкое летнее платье из оранжевого сатина в цветочек, 1980 год. «Это платье мама шила еще до моего рождения самостоятельно, в домашних условиях».

— Твой проект — это своеобразное исключение, когда сбывается сценарий про маму, сохраняющую одежду, чтобы дети ее носили, когда вырастут. Все-таки в большинстве случаев это некая утопия, и мало кто всерьез перебирает вещи на антресолях. Помимо общей бережливости в чем смысл хранения этих платьев?

— Мне кажется, есть в этом что-то такое, как в хранении старых фотографий. Складирование воспоминаний, которые воплощены в этих платьях. Со многими из них связаны приятные события. Когда я сделала большую часть проекта, я начала записывать истории с расчетом на то, что буду использовать их потом в своей книге. О некоторых платьях мама отзывалась как об очень важных событиях в жизни. В частности, в проекте есть платье светло-бирюзового цвета с вышивкой на воротнике. С ним у мамы особенные эмоции: его было непросто заказать, вышивку на воротнике делали не в каждом ателье, она заказывала ее у частницы, чтобы все правильно было. Она купила специально под это платье дефицитные югославские туфли. До сих пор у нас дома хранятся запасные пуговки к этому платью. Это очень женский опыт. Вряд ли кто-то из мужчин хранит свои старые рубашки с таким трепетом.

⁂

• Платье из тонкого шелка нежно-зеленого цвета, юбка годе, вышивка на воротничке, 1983 год. «Мама заказывала его в Кустанае (Казахстан) в ателье высшей категории. Но вышивку делала швея, работавшая на дому. В самом ателье таких хороших мастериц не было. Многие из сшитых мамой на заказ нарядов приходятся именно на этот год. Тогда она, работая в облисполкоме, каждые два месяца ходила в ателье».

⁂

Все исходило из платьев, они имели свою ауру, атмосферу времени, и я ощущала связь со своей мамой в том возрасте, когда она их носила

— Было бы интересно сделать исследование на тему, проходят ли через стадию подобных переодеваний и мальчики. А как ты себя ощущаешь в этом проекте: ритуал для тебя продолжается или «ломается»?

— Это вообще очень странный опыт. Когда я только начинала, это было игрой и ритуалом, потому что все исходило из платьев, они имели свою ауру, атмосферу времени, и я ощущала связь со своей мамой в том возрасте, когда она их носила. А носила она их, когда была ненамного меня сегодняшней старше, то есть в конце 70-х — 80-е годы. Я хотела реконструировать образ моей мамы в том возрасте, к которому я сама приближаюсь. Но чем дальше процесс съемки заходил, чем больше я видела результаты, тем страннее у меня были ощущения. Я уже не могла воспринимать саму себя на этих фотографиях. Разумом я понимала, что да, это я в мамином платье на фоне бабушкиной ткани, вот я сделала худо-бедно макияж из маминой помады и теней. И в то же время это не я, это какой-то совсем другой человек. Внезапно проявился процесс, за которым я наблюдала только в журналах мод, когда ты смотришь на модель и воспринимаешь ее как очень условного персонажа. Словом, случилось то, что называют словом «объективация». Со мной произошла самообъективация. Я сама себя превратила в объект, и я не могу ухватить момент, когда именно это произошло. А потом, когда постепенно проект начал путешествовать и выставляться и я видела фото на афишах, это был еще более сильный щелчок, еще большая отстраненность от себя, своего тела, лица и образа.

• Летнее шелковое платье в синюю и белую полоску, 1989 год. «Бабушка подарила его моей старшей сестре на день рождения, но та ни разу его не надела. Сначала платье было не в пору, потом, когда сестра повзрослела, не понравилось ей фасоном».

— Это было для тебя неожиданным?

— Да. Изначально цель проекта была восстановить образ женщин прошлых поколений моей семьи, но все превратилось в историю про саму себя. Историю своего образа, женственности, сексуальности, осознания, что во мне есть. С упором на старые журналы. Все эти журналы с выкройками были для меня, наверное, единственным источником осознания женской красоты. В моем детстве не было глянцевых изданий. Были старые, потрепанные, напечатанные на желтой бумаге, часто с плохо пропечатанными изображениями издания. Но в них я подмечала какие-то позы, эффектные выражения лиц, и в юности это во многом сформировало мое представление о том, как женщина должна себя презентовать. Когда я влезла в историю с восстановлением образов женской части семьи и начала искать себя, я подсознательно делала это через журнальные образы, хотя не было такой цели, это получилось в процессе.

⁂

• Костюм (юбка и блузка) из розового батиста, 1984 год. «Этот наряд тоже был сшит в кустанайском ателье. Там в то время имелся экспериментальный цех».

— Не является ли ощущение самообъективации общим для любых проектов с автопортретами? Например, у тебя есть новый проект Rosebud («Розовый бутон»), тоже основанный именно на автопортретах. Возникает ли ощущение самообъективации и в нем?

— Это проект другого толка. В нем, становясь объектом фотографии, я ощущаю себя частью домашнего ландшафта, сама превращаюсь в вещь среди многочисленных вещей. Пока ощущения объективации не возникает. Может быть, потому что проект в работе, я его еще не закончила. Он вырос из обычных бытовых обстоятельств. Мы с мужем переехали в свой дом. Одну половину занимаем мы, другую — свекровь. Пока мы с мужем жили на съемной квартире, у нас не было своей мебели, часто приходилось пользоваться чужой посудой и т. д. И вот мы переехали в дом и начали быстро обзаводиться каким-то имуществом: всеми этими кроватями, шкафами, плошками, чашками — новым вещевым опытом. В то же время моя свекровь начала перевозить из старой квартиры свой старый вещевой опыт. И весь ее скарб в черных пакетах (их было больше 150) был складирован в комнате, которая должна была стать моей студией. Я каждый день поднималась туда и в печали смотрела на эти вещи, которые не позволяли мне создать свое рабочее пространство. А потом решила использовать ситуацию себе во благо и начала вытаскивать из кульков различные предметы. Причем, собранные в одном пространстве, они представляли не очень стандартное зрелище. Там были сушеные крокодилы, пластмассовые слоники, гипсовые статуи каких-то древнегреческих богинь, куча книг, видеокассеты, аквариумы, посуда — в общем, огромное количество всего. На меня свалился чужой вещевой опыт, с которым мне нужно было как-то примириться, потому что постепенно вещи начали расползаться по дому. Я то и дело натыкалась на них на каждом углу. Чтобы осмыслить жизнь с чужим вещевым архивом, с чужой памятью, воплощенной в этих предметах, я пыталась встроиться в них и начала делать автопортреты.

— Проект Rosebud, мне кажется, связан с «Лукбуком». И там и там ты вживаешься в женские роли внутри семейного конструкта — в роли старших представительниц своей семьи, но также дочери и невестки. И пытаешься в социальном найти личное, разыграть также и роль себя. Молодой жене, если она живет вместе с семьей мужа, в принципе надо встроить себя во все эти аквариумы и сушеных крокодилов, отдать свое и физическое, и психологическое пространство под 150 черных пакетов. И интересно, как ты рефлексируешь на эту тему в проекте.

— Тут есть еще такой момент. Когда я начала перекладывать с места на место эти вещи, я осознала момент, что именно здесь и сейчас происходит слияние двух семей. Это для меня такое воплощение соединения родни, образование одной истории из двух фамилий, когда ты начинаешь хранить какие-то свои старые фотоальбомы вперемешку с фотоальбомами мужа — все очень уплотняется и соединяется в один архив.

•
Белая шелковая блузка, синяя джинсовая юбка, 1995 год.

• Шелковое коричневое платье с белым рисунком, 1989 год. «Его маме подарила свекровь».

Изначально цель проекта была восстановить образ женщин прошлых поколений моей семьи, но все превратилось в историю про саму себя

— Вернемся к «Лукбуку». Твои позы на фотографиях — это конкретные позы из журналов, которые ты изучала, или импровизация?

— Началось все с импровизации, потом я начала вспоминать какие-то образы из журналов, а поскольку весь архив маминых старых журналов мы не могли долгое время найти, я пыталась максимально восстановить свои ощущения от странных, дурацких, наигранных поз. Потом мне жутко повезло. Я залезла в сарай, переворошила все коробки и среди них отыскала стопку как раз тех журналов, которые так привлекали меня в детстве. Я сидела ребенком и листала их подолгу, делала закладки, когда мне что-то особенно нравилось. Уже после того, как я нашла эти журналы, я пыталась в некоторых фотографиях напрямую восстановить позы, но в конечном счете точных копий у меня не получилось, я то и дело скатывалась в интерпретацию. Все-таки эта история была в большей степени про меня, а не про журналы. Так получилось, что в процессе работы над проектом мне стали присылать журналы из других городов и даже стран, набралась целая коллекция, начиная с 50-х годов и заканчивая серединой 90-х.

— Какие у тебя были открытия, пока ты рассматривала вновь приобретенные журналы? Как менялись позы с 50-х по 90-е?

— Фотографии конца 70-х более свободные, легкие, естественные — естественный макияж, естественные позы. Много натурных съемок. Ближе к 90-м, в середине 80-х можно увидеть очень яркий макияж, карикатурные, манерные, гиперболизированные позы, подчеркнутую агрессивную сексуальность. А 50–60-е — это главным образом нарисованные модели.

• Босоножки из натуральной кожи и замши югославского производства, 1983 год. «Эти туфли были приобретены специально к зеленому платью с вышивкой на воротничке».

— А какие это были журналы?

— «Шейте сами», «Альбом новых моделей одежды», «Модели одежды с чертежами кроя», «Мода», вкладки с выкройками «Работницы».

— Когда я тебя вижу, ты все время носишь очень красивую одежду. Выходит ли «Лукбук» за рамки проекта в реальность, носишь ли ты платья с фотографий?

— Я действительно ношу мамины платья. После того как я начала фотографироваться в них, мне понравилось. В частности, есть у меня зеленое платье с алыми цветами. Оно мое любимое, но, что интересно, сама мама его не очень любит. Она его сшила в ателье в Кустанае в Казахстане. Ей попалась какая-то закройщица, с которой она не работала, и та не так все раскроила, платье не село на фигуру, поэтому мама его носила неохотно. А когда я его достала, то сразу в него влюбилась. Причем оно было в идеальном состоянии — без дырочек, потертостей и так далее. Вообще же проект шагнул дальше платьев мамы и сестры. Кроме того, что я беру их в качестве материала, я использовала и бабушкины ткани. Все фоны в проекте — это ткани из семейного архива, то, из чего бабушка и мама ничего не сшили. Зато кое-что из них сшила я сама. В частности, два платья из этих тканей уже готовы. Оба они являются частью инсталляции в Московском музее современного искусства в рамках выставки «Не[свое]временное».

⁂

•
Голубое платье из хлопка с белой гусарской вставкой на груди, 1990 год. «Это готовое платье для старшей сестры».

— Ты их тоже носишь?

— Первое платье успела выгулять пару раз, второе надеюсь начать носить после выставки.

— А как на проект реагирует мама?

— Она по опыту моих прошлых проектов свыклась с тем, что я делаю: манипулирую ли я архивными фотографиями, проращиваю ли растения через семейные карточки, а потом пересаживаю их в наш огород.

— Почему в инсталляции проекта ты используешь помимо фотографий платья? И как ты пришла к такому решению?

— Мне показалось это естественным решением для проекта, изначально отталкивавшегося от опыта примерки одежды из маминого шкафа. С одной стороны, я захотела разделить этот ритуал с другими, предложив свободно поучаствовать в игре (я слежу за судьбой инсталляции в «Инстаграме» и вижу, как многие откликаются на подобный призыв). Но в то же время для меня это очередной выход на публичную территорию с личным архивом. Я практикую такое расширение границ существования частного архива начиная с первой книжки Recall, к которой прикладывала оригинальные фотокарточки из семейного альбома и таким образом делилась ими с посторонними людьми.

— Ты упомянула, что хочешь делать книгу. Почему ты решила ее делать для этого проекта? На какой она стадии?

— Желание сделать из этого проекта книжку тоже естественно, если учитывать то, как меня вдохновляли старые советские журналы мод с выкройками. Мне хочется по-своему переосмыслить этот формат. В данный момент я хочу доснять еще несколько портретов и тогда уже перейти к дизайну. Предварительно мы обсуждали некоторые идеи с Юлей Борисовой, которая очень помогла мне сделать мою первую фотокнигу.

— Спасибо! Будем ждать выхода книги.

• Черно-белое платье из шелка, 1992 год. «Оно принадлежало старшей сестре».

Выставка «Не[свое]временное» проходит в Московском музее современного искусства. Эти выходные — последняя возможность увидеть выставку, закрытие которой состоится 29 марта.

{"width":120,"columns":10,"padding":0,"line":40}