Михаил Идов и Алиса Хазанова о «Юмористе» и свободе слова
фото:
владимир васильчиков
стиль:
василиса гусарова, @Sputnik
интервью:
ольга страховская
1 марта в российский прокат выходит «Юморист» — дебютный полнометражный фильм автора «Кофемолки» и сценариста «Лета», «Лондонграда» и «Оптимистов» Михаила Идова. Это остроумная, страшная и актуальная история про популярного советского сатирика, которому приходится идти на ежедневные компромиссы с властью — и самим собой. Старший редактор The Blueprint Ольга Страховская поговорила с Михаилом и актрисой Алисой Хазановой, которая играет в «Юмористе» главную женскую роль.
Вы сейчас здесь сидите как режиссер и его актриса, как коллеги-режиссеры, а еще как друзья. Вы помните, как вы познакомились?
михаил:
У нас все сложно, мы друг друга знаем по двум разным мирам.
Алиса:
А я помню. [Роман] Волобуев снял сериал «Завтра» (который в итоге так и не вышел. — Прим. The Blueprint), мы встретились на вечеринке Dior после показа на Красной площади, и у нас наконец появилась тема для разговора. С этого момента мы стали приятными друзьями, а потом, уже спустя год, оказалось, что мой будущий муж и Лиля (Идова, сценаристка и жена Михаила. — Прим. The Blueprint) — друзья уже много-много лет. И у Миши, Лили и моего мужа общее прошлое в Нью-Йорке.
михаил:
Когда мы узнали, что Алиса выходит замуж за Митю [Шохина], для нас это был такой worlds collide
Блейзер, платье Gucci, винтажные клипсы @My Trendy Grandma
«Завтра» — это же была заря так называемого нового российского телевидения. Было одновременно ощущение надежды и обреченности: вот пилот классного шоу про политику, где снялись все-все, но ничего не сложилось. А потом все хоп — и развернулось: все, кто в том же «Завтра» появились на 15 секунд в кадре, вдруг делают большие вещи.
Михаил:
Для меня потрясающим опытом, да и для Ромы [Волобуева] тоже был Санкт-Петербургский медиафорум в сентябре 2014 года, куда нас с нашими поделочками взяли в телевизионную программу. Она состояла из моего пилота «Рашкина», где снялся Сема Штейнберг (который сейчас сыграл в «Юмористе»), Роминого «Завтра», моего «Лондонграда» и хлебниковского «Озабоченные», в котором он играет как актер. Причем у меня с Волобуевым была договоренность, что если мы запускаемся, то я должен был написать одну серию как гость «Завтра», а он — серию «Рашкина». А пятым сериалом в этой программе была «Главкнига» Аграновича.
И вот мы едем в Питер и внезапно понимаем, что новое телевидение каким-то невероятным образом состоит из нас. А буквально через месяц рушится рубль, вводятся санкции, усиливается политический кошмар. И практически все эти проекты дохнут. Единственное, что выжило из этой бойни, — это «Лондонград». С его второго сезона нас всех увольняют, заменяют другой командой и пишут второй сезон, убивающий рейтинг сериала. И следующий год мы все ходим с ощущением, что был какой-то проблеск надежды — и все. Дальше политика и экономика с нами очень быстро расправились. То, что мы видим сейчас, все лица тусовочки с Санкт-Петербургского медиафорума 2014, если присмотреться, вернулись на другом уровне. У всех практически полные метры, а у кого и несколько.
Мой папа был на этой волне «шути, пока можно». Он себе позволил вот это, а что ему за это будет? А может, ничего не будет? Этот круг мы уже прошли один раз, дойдя до того, что нет цензуры и можно говорить свободно. И вышли на следующий виток, когда нет, товарищи, свободно говорить нельзя.
Алиса хазанова
Алиса, а вы замечали этот расцвет?
Алиса:
До того как все это случилось, были же «новые тихие». Как меня продюсеры называют, «неформат». Это такие волны, которые постоянно возникают. Но в них была одна общая и очень сильная эмоция — всем казалось, что можно делать и то и другое и на всякие разные темы поговорить. А потом оказалось, что не совсем все это можно делать. И есть темы, на которые говорить не стоит. Но, например, можно все это переработать в какой-то юмор. Есть некое такое постявление этого брожения 2014 года, что многие стали делать классные смешные вещи, которые позволяют с иронией относиться к процессам, происходящим сегодня в обществе. Понятно, что про политику нельзя, а про устройство внутри можно. Тот же сериал «Министерство», который сейчас будет, — там про внутреннее устройство.
Очень многие сейчас двигаются в сторону не федеральных каналов, а цифрового телевидения, которое активно развивается. Слово Netflix у нас в обиходе звучит все чаще и чаще.
Алиса: Блейзер, блузка Gucci
Михаил: Пиджак, рубашка-поло, водолазка, брюки, лоферы Prada
Эти каналы совсем неподцензурные? Смелые-смелые?
Михаил:
Всех цензурирует рынок, а он опасливый. Даже частные инвесторы в России не совсем частные. Ждать максимальной смелости от канала тоже глупо. Не то чтобы была какая-то бинго-карта, где нужно поставить галочки: здесь мы это показали, здесь грязно выругались, а здесь пошутили про Путина.
Алиса:
Мне кажется, ждать вообще ничего не надо. Надо самим делать то, что интересно тебе, а там ты либо находишь единомышленников, либо нет. Где-то сразу говорят нет, а где-то, наоборот — «Круто, давайте делать».
Вы сказали, что единственный выход — это шутить. У вас даже на афише «Юмориста» стоит вынос «Шути. Пока можно». Одно это уже вызывает совершенно однозначные параллели с сегодняшним днем.
Михаил:
Да, с этим слоганом в излишней тонкости нас не упрекнешь.
Алиса:
Понимаете, в этом плане у меня тяжелая наследственность. Мой ближайший родственник, мой папа (сатирик Геннадий Хазанов. — Прим. The Blueprint), был на этой волне «шути, пока можно». Он себе позволил вот это, а что ему за это будет? А может, ничего не будет? Нет, все-таки ему за это будет, но все равно, ладно, его любят, он все равно популярный, его хотят видеть. Но надо его как-то приструнить, отстранить от концертов на год. И этот круг мы уже прошли один раз, дойдя до того, что нет цензуры и можно говорить свободно. И вышли на следующий виток, когда нет, товарищи, свободно говорить нельзя. Есть темы, которые мы не поднимаем.
михаил:
А я сейчас, может быть, парадоксально на это отвечу. Когда я пытаюсь смотреть официальный, да даже неофициальный ютьюбовский юмористический контент, меня не раздражают какие-то политические и цензурные рамки. Меня больше раздражают ценности, из которых это все выливается. Потому что у меня дико американизированное чувство юмора. Меня бесит сексизм в юморе, поэтому 99 % русских стендап-комиков я просто не могу слушать. Но не из-за того, что я вижу в них какой-то политический прогиб. У меня ощущение, что по ценностям это юмор каких-то 70-х годов. Мне просто надоело делать скидку кому-либо, я больше не хочу ее делать.
Алиса:
Хорошо, что есть большое поле YouTube, и там очень много чего появляется. И какой-то процент этого будет идти дальше и развиваться, уходить от шуток про попы и то, какие бабы тупые.
Собственно, стендап-комики на YouTube — это же полное перерождение вроде бы отмершей на данный момент фигуры эстрадного юмориста. И удивительно, что к нам это все пришло через Америку. Через сериалы, разговорные шоу.
Михаил:
Многие вещи приходят к людям через Америку, так уж сложилось исторически.
БЛЕЙЗЕР, БЛУЗКА, GUCCI
Но они зачастую не имеют корней в России. А если так подумать, у нас есть гигантская официальная культура стендапа.
Михаил:
Мы любим рэп-баттлы, которые официально пришли из Штатов. Но там это давно умирающий жанр. У самых топовых [американских] баттл-рэперов просмотры тысячами исчисляются, а не миллионами. А здесь он так плотно лег на какую-то русскую литературоцентричность, на какой-то культурный код и идею интеллектуального поединка. Якобы мы просто слизали, одолжили у Запада формат. Ни фига. Как только он перенесся на русскую почву, у него началась подпитка из каких-то неожиданных источников как КВН, «Что? Где? Когда?». Культуры заучивания стихов. Потому что в отличие от американских детей русских детей всегда заставляют учить наизусть стихи. И эти суровые рэперы, которые обсирают друг друга на этих поединках, в некотором смысле являются этим ребенком, заучившим невероятное количество стихотворного текста.
Даже что-то, что якобы пересаживается с одной почвы на другую, на самом деле тут же обрастает каким-то дико интересным контекстом. Мне кажется, сейчас есть шанс, что с российским стендапом это тоже произойдет. Потому что его взрыв почему-то происходит только сейчас через YouTube, но на самом деле в подкорке у них сидит тот самый советский юмор, никому не нужный уже, культура анекдота и так далее. От этого никуда не убежать. Поэтому Геннадию Хазанову и Даниле Поперечному есть гораздо больше о чем поговорить, чем может показаться на первый взгляд.
И «Оптимисты», и «Юморист» — довольно безапелляционные антисоветские истории. Они про то, что эта система делает с индивидуумами, что она вообще делает с человеческой душой, как она ее корежит. Но для меня нет парадокса, что при этом в кадре все может выглядеть красиво.
михаил идов
Миша говорил, что сейчас юмор быстро устаревает и к шуткам 70-х, 80-х годов очень сложно подходить с нынешними мерками и представлениями об этике, корректности. Вы же, наверное, пересматривали что-то из выступлений отца?
Алиса:
Отчасти. Но я еще быстро запоминаю тексты. Когда была маленькая, сидела под дверью и слушала, как папа учит тексты, потом выдавала ему наизусть. И не дай бог он одно слово говорил не так. Какие-то вещи в памяти до сих пор.
Каково сейчас их слушать?
Алиса:
Мне кажется, многие сейчас ностальгируют. Был некий дресс-код — мужчины носили шляпы, костюм, галстук, плащ или пальто, туфли. Понятно, что время совершенно поменялось и сейчас этого стандарта и близко нет. И каждый раз, когда ты видишь, что мужчина так одет, думаешь: как это красиво. То же самое можно сказать о юморе. Было, как ни странно, более элегантно. Был, например, Аркадий Райкин. Насколько он мог поймать эту интонацию, что все в слезах валялись в зале, люди сползали под кресла. Но при этом не было потеряно ни на йоту ощущения собственного достоинства — и уважения по отношению к людям. Мне вот этого не хватает, если говорить об изменениях. У меня есть некий стандарт, который тогда был задан несколькими людьми, который мне импонирует до сих пор. Поэтому я сижу и жду человека, который поднимет эту планку выше.
Михаил:
Но настолько же правильным и эквивалентным было бы сравнение не с мужчиной в шляпе, а с женщиной в корсете. Тоже очень элегантно и красиво, но какой ценой. Просто потому что этот эзопов язык, эта многослойность и эта элегантность советского юмора — от невозможности говорить прямо. Сейчас мы так можем договориться до того, что цензура — это хорошо. Но я все-таки в данном случае предпочту свободу элегантности.
Алиса:
Мне кажется, что элегантность — это внутренний кодекс. Это не просто свобода высказывания.
Михаил:
Понятно, что Джон Стюарт мне милее, чем Саша Барон Коэн, и оба милее, чем Larry The Cable Guy, такой народный комедиант. Моя цель — это мир, в котором они все могут спокойно сосуществовать.
Алиса:
При этом хочется, чтобы все, как миссис Мейзел, ходили в маленьких черных платьях.
Алиса: Платье, чулки, туфли Miu Miu, ободок Prada, винтажный пиджак @My Trendy Grandma
Михаил: Костюм, рубашка Brunello Cucinelli, галстук Italo Ferretti, лоферы Barrett
Михаил:
Ностальгия — для меня очень интересная тема, как для человека, случайно загнанного в жанр ретрокино и телевидения. Просто так получилось, что последние вещи, которые мы с Лилей сделали, это про 1960, 1981, 1984 и 1989 годы. Нас часто ругают, что мы гламуризируем Советский Союз. Так же часто, как говорят, что мы его очерняем. Для меня нерешенный вопрос — является ли воспеванием и формой ностальгии само по себе эстетизированное описание, если в кадре все не выглядит как говно. Например, «Оптимисты» были очень красиво сняты — не мной, а Попогребским и оператором Евгением Привиным. И была частая претензия, что у вас все так красиво, вы ностальгируете по Совку.
Для меня и «Оптимисты», и «Юморист» — довольно безапелляционные антисоветские истории. Они про то, что эта система делает с индивидуумами, что она вообще делает с человеческой душой, как она ее корежит. Но для меня нет парадокса, что при этом в кадре все может выглядеть красиво. Так же, как в горячо любимом мной фильме «Жизнь других» этот адский ГДР 80-х выглядит вполне в эстетике восьмидесятнического брутализма, которая мне очень дорога и которую я пытался в «Юмористе» максимально воссоздать. Вплоть до того, что «Жизнь других» и для меня, и для оператора была визуальным референсом.
Алиса: Блейзер, блузка, юбка Gucci, винтажные клипсы @My Trendy Grandma
Михаил: Пиджак, рубашка-поло, водолазка, брюки Prada
Обычно говорят, что по советским временам ностальгируют те, кто хорошо жил в то время.
Михаил:
(обращаясь к Хазановой): Мне кажется, трудно было жить лучше, чем жила ты в советские времена.
Алиса:
Это ваша иллюзия. Я вообще в балетном училище училась, уходила туда к 9 утра, а приходила после 6 вечера каждый день. Некоторые любят говорить, что у них не было детства. Оно было, просто было очень застроенное. Не было беспечной свободы времяпровождения. Например, у меня не было круга общения за пределами [дома и училища], потому что времени на это не было никогда. Даже и желания формировать его не было. Потом уже, когда я пошла в театр работать, то задумалась, что там вообще в мире происходит, как люди функционируют. Я ко многим вещам была не подготовлена.
У меня всегда был перед глазами папа, который работал по три сольных концерта в день. Он пашет просто бесконечно. И я с детства в таком рабочем режиме. Поэтому мне странны все эти рассуждения на тему золотой молодежи. Да, у нас были «жигули-копейка», мама ездила за рулем, нам в какой-то момент дали квартиру трехкомнатную. В этом плане мы жили привилегированно, потому что у нас была отдельная красивая квартира в центре города, по тем временам это было очень круто. Но при этом мой отец много лет не мог выезжать за границу, кто-то на него написал донос в какой-то момент. Только перед оттепелью его отпустили в Болгарию, но проверяли. Он выучил текст на болгарском языке, читал монолог. Это было очень смешно, потому что я этот монолог выучила с ним. Но сейчас ничего не помню. Он поехал в эту несчастную Болгарию, выступил на сборном концерте. И потом его попросили в российском представительстве там выступить и прочитать монолог на русском языке. Он настолько забил его в голову на болгарском, что подзабыл на русском языке.
Да, жили точно неплохо, но работали очень много. Мне совершенно не знакома ностальгия по Советскому Союзу и по всей этой дико странной системе. У меня вообще проблема, я не люблю системы как способ существования общества человеческого. Мне это глубоко противно, поэтому я всегда стараюсь не быть частью какой-либо системы.
В культуре силен культ мужчины-творца, которому все дозволено, который может заставлять делать на площадке — и вне площадки — примерно все что угодно. Это фестиваль вседозволенности одного человека.
михаил идов
И вот мы возвращаемся к разговору про цензуру. Невозможно не вспомнить историю Луи Си Кея, который для многих был образцовым комиком — а потом его обвинили в неподобающем поведении, и оказалось, что в его стендапах только доля шутки и все это совсем неуместно. Многие волнуются, не происходит ли сейчас атака на свободу слова.
Михаил:
Меня и даже многих прогрессивных американцев пугает внезапно сложившаяся система товарищеских судов, которая во многих случаях очень действенна. Мы ведь никогда не знаем достаточно информации, чтобы выносить какие-то вердикты. И тем не менее постоянно выносим. Если главным наказанием для этих людей [обвиненных в сексуальном насилии или домогательствах] является деплатформинг, приравнивается ли он к цензуре и наказанию? Да, их ставят в довольно условный угол, из которого они потом выходят и как-то перепридумывают для себя карьеру. У многих женщин, судьбу которых они искорежили, этого шанса не было. Поэтому, когда говорят, что скоро ничего нельзя будет сказать, посмотрите на реальные результаты. Деплатформинг — это фигня. В конце концов, никто, даже Харви Вайнштейн, еще не сел по MeToo.
Алиса:
В моей голове сверлит мысль, что мы с вами обсуждаем эту тему на территории, где нет нормального закона о домашнем насилии. Мы вообще сейчас сидим на другой почве и разговариваем.
Костюм, рубашка Brunello Cucinelli, галстук Italo Ferretti, лоферы Barrett
Более того, никакого MeToo тут не случилось.
Алиса:
Когда была волна обсуждения MeToo, мы с Яной Трояновой и Машей Шалаевой пришли к Антону Долину* в передачу «Искусство кино» — и стали обсуждать, есть ли харассмент в нашем кинематографе. Сошлись на том, что решили оставить в покое кино и поговорить о базовой системе координат, которые на этой территории существуют. Иногда такое ощущение, что вдруг какое-то средневековье наползает и почему-то не получает жесткого отпора. Почему-то это упирается в какое-то косное, страшное мышление, когда женщина только с третьей попытки может обратиться полицию, чтобы хотя бы что-то сделать.
Михаил:
Когда убьют, тогда и приходите.
Блейзер, платье Gucci, винтажные клипсы @My Trendy Grandma
Так как вы считаете, сейчас можно шутить на любые темы?
Алиса:
Я редко выбираю юмор своим способом творческого высказывания. Поскольку я человек, который занимается творчеством, у меня есть какое-то свое представление о том, на какие темы я хочу говорить и каким способом. Поэтому будет странно с моей стороны говорить что-то по поводу юмора. Я не занимаюсь этой темой.
А как зритель? Вы же смотрите «Миссис Мейзел»
Алиса:
А кто не смотрит «Миссис Мейзел»? Это прекрасный сериал про то, что случилось в Америке много лет назад. Про путь художника, который выбирает, встает он на этот путь или нет и с какими проблемами он сталкивается, когда он один в поле воин. Решимость, что я автор, делаю как хочу и отвечаю за свои высказывания.
Михаил:
Мне было бы очень интересно с Алисой как с режиссером поговорить и сравнить наши опыты.
А поговорите, пожалуйста, об этом, тут бы я устранилась.
Михаил:
Мы говорим о том, как в России все обстоит с сексизмом, правами. Что давайте вынесем это за скобки культуры. Но культура же это отражает. Не только культурный продукт, но и то, как это делается. Я часто задумывался на эту тему. Потому что в культуре силен культ мужчины-творца, которому все дозволено, который может заставлять делать на площадке — и вне площадки — примерно все что угодно. Это фестиваль вседозволенности одного человека. Притом что я старался вести себя на площадке максимально этично, у меня были щекотливые моменты, потому что там есть постельная сцена в фильме, очень откровенная. И при всех своих стараниях вести себя суперэтично и не давить на артистов я скорее всего подсознательно или бессознательно этой привилегией творца пользовался. Потому что у меня хватило наглости сказать, что сейчас мы все разденемся и будем снимать вот это. Я хотел спросить, как у тебя с этим было?
Рубашка, пояс, брюки, ботинки Louis Vuitton
Алиса:
Я в принципе не разделяю мужчин и женщин режиссеров, вы меня простите. То, что видение у женщин и мужчин разное, это нормально, это обусловлено тем, что у всех свой жизненный опыт. Но попробуй при Кэтрин Бигелоу произнести «женщины-режиссеры». Я думаю, будет странная реакция. Это что значит: более эмоциональные фильмы или мимимишные? Я просто думаю, что профессия режиссера априори включает, что все на тебя смотрят и ждут, пока ты дашь указания, что делать. В этом смысле ты творец. Потому что это твоя идея, у тебя в голове есть видение, как ты хочешь, чтобы это выглядело, ни у кого другого этого видения нет.
Поэтому, естественно, режиссер должен вести себя авторитарно, это часть его функции. Иначе начинается разброд и шатание. Легче ли это делать мужчине или женщине, я не знаю. Я никогда не была мужчиной. Мне повезло, я работала с очень талантливыми, интересными художниками, из которых практически каждый обладает своей системой координат, своим киноязыком. Все по-разному ведут себя на площадке. Например, было известное выражение «шепоты и крики Николая Хомерики». Потому что Коля реально шепчет, накрывается шапкой и ведет себя максимально тихо. И при этом все Колю слушают. Тут у каждого своя пристройка, свое волшебство.
У меня нет потребности повышать голос. И если я повышаю голос, значит, что-то случилось такое, когда уже нервы не выдерживают. У меня за весь съемочный период такое было один раз. Если у тебя спокойная площадка, то все люди спокойные. Поэтому я не люблю рассуждения на тему того, женское кино или мужское. Мне кажется, кино есть хорошее, нехорошее, талантливое, неталантливое. Кто-то не воспринимает женщин-режиссеров. Кто-то говорит, что если ты не учился на режиссера, то ты не режиссер. Ты всегда столкнешься с предрассудками с какой-нибудь стороны, этот мир поменять не получится.
режиссер должен вести себя авторитарно, это часть его функции. Иначе начинается разброд и шатание. Легче ли это делать мужчине или женщине, я не знаю. Я никогда не была мужчиной.
Блейзер, платье Gucci, винтажные клипсы @My Trendy Grandma
Алиса хазанова
Михаил:
У меня более апокалиптический взгляд на это — в хорошем смысле. Мне кажется, что сама механика, сама природа того, как мы рассказываем истории, сейчас претерпевает гигантские, сейсмические изменения. То есть то, как мы слушаем и рассказываем истории, это наше основное занятие как биологического вида, через двадцать лет будет неузнаваемым вообще. Мы сейчас на ранних стадиях этого переворота. И сами не понимаем, ни к чему это приведет, ни как себя вести. Что из огромного багажа предшествующей нам культуры мы в этот новый мир возьмем, а что сожжем. У меня нет никаких ответов, я не знаю, куда это все ведет. Я просто нахожусь в состоянии легкого шока от происходящего, в котором планирую пребывать, пока это не закончится или не закончусь я. Не знаю, что быстрее произойдет.
на михаиле: Рубашка Louis Vuitton
Тогда последний вопрос про этику и вежливость. Вы на площадке никогда не бесили друг друга?
Михаил:
Я заметил, что в одну смену, когда тебе нужно было плакать, а это была тяжелая сцена, тебе было важно до этого быть в плохом настроении, час-два.
Алиса:
Это не плохое настроение, это просто я в своем пузыре. Мне [в такие моменты] надо отключиться, меня ничего не бесит при этом.
Михаил:
Я знаю, это просто такой пузырь, который снаружи выглядит как «не подходи ко мне».
Алиса:
И не надо подходить, это совершенно техническая штука, которая есть у артистов.
Михаил:
Это просто нужно увидеть. Обычно мы болтаем и шутим, даже между дублями. А тут ты подходишь, и все понятно. Сцена в результате гениально сыграна была.
Алиса:
Это, Миша, все для вашего кино.
команда:
стиль:
василиса гусарова, @Sputnik
ИНТЕРВЬЮ:
ОЛЬГА СТРАХОВСКАЯ
фото:
Владимир Васильчиков
арт-директор:
сергей пацюк
продюсер:
катя павлова
прически и макияж:
ЕВГЕНИЯ ЛЕНЦ
АССИТЕНТ ПРОДЮСЕРА:
ЮЛИЯ ТАТАРЧЕНКО
СЕТ-ДИЗАЙНЕР:
ДИМА КИТАВИН
АССИСТЕНТ СТИЛИСТА:
Юлиана Инюшева @Визибл
ретушь:
александр нехлюдов
АССИСТЕНТ ВИЗАЖИСТА:
АЛИНА ЛЯМКИНА
АССИТЕНТ СЕТ-ДИЗАЙНЕРА:
ЮРИЙ РАУ,
ЕКАТЕРИНА ПОВЗНЕР,
МАРИЯ СКРИПНИКОВА,
ЮЛИЯ ПЕРСИДСКАЯ
АССИСТЕНТ ФОТОГРАФА:
ВАСИЛИЙ ПАТРАКОВ
магазины:
пер. Столешников, 10/18,
8 (495) 933 3530
Галерея «Модный сезон» (Охотный ряд, 2)
8 (495) 780 2870
ул. Охотный Ряд, 2,
8 (495) 105 7542
*ПРИЗНАН ИНОАГЕНТОМ
