«Девочка в нулевой степени» Микиты Франко

В прошлом году автор книги «Дни нашей жизни» — бестселлера о мальчике, выросшем в семье с однополыми родителями, писатель Микита Франко вошел в сотню The Blueprint 100 как один из тех, за кем будущее. И оно уже наступило: в издательстве Popcorn Books выходит новая книга Микиты «Девочка в нулевой степени». На этот раз герой романа — мальчик Вася, который родился в женском теле и был назван родителями Василисой. Его брат Гордей знает об этой тайне и поддерживает Васю, но давление семьи и общества оставит на их отношениях свой след. С разрешения издательства The Blueprint публикует отрывок из книги — о том, как сложно выразить свои чувства, если ты еще сам себя до конца не понимаешь.

Я знал, что многие девочки из моей школы начали заводить свои первые отношения еще в пятом классе. Юных воспитанниц православной гимназии редко смущало, что добрачные связи с пускай невинными, но поцелуями и объятиями — это не совсем одобряемо Господом и Церковью. Девчонки каждую перемену, прячась от учителей, шушукались о мальчиках. Объектами их обсуждений были, кстати, вовсе не наши одноклассники, а парни из старших классов и даже выпускники. Я знал, как некоторые из них сохнут по Гордею, но родство с ним не делало меня лучше в глазах остальных. Даже наоборот, я то и дело слышал: «Удивительно, что они вообще родственники». Справедливости ради, я тоже внутренне глумился над ними, над их искренней верой, что Гордей как-то по-особому посмотрел на одну из них или улыбнулся. На самом же деле мой брат понятия не имел, кто они все, и ничуть о них не думал.

Но вот теперь и я попал в эту ловушку. Пускай Рома выглядел и не таким взрослым, как Гордей, ему было пятнадцать, а мне тринадцать, и это казалось непреодолимой пропастью. По собственному брату я знал, какое пустое место, какое ничто представляют собой девочки-младшеклассницы в глазах таких больших и сильных парней, и не питал особых иллюзий насчет себя и Ромы: если шансы Василисы в данном случае стремились к нулю, то шансы Васи и вовсе уходили в минус.

Когда я вспоминал, за кого меня все считают, меня начинали мучить переживания, что я сильно зациклился на мальчике, а это неправильно. Если я изображаю из себя парня, то мне нельзя влюбляться в парней, иначе все решат, что я голубой, хотя дело совсем не в этом. Это из-за Лисы, она лезет из меня наружу со своими девчачьими глупостями, но я должен ее игнорировать: Лисы больше нет. Она есть только в школе, она часть кабинетного антуража, как парта или меловая доска, но не более того. За пределами класса Лисы нет и никогда не будет.

Но как это свойственно человеку — мы цепляемся за любую, даже самую эфемерную надежду. И когда Рома поинтересовался у меня, как мы с Гордеем устраиваем подставы на дорогах, а затем, выслушав, предложил: «Хочешь тоже так сделаем, но разделим пополам?» (пополам, а не 30%!), то я, конечно, тут же понадеялся, что Рома в меня влюблен. Может, он пока сам не понял, что влюблен, но чувствует эту нашу особую связь, и когда я ему скажу, что я девочка, то все обязательно получится!

Мы условились встретиться на скейт-площадке возле парковки большого торгового центра, и Рома был идеален в тот день — в красной клетчатой рубашке, в бордовой шапке, надвинутой на глаза, и с потертым скейтом под ногами. Словно герой, сошедший с экранов американских подростковых фильмов. Я помнил, что в первую нашу встречу он вовсе не показался мне таким, а уж история про его маму и джинсы Levi’s совсем меня от него оттолкнула, но теперь, после той песни, что-то переменилось.

Увидев меня издалека, он сказал: «Йоу» — и показал непонятный знак пальцами. Я не знал этого специального «языка крутых», поэтому просто кивнул ему. Вообще я уяснил такое правило: если не знаешь, как в обществе парней выглядеть на одной с ними волне, можно молчать и хмуриться — тогда покажешься загадочным, а не лохом.

Рома разогнался и поехал на доске в мою сторону — быстро и не останавливаясь. Я испугался, что он собьет меня, как кеглю в боулинге, но в последний момент он, скрипя подшипниками на маленьких колесиках, затормозил. Махнул головой, поправляя рыжую челку, и спросил:

— А ты катаешь?

Я отрицательно покачал головой. И нахмурился. Чтобы он понял, что не катаю не потому, что лох, а потому что просто... Не такой, как все, просто, вот!

— Хочешь, научу? — предложил он.

И тогда я перестал хмуриться. Радостно закивал. Кататься по прямой — легко, я почти сразу встал и поехал. Рома даже сказал, что я молодец, что не у всех получается сразу удерживать равновесие, и принялся показывать, как делать разные трюки, но я запомнил только один — олли. Потому что у меня получилось его выполнить с третьего раза. Тогда Рома одобрительно похлопал меня по плечу и сказал:

— Супер, братан!

А я ответил:

— Спасибо, бро!

Сначала я испугался внезапно напавшей на меня развязной нахальности: может, это было странно, может, парни вроде нас обычно не говорят «бро»? Но Рома не заметил никакой ошибки, так что я успокоился: все в порядке.

Развеселившись, мы не захотели сразу бежать под колеса машин и решили сначала подняться на фудкорт торгового центра купить по мороженому. По дороге Рома говорил:

— Знаешь, ты кажешься гораздо умнее, чем другие парни твоего возраста.

— Правда?

Мне было приятно, что он так думает.

— Ага, — кивнул он. — Когда я был в седьмом классе, все мои одноклассники были тупицами. Девчонки еще ничего, даже умные в основном, а пацаны как из детского сада.

Я чуть было не ответил: «Мне кажется, девочки в принципе умнее мальчиков», но вовремя опомнился: нельзя так говорить! Если играешь за команду мальчиков, значит, надо за нее и топить, иначе все заподозрят неладное.

Чтобы отвести от себя любые гендерные подозрения, я сказал:

— Да брось, парни очень умные, смотри сколько ученых — и почти все мужчины.

— Это потому что раньше женщины не получали образование, — внезапно выдал Рома. В его тоне мне послышалась готовность спорить. — Это называется эффектом Матильды — вклад женщин в науку постоянно обесценивают. Даже сейчас, если будет какая-нибудь конференция, организаторы решат, что ученый-мужчина в качестве докладчика выглядит авторитетней, чем женщина, — так и будет, запомни мои слова, потом сам начнешь замечать!

Меня удивила эта жаркая речь — не знаю, что тронуло меня больше: само желание Ромы защитить вклад женщин в науку или тот факт, что он столько всего знает. И уж конечно, сама тема монолога была для меня неожиданной: казалось бы, где Рома со своими крадеными джинсами и где права женщин.

— Ты тоже очень умный... — только и смог выдохнуть я.

Мы поднялись на эскалатор: я встал на ступеньку выше, а Рома — прямо за мной, на ступеньку ниже, так что мы оказались одного роста. Я развернулся к нему и неожиданно понял, как близко его лицо к моему — он смотрел немного в сторону, не замечая этой близости, но, если бы он повернулся ко мне, я бы почувствовал его дыхание на своих щеках.

Этот момент что-то изменил в мире. Звуки приглушились, словно кто-то поставил громкость на минимум.

Я посмотрел на его губы, думая о том, что больше такой подходящей ситуации не представится. Мне не придется глупо вставать на цыпочки и ловить его губы — нужно просто податься вперед, и все. Сейчас.

В голове стоял туман, и, управляемый этим спутанным сознанием, я потянулся к Роме. Почти коснулся его губ.

Он резко дернулся, заставив меня отпрянуть, и сделал шаг назад — на ступеньку ниже. Столкнувшись с его испуганным и потерянным взглядом, я только тогда осознал, как по-дурацки это сейчас выглядело.

— Нет... — только и проговорил я негромко. — Это не то, что ты подумал...

Рома продолжал часто моргать, ошарашенно глядя на меня.

Мне захотелось плакать.

— Ты все не так понял, — дрогнувшим голосом сказал я. Делать было нечего. Я понял, что надо признаваться, иначе он мне врежет. Как Вася, я сделал ужасную, позорную вещь, и за такое не прощают.

— Я не мальчик, — проговорил я. — Ты все не так понял... Я девочка...

— Чего?!

Тут лестница эскалатора закончилась, и мы оба запнулись на пороге, что усилило ужасную атмосферу потерянности и неопределенности, в которой мы оказались.