«Туалет — отличное           место для  картины»

«Туалет — отличное

место для картины»

ТЕКСТ:
НИКА КОМАРОВА

23 мая 2024 года на 43-м году жизни умер Валерий Чтак. Вспоминаем его интервью для The Blueprint, в котором художник рассказал, есть ли у него личный бренд, как торговаться за понравившуюся работу и нужно ли составлять портфолио.

Как у художников принято: обмениваться работами, дарить или покупать друг у друга?

Лучше покупать. Зачем меняться, если ты можешь дать человеку 15 тысяч рублей заработать. Прикольно же.

Значит, ты за рынок?

Конечно, я за рынок. Вот этот крест Сережа Рожин отдавал за 15 тысяч (показывает металлический арт-объект на стене), а я говорю: «Давай за 10». — «А давай!» Без галерейных наценок.

Ты еще и торгуешься?

А странно было бы не торговаться. В таких случаях я говорю: «I’m an artist myself».

И с тобой тоже можно торговаться?

Конечно, с любым художником можно торговаться. Можно посчитать, сколько ты потратил на чипсы, а затраты на производство картинки определить практически невозможно. Бывает, что у человека просто нет 15, но есть 10 тысяч, и он готов эти деньги потратить на искусство.

Ты следишь за судьбами своих проданных работ?

Нет, никогда не слежу. Люди мне часто присылают фотки: «Смотри, сижу в офисе, а тут твоя картина». Ну, прекрасно. Кто-то в спальни детям покупает, кто-то может и в туалете повесить работу. Отличное место для картинки.

Некоторые художники вообще не продают свои работы, и это тоже позиция —человек не хочет зарабатывать искусством. А я делаю так много работ, и они, как говорят, так друг на друга похожи, что разницы уже нет. Есть, конечно, вещи, которые мне бы не хотелось за три копейки отдавать. Но иногда приходится очень неплохие работы отдавать за три рубля. Хоть это и не три копейки, но все равно обидно бывает.

Получается, ты считаешь это ремеслом?

Абсолютно. То, чем я занимаюсь, — стопроцентное ремесло. Я предлагаю уникальный продукт, который могу производить только я. Вот, скажем, такие наличники на окна делают только в Краснодарском крае. Это ремесло там распространено. А в Москве, на «Курской», где у меня мастерская, картинки производят.

«Хороший художник — это тот, кто говорит
по-английски»

Как ремесленник ты придерживаешься какой-то трудовой дисциплины?

Я стараюсь ее вводить и придерживаться определенного распорядка дня. Но он может быть совершенно неподвластен моему физическому состоянию. Около десяти лет назад у меня начались проблемы со здоровьем, и со временем они только обостряются. Скажем так, время от времени у меня случаются приступы недомогания, которые с этими планами или распорядком не очень коррелируются.

В арт-школах художников специально учат, как правильно составлять портфолио, заполнять заявки, подавать на гранты. Ты всем этим занимаешься?

Никогда в жизни не занимался. Один-единственный раз я ходил на встречу по рекомендации, когда Катя Деготь уговорила меня встретиться с кураторами Берлинской биеннале. Я прихожу, а они сидят с Андреем Кузькиным, который не очень хорошо говорит по-английски. Я начинаю трепаться, Кузькин смотрит на это и говорит: «Хороший художник — это тот, кто говорит по-английски».

У Младена Стилиновича (хорватский художник-концептуалист) была такая работа An Artist Who Cannot Speak English Is No Artist.

Но потом на Берлинскую биеннале взяли его, а не меня. И больше никогда в жизни свое портфолио я никому не носил.

Сейчас уже все как-то само происходит. Мне говорят: «Не хочешь выставиться там-то?» Я беру и выставляюсь. А потом выясняется, что это была очень важная для того года выставка. При этом сотни проектов, в которых я участвую — несмотря на то, что это прекрасные выставки и делают их прекрасные люди, — не становятся какими-то фундаментальными или структурообразующими.

У тебя есть собственные критерии: в каких выставках участвовать, в каких нет? С кем сотрудничать, а с кем нет?

На самом деле нет. Я в своей жизни массу промахов сделал. Ты думаешь: вот это классный человек, сейчас я за ним пойду, и он приведет меня в светлое будущее. Но не приводит.

А что приводит?

Случайная удача. «Изюм, щепоточка дрожжей и немного силы воли» — цитата из фильма «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви». Так и делается искусство. Однажды я воткнул в землю абрикосовую косточку, а сейчас на этом месте вырос внушительных размеров абрикос. Просто совпало — солнце, плодородная почва, генетическая информация в косточке, ну и полив были ровно такими, какими нужно. Так и называют теперь — Валерин абрикос.

Если ты чего-то очень ждешь, например, пытаешься выиграть в конкурсе, есть шанс, что проиграешь. Я считаю, что все, что нужно, произойдет само. Если надо будет, ты вовремя поднимешь трубку, и тебе скажут: «Здорово! Что, мир будем менять?» А если не надо, то, сколько бы ты ни кричал: «Але, але, але, я хочу изменить мир, але!», никто не ответит.

Ты очень успешный художник, при этом многим ты не нравишься. Как-то рефлексируешь по этому поводу?
Чем известнее ты становишься, тем больше ты кому-то не нравишься. Чего я только не слышал в свой адрес: «ты говно», «не имеешь права представлять русскую культуру», «надеюсь, это твоя последняя выставка». Если я буду по каждому поводу переживать, то просто поседею и скончаюсь. Мне тоже масса людей не нравится, и, кстати, очень часто это взаимно. Многие люди, кому не нравлюсь я, мне «отвратительно безразличны».

В мире искусства ты поковырялся в носу и уже получил 10 тысяч евро

Бывает такое, что по работе приходится общаться с отвратительными людьми?

Как правило, если ты умеешь договариваться, то и люди идут на уступки. Где-то ты бьешь кулаком по столу, а где-то говоришь «извините, пожалуйста». Это просто опыт общения. Отсутствие именно этого часто мешает молодым людям сразу находить свое место. Некоторым приходится набить пару шишек, чтобы понять: «Я тупанул, оказывается, надо вот так». В целом, если умеешь договариваться, то, как сейчас принято говорить, с душными и токсичными людьми тоже общаешься нормально.

Ну, а что ты хотела? В мире искусства ты поковырялся в носу и уже получил 10 тысяч евро. А мир, где такое возможно, не может не быть жестоким. Ты хочешь ковыряться в носу и получать 10 тысяч евро. А ... [по башке] не хочешь получать? Нет, придется и ... [по башке] получить, и 10 тысяч. Это тяжелый хлеб, но очень вкусный.

Ты следишь, сколько зарабатывают другие художники?

Вообще нет. Иногда попадается какая-то информация, но мне это не интересно. Оля Кройтор стоит столько-то — очень хорошо. Инсталляция Андрея Кузькина ушла за столько-то — замечательно! Тема Лоскутов продал какую-то фигню — прекрасно, что у него это вообще получилось. Какая разница, кто сколько получает? Это как обсуждать зарплаты внутри компании. Поэтому и вводятся запреты на обсуждение зарплат. Если знание о деньгах препятствует нормальному сосуществованию, то зачем это надо.

К слову, про деньги. Сейчас параллельно с моей персоналкой на Cosmoscow в ЦТИ «Фабрика» открывается групповая выставка «30.000». Это мой кураторский проект, в рамках которого я раздал пятерым художникам по 30 тысяч рублей. Если бы мне сказали: «Вот тебе тридцатка, сделай картинку», — мне было бы приятно. И лаве получил, и работу сделал.

А что будешь показывать на персоналке?

Будет тотальная инсталляция про детские воспоминания. Слава богу, на «Фабрике» можно сделать инсталляцию, а не картинки на продажу. Хотя я уже много такого делал, просто мало кто об этом знает или помнит.

В 2016 году я делал самую большую выставку в своей жизни на четырех этажах ММСИ в Ермолаевском. Там была и живопись, и графика, и инсталляция со швабрами. Мотоцикл, скейтерская рампа, звуковая инсталляция, инсталляция со скелетами... И все равно у меня репутация уличного художника — граффити, стрит-арт, что? Хотя я к уличному искусству никакого отношения не имею.

Но ты же участвовал в проекте «Стена» на «Винзаводе»? Делал коллаборации с Кириллом Кто. Может, после этого закрепилась репутация?

Причем на «Стене» я рисовал больше, чем кто-либо. Один раз под псевдонимом, другой раз под своим именем, потом анонимно и в конце, перед сносом — коллективно, вместе с другими художниками.

Просто всем нужен русский кто-то — русский Бэнкси, русский Баския, русский Боб Марли. Как говорил Гера Моралес: «Я не русский Боб Марли, я русский Гера Моралес».

Меня называли «Баския для бедных». Нет, это «Чтак для бедных»

Помню, Пашу 183 называли «русским Бэнкси».

Но это тупость. Он бы русским Пашей 183. Меня называли «Баския для бедных». Нет, это «Чтак для бедных».

Твой любимый художник Йозеф Бойс создал вокруг себя целую мифологию. Сегодняшним языком это можно было бы назвать «личным брендом». У Чтака есть личный бренд?

Я сам не очень люблю на публику выходить, терпеть не могу вернисажи. Я только недавно перестал спиной стоять к залу во время наших выступлений (Чтак играет в группе Sthow’s Seths вместе с Женей Куковеровым из «ЕлиКука»). Обычно я прячусь куда-то, чтобы меня не было видно. Если вам понравилось, например, как я выгляжу, это совсем не тот разговор. Пусть вам сперва музыка моя понравится или искусство.

Но твой художественный стиль — тоже бренд.

Кто-то называет мой стиль коммерческим, но посмотри на мои работы — я бы не сказал, что это прям очень коммерчески ориентированный продукт. Это как поэт, который известен своими величавыми стихами, но приглядись к нему повнимательнее — и увидишь андеграундного автора. То же самое можно сказать и про Чтака. Я всегда был за то, чтобы продукт был качественный вне зависимости, коммерческий он или не коммерческий. Я не думаю, что вот сейчас нарисую картинку и она понравится покупателям. Просто почему-то то, что я предлагаю, продается.

Не боишься, что тебя станет слишком много?

Я не знаю, мне нужно зарабатывать деньги, чтобы кормить семью. Если это перестанет приносить доход, как говорил Остап Бендер, переквалифицируюсь в управдомы.

Я вообще всегда искусство воспринимал как факультатив. Для меня важнее музыка. Я взял в руки гитару в 91-м, когда мне было лет десять, и с тех пор мечтал стать рок-звездой. Искусство дает мне средства к существованию. Средства для того, чтобы заниматься музыкой. Клевая гитара, которую я хочу, стоит 95 тысяч рублей. Где я тебе их возьму? А так — продал картину, алименты заплатил, и вроде бы и на гитару осталось.

Хотел бы в музыке быть таким же успешным, как в искусстве?

Да нет, меня вполне устраивает та ниша, где я сейчас. Меня вообще все занимаемые мной ниши устраивают. Я не хочу никуда прыгать, «никому не хочу ставить ногу на грудь».

Одной ногой в андеграунде.

Мне нравится быть в андеграунде, как моя мастерская: кажется, что она в подвале, но на самом деле это второй этаж. И я такой же андеграунд: андеграундный художник на втором этаже.