Михаил Идов

Dressed Up 

for a Riot

Листайте с помощью ← → на клавиатуре

20 февраля вышла новая книга сценариста, писателя и режиссера Михаила Идова «Dressed Up for a Riot» («Нарядившись на бунт»). Документальная повесть рассказывает о работе Идова главным редактором российской версии журнала GQ с 2012 по 2014 год, совпавшей по времени с протестным движением и митингами против Путина. Специально для The Blueprint отрывок из третьей главы перевел Владимир Бабков.

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

Глава 3. Лох

***

Четвертого февраля 2012 года, за считаные часы до начала своего первого официального рабочего дня, я приземлился в Москве без обратного билета в кармане. Приехал я налегке: мы решили, что я подготовлю плацдарм, а Лили с Верой присоединятся ко мне через месяц и привезут все остальное. Пока что я тащил с собой один чемодан с дюжиной вариантов своего будущего главредовского костюма — этакой квинтэссенции стиля манхэттенской медиабратии, каким он был на тот момент: рубашка в клеточку, вязаный галстук, джинсы с отворотами, псевдопролетарские ботинки на толстой подошве и твидовый пиджак. Никто в Москве не носил твид, и я собирался построить на нем весь свой новый образ. Он придавал гардеробу долю здорового задротства, вызывал четкие ассоциации с американской профессурой, а заодно должен был помочь мне дистанцироваться от моего лощеного предшественника Николая Ускова, носившего Armani и т. д. Я вез три или четыре таких пиджака, с заплатами на локтях и без, все из магазинчиков секонд-хенда на Сент-Маркс-плейс. Все вместе стоили дешевле одного носового платка от Armani.

Я выскочил из терминала, надеясь, что меня уже ждет машина. От двадцатиградусного мороза звенели волоски в носу. В белом небе висел белый же солнечный диск, точно пятно на стене, откуда недавно сняли часы. Прежде печально известный «Аэрофлот» (один мой приятель составил из его названия на латинице анаграмму fear tool, «орудие страха») превратился во вполне респектабельную авиакомпанию, и я был в относительно бодром расположении духа. Вдобавок меня вдохновляла перспектива встречи с персональным водителем, полагавшимся по статусу. В Москве с ее дешевой рабочей силой личные шоферы были не редкостью, но мне, чья отставшая душа застряла в Нью-Йорке — как у Джибрила с Саладином в «Сатанинских стихах», — это казалось немыслимой роскошью. Да и чему тут удивляться: всего несколько лет назад я подвизался барменом в бистро Lucien на углу Первой улицы и Первой авеню в Ист-Виллидже, чтобы добавить хоть что-то к скудному ручейку двузначных фрилансерских гонораров. Если бы тогда существовал Uber, очень может быть, что я бы подрабатывал извозом сам. Начали со дна, теперь мы здесь: я думал, такие чудеса бывают разве что в хип-хопе, но уж никак, черт возьми, не в журналистике.

1

2

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

В самый день Рождества, повинуясь волшебным образом появившемуся в моей почте письму от Карины Добротворской, я явился в ее огромную квартиру на Петровском бульваре, декорированную почти исключительно статуэтками кроликов. Добротворская только что переболела пневмонией, но выглядела так же безупречно, как на церемониях объявления «Человека года». Она угостила меня сыром и копченой колбасой; хлеба в доме не было, но имелась, что интересно, маца. «Когда-то Карина была пухленькой, умной еврейской девочкой по фамилии Закс, влюбленной в театр, — с усмешкой сказал один наш общий друг, когда я упомянул об этой детали. — Это она потом перешла на темную сторону Силы».

Само предложение прозвучало осторожно, как будто Добротворская не столько сомневалась в моей способности справиться с новой работой, сколько не хотела меня отпугнуть. Кое-какие из обязанностей и вправду настораживали, особенно необходимость иметь дело с рекламодателями — я наивно полагал, что этим должен заниматься издатель, а не главред. «После кризиса [2008 года] все наши журналы легли под рекламодателей и с тех пор не вставали», — сказала она, усмехнувшись.

Добротворская предупредила меня, что почти вся нынешняя редакция GQ снимется и уйдет вместе с Усковым. «Это русские штучки, — пояснила она. — Нас хлебом не корми, дай разыграть слезливую драму». Потом добавила, что даже если передача места пройдет нарочито дружелюбно — с фотографиями, на которых мы с Усковым жмем друг другу руки, и т. п., — она настоятельно советует мне хотя бы некоторое время после огласки события не заходить в соцсети. По сравнению с русским интернетом Gawker выглядит безобидно, заметила она, в очередной раз продемонстрировав дар к изящным формулировкам: «Люди рвут друг друга в клочки, обсуждая, как варить макароны». Карина сказала, что дает мне на размышления шесть дней.

Я вышел на улицу, глотая морозный воздух, позвонил в «Аэрофлот», прервал свою журналистскую командировку и полетел домой в Нью-Йорк, чтобы все обдумать. Большую часть пути я провел, заполняя классическую табличку с графами «за» и «против». Оба столбца начинались со слова «Россия».

Я сразу решил, что право вето в отношении моего выбора будут иметь только два человека: Лили и мой агент Аманда Урбан. Еще нескольким я отвел 

3

4

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

совещательный голос: Нелли Константиновой, ветерану российского Condé Nast и другу семьи; властелину того самого Gawker Нику Дентону, моему давнему приятелю, который когда-то работал репортером-экспатом в Венгрии и знал о журнальном бизнесе все; и наконец, родителям. Но, если честно, я уже знал, что соглашусь. Так что, когда почти все мои консультанты сказали «езжай», это лишь приободрило меня, но по сути ни на что не повлияло.

Что до родителей… ну, им-то права вето не досталось, верно?

Когда я дал Добротворской формальное согласие, она попросила меня немедленно сделать две вещи. Во-первых, по-джентльменски договориться с Усковым о том, чтобы держать наши грядущие карьерные перемещения в тайне от прессы до десятого января, когда наши наниматели объявят о замене сами. Во-вторых, срочно связаться с Ксенией Собчак, которая — кто бы мог подумать! — считалась самым ценным из авторов GQ (притом что писала для полудюжины других журналов): ее надо было попробовать сохранить во что бы то ни стало.

Третьего января я позвонил Ускову. Как и предсказывала Добротворская, разговор вышел нервным и натянутым; 

Усков явно был раздосадован тем, что без него GQ собирается вообще существовать дальше.

— Я рад за вас, хотя по идее не должен быть, — сказал он.

— Почему? Вы думали о другом преемнике? — спросил я смущенно.

— Нет-нет, — ответил он. — Наоборот, это я вас рекомендовал.

Планы на «Сноб» у Ускова были грандиозные: он собирался не просто конкурировать со своим бывшим журналом, а создать «конкурента всему Condé Nast». Однако он был со мной любезен, и я покорно слушал. Мы еще раз условились избегать всякой огласки до десятого января и даже из вежливости запланировали в Москве совместный ланч, на который ни я, ни он не собирались идти.

Повесив трубку, я написал Ксении Собчак, попросив ее не принимать поспешных решений. Она отдыхала в Куршевеле (о чем я, разумеется, знал из таблоидов). В ответ Собчак моментально заложила меня двум миллионам своих читателей в твиттере: «Новым редактором журнала джкью стал писатель Михаил Идов. Может, это мой поцелуй на премии джкью подарил ему удачу?» 

5

6

За два года до того, как стать главным редактором, михаил идов стал писателем года по версии GQ — церемония вручения наград запомнилась тем, что ее ведущая ксения собчак поцеловала идова

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

Таким образом одним твитом она превратила всю историю в свой эксклюзив, а себя в главную героиню. Становилось чуть яснее, почему ее так ценят.

То, что было секретом Полишинеля, перестало быть секретом вовсе. Это дало Ускову повод мгновенно послать нашу договоренность на три буквы и опубликовать с десяток хвастливых интервью о том, как заберет с собой всю журнальную команду, но, так уж и быть, не сразу, чтобы дать новичку шанс освоиться на новом месте. Похоже, он хотел показать, что не только руководит «Снобом», но и продолжает курировать все происходящее на старом месте работы.

Не зная, что делать, я в ответ глупо соблюдал уговор и помалкивал в тряпочку. К десятому января, когда руководство Condé Nast наконец сообщило о моем назначении и хлынул поток запросов на интервью — в четыре утра, поскольку Москва опережает Нью-Йорк на восемь часов, — Усков успел выжечь всю землю вслед за собой: я еще не прилетел в Москву, а уже выглядел лузером.

Расспросы вели по большей части знакомые мне коллеги-репортеры — кое-кого из них раньше 

доводилось интервьюировать мне самому, — и это порождало немалую неловкость. «Лента», «Газета», «Бизнес-FM», «Русский репортер», OpenSpace, какой-то загадочный Furfur… В большинстве вопросов сквозило отвращение собеседников к самим себе (зачем он вообще полез в эту ужасную страну?), которое проявлялось то в форме иронического сочувствия (елки-палки, да он понятия не имеет о том, что его ждет!), то в виде подозрений (видать, что-то с ним не так, раз он опускается до нашего уровня). Даже Илья Красильщик, главный редактор отличного по любым меркам журнала «Афиша», начал разговор с вопроса о том, какую зарплату мне положили в Condé Nast, презрительно сравнил Россию с «Африкой» и высмеял мои планы найти здесь авторов. «Я буду рад, если ошибался… Ну то есть я с тобой по-прежнему не согласен [насчет того, что в России есть люди, умеющие хорошо писать], и ты еще хлебнешь говна», — написал он мне в личном письме после нашей беседы. В его представлении, кажется, это должно было меня успокоить.

В качестве единственно возможной реакции на всеобщий скепсис я нацепил маску этакого придурковатого оптимиста. Двойственность стоящей передо мной задачи — я должен был не только не 

7

8

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

унизить случайно своих собеседников, но и не позволить им самозабвенно унижать себя, — загнала меня в стереотип толстокожего технократа-янки, обреченного сесть в лужу. Русские обожают кичиться своей трагикомической «неправильностью», по большей части выдуманной, и наивный американец служит для этого перформанса идеальным партнером. В результате, чем больше моих интервьюеров обращались со мной как с простачком, тем прочнее я вживался в образ и сам. Конечно, я найду новых авторов. Конечно, и старые тоже замечательные. Да вообще всё супер! Вы все такие классные ребята! «Это интервью десептикона журналу "Автобот мансли"», — написал на сайте «Афиши» один комментатор.

Примерно этот настрой я и тщился сохранить, стоя у новенького международного терминала Шереметьево в ожидании своего шофера. Непобедимая жизнерадостность. Непрошибаемый позитив. Кремень. Теперь бы еще машину…

Тем временем минус двадцать делали свое дело: даже зубы мудрости промерзли до корней. Наконец пришла эсэмэска: «Я здесь. Василий». Подержав палец во рту, чтобы сенсорный экран не принял его вместо 

человеческого органа за мороженую сосиску, я позвонил в ответ (какие там сообщения — одну кнопку, и то успеть бы нажать!). Человек, прислонившийся к помятому Volkswagen Golf неподалеку, поднял к уху телефон.

Я осторожно приблизился к автомобилю, покрытому искрящейся на морозе грязью. Круглолицый Василий в пуховике, под которым угадывался второй пуховик, принялся объяснять, что он вообще-то не мой шофер: у моего из-за мороза не завелась машина. Я спросил, какой марки та. Subaru, ответил Василий с легкой завистью.

Выяснилось, что автомобили, принадлежащие собственно Condé Nast, довольно скромны, поскольку предназначаются для перевозки одежды и документов, а не редакторов. Если я хочу ездить на машине пороскошнее, объяснил Василий, моя задача выцыганить ее у рекламодателей. У Ускова, например, был Jaguar от Jaguar, который он держал в гараже на другом конце города. По утрам он заставлял своего водителя ехать туда и менять машины, прежде чем отвезти его на работу. Это показалось мне не столько сомнительным с этической точки зрения, сколько попросту глупым.

8

9

будущие обложки gq и процесс работы над ними — в инстаграме михаила идова

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

Впрочем, и в Volkswagen работали печка и радио, откуда в данный момент доносилась песня Wisdom в исполнении группы The Guggenheim Grotto. Под ее терапевтические ла-ла-ла я начал составлять расписание своего первого дня в России.

До президентских выборов оставался всего месяц, и Москва бурлила под ледяной коркой. Пока мы ехали из аэропорта, в разгаре были одновременно три политических митинга. В первом из них, антипутинском марше на Болотную площадь, участвовало большинство моих друзей. Это было крупное событие, открывающее новый, 2012 года, сезон «протестэйнмента». Кроме того, демонстрантам впервые было разрешено устроить настоящее шествие, а не стоять на месте; раньше, четвертого декабря, Навального арестовали как раз за попытку увести толпу с Чистых прудов. Складывалось впечатление, что власти становятся более толерантными к протестам.

Я не успевал вовремя добраться на марш из аэропорта, поэтому следил за его ходом по твиттеру. Еще одним новшеством было то, что вся демонстрация разбилась на четыре группы. Первую, самую большую, — она именовалась «общегражданской колонной»

и была лишена всякой политической символики — возглавляли издатель Сергей Пархоменко (признан иноагентом) и политик-коммунист Евгений Доровин. За ней шли так называемые «либералы» (термин, означающий здесь главным образом прокапиталистических сторонников свободного рынка, а не правозащитников), затем «правые», то есть националисты, под предводительством Владимира Тора, и «левые», которых вел Удальцов. Одной из главных выступающих была Ольга Романова — ее мужа, предпринимателя, недавно посадили в тюрьму. «Свободу всем, кто сидит! — провозгласила она. — Тюрьма — место для преступников. Они говорят нам, что мы лохи, потому что мы не воруем. Путин — лох!» Автор «Энциклопедии лоха» и мнимая крестная дочь Путина Ксения Собчак выступить не решилась, поскольку на прошлом митинге ее освистали. «Одни и те же люди не могут выступать на разных митингах», — написала она в твиттере.

Вторым событием было альтернативное сборище в поддержку Путина на Поклонной горе, куда тысячами свозили людей на автобусах — кого-то по приказу с работы, кого-то за деньги (добровольное участие в митинге на двадцатиградусном морозе вдохновляет человека в той же степени, в какой угнетает 

10

11

подневольное). По официальным полицейским отчетам, на Болотной собралось 36 тысяч демонстрантов, а на Поклонной — 138; пожалуй, вы окажетесь ближе к истине, поменяв эти цифры местами. Главный лозунг собравшихся на Поклонной звучал несколько двусмысленно: «Нам есть что терять». Двадцать четвертого декабря там тоже было организовано аналогичное мероприятие в противовес митингу на проспекте Сахарова. Быстро вырисовывалась новая кремлевская тактика: сгонять молодых бездельников, пенсионеров и бюджетников на спланированные псевдомитинги, при этом распространяя через государственные СМИ клевету о том, что протестанты с Болотной подкуплены Госдепартаментом США. Обвинять оппонента в своих собственных грехах — проверенный прием из арсенала пропагандистов («Мы якобы действуем в интересах США? Ложь, п***ж и провокация! — выкрикнул Удальцов с трибуны на Болотной и продолжал уже в чисто большевистском духе: — Не врите, гады, что мы получаем деньги от Госдепа, — я в этой куртке уже третий год хожу! А у вас виллы!»). Нелепость этих обвинений никого не смущала: как обычно, путинская пропаганда заботилась не о том,  чтобы представить свою правдоподобную версию 

12

13

событий, а о том, чтобы посеять в умах равное недоверие ко всем версиям. Когда ты дрожишь на морозе за пару сотен рублей, разве тебе под силу вообразить, что кто-то может делать это бесплатно?

Третий из митингов этого дня имел второстепенное значение и проходил на Пушкинской площади, мимо которой мы как раз проехали по дороге из аэропорта. Заправлял им Владимир Жириновский — ярмарочный крикун, чья популистская, в целом консервативная (несмотря на отсутствие четкой платформы) партия под названием ЛДПР вот уже два десятка лет служила Кремлю громоотводом для протестных голосов. Он собрал около тысячи своих самых твердолобых поклонников. И наконец, предприниматель Константин Боровой выступал на проспекте Сахарова перед полутора сотнями мерзнущих душ.

Едва я успел сфотографировать желто-синие знамена ЛДПР, полощущиеся вокруг понурого каменного Пушкина, как мы прибыли к моему новому жилищу. Я снял небольшую квартирку в неоклассическом сталинском бастионе на Тверской. Тверскую можно описать как московскую Пятую авеню, с той разницей, что последняя не выходит прямиком к Белому дому и на ней не устраивают ежегодных танковых парадов. 

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

история появления песни и клипа тимати gq — один из сюжетов книги

Совсем рядом, в соседнем доме, заседала та самая Государственная дума, из-за нечестных выборов в которую и разгорелось все протестное движение. Сразу за ней высились кремлевские стены цвета мороженой говядины. Место было, что называется, с претензией, но, с другой стороны, видом на Кремль мог соблазниться разве что лох-экспат. Коренные москвичи со средствами предпочитали тихие улочки в районе Патриарших прудов, Арбата и Якиманки. Одну из причин такого выбора мне предстояло узнать уже в апреле, когда под окнами загрохотали танки, репетирующие парад.

Слишком взбудораженный, чтобы остаться дома и разбирать вещи, я бросил в прихожей свой набитый твидом чемодан и отправился в Bontempi, где тут же наткнулся на Юрия Сапрыкина и Филиппа Дзядко. Оба только что явились сюда с Болотной, где основательно промерзли, и отогревались водкой. Похоже, митинг удался. Экстремальные погодные условия не только не повредили делу, но даже добавили участникам азарта. После демонстрации 24 декабря (на которую, Красильщик жаловался, люди шли «как на работу») в город вернулась пьянящая атмосфера праздника. На сегодняшнем митинге царил карнавальный дух: в «общегражданской» колонне можно было увидеть 

14

15

клоунов, кришнаитов, крокодила из папье-маше, которого несли несколько человек, и т. д. «И речи на сей раз были гораздо лучше», — добавил Сапрыкин. Бесспорным гвоздем программы, сказал он, стало выступление рок-звезды восьмидесятых Юрия Шевчука из группы «ДДТ»: перебирая струны застывшими на холоде пальцами, он спел свой перестроечный хит «Родина». Этот гимн предыдущей революции снова оказался кстати:

Родина,

Пусть кричат — уродина,

А она нам нравится,

Хоть и не красавица,

К сволочи доверчива,

Ну, а к нам…

На этом — на середине фразы — припев намеренно обрывался. И сейчас, двадцать три года спустя, степень доверия Родины к «нам» (то бишь несволочам) по-прежнему оставалась под вопросом.

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

Я гадал, скоро ли появится современный эквивалент этой песни и кто окажется его автором: новое движение еще находилось в поисках своего языка, примеряло на себя разные одежды. Пока оно преуспело лишь в создании визуального символа — белой ленточки. Многие протестующие носили ее на воротнике с середины декабря, а в январе ее начали привязывать и к автомобильным антеннам. Эта ленточка выражала общее несогласие с существующим положением дел, но и только; по части конкретного смысла она оставалась буквально чистым листом. Путин (мастер, надо отдать ему должное, порождать мемы на ходу) съязвил, что якобы принял ее за презерватив: «Честно вам скажу, я подумал, что это пропаганда борьбы со СПИДом, что это контрацептивы такие». Как показывало расщепление шествия на левых и правых, все недовольные выступали против одного и того же (обмана на выборах и политических репрессий), но через два месяца после начала протестов так и не сумели сплотиться вокруг чего-то общего, будь то единый лидер, идея, мученик, требование или хотя бы лозунг. Живительный импульс мог явиться откуда угодно — поиски шли полным ходом. Мне подумалось, что, начиная с сегодняшнего дня, возможно, я стану не просто наблюдателем, но и участником этих поисков.

16

17

В этот момент мои грезы прервал Митя Борисов — владелец Bontempi, «Жан-Жака», «Маяка» и многих других питейных заведений для оппозиции, а также активный потребитель своих же алкогольных запасов. Борисов отвел меня в сторонку, чтобы предложить партнерство в создании нового заведения по мотивам моей «Кофемолки» (это было бы что-то среднее между кафе и реалити-шоу; я не смог вникнуть в детали). Знаменитый оппозиционный ресторатор был совершенно трезв — я видел его таким впервые. Когда я вернулся за свой столик, Сапрыкин объяснил, что Борисов начинает собственную политическую карьеру, а именно — собрался баллотироваться в мэры Москвы. В тогдашнем праздничном угаре эта затея даже не показалась мне такой уж бредовой.

Обессилевший и радостно-взвинченный, я вернулся в пустую квартиру и, дабы восстановить к понедельнику свой суточный ритм, впервые в жизни принял мелатонин. Он якобы помогает при смене часовых поясов (когда прилетаешь из Москвы в Нью-Йорк, для перестройки организма достаточно одолеть один мучительно длинный день, а вот от обратного перелета, из Нью-Йорка в Москву, я иногда отходил неделями). Одна таблетка обеспечила меня полным комплектом кошмаров — с ложными пробуждениями, 

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

трупами, безликими призраками, жуткими младенцами и прочим в этом роде. В какой-то момент мне приснилось, что я бреду по станции московского метро в полной темноте, ничего не видя и не слыша, но чувствуя, как в нишах колонн шевелятся бездомные. Внезапно двое из них грубо подхватили меня под мышки и бегом потащили наружу. Деревянные двери павильона распахнулись перед нами, как двери салуна, — и вот я уже мчусь по темной равнине, зажатый между своими невидимыми похитителями, так что мои ноги едва касаются земли. Все быстрей и быстрей, к черной зубчатой стене леса на дальнем краю поля… Я сделал над собой титаническое усилие и проснулся, судорожно хватая ртом воздух, как в кино. Пора было идти на работу.

***

Михаил Идов

Dressed Up for a Riot

18

19

купить 

на amazon.com