Одиночество глазами Уорхола, Хоппера и Дарджера
Во времена самоизоляции нелишне помнить, что мы не первые, кто осознанно или вынужденно оказался в одиночестве. В книге «Одинокий город. Упражнения в искусстве одиночества» (которую можно прочитать на Bookmate) британская писательница и арт-критик Оливия Лэнг размышляет о том, как уединение, пустоту и затворничество по-разному переживали художники и писатели, включая Энди Уорхола, Эдварда Хоппера и Генри Дарджера. The Blueprint выбрал примечательные цитаты из книги и попросил ее переводчицу (а также писательницу и иллюстратора) Шаши Мартынову рассказать о спасительном пространстве искусства, диктофоне Уорхола и семейной жизни Хоппера.
Шаши Мартынова:
Эта книга — качественный исповедальный нон-фикшен об искусстве, где человек соединяет свой личный эмоциональный опыт с фактологией и гуманитарным знанием в интересной ему сфере. Сейчас, когда многие читающие оказались ограничены в свободе перемещения, такие вот популярные книги о живописи — это возможность путешествовать во времени и пространстве, пусть и умозрительно. Это уменьшает духоту четырех стен.
Художники из «Одинокого города», особенно Хоппер, осмысляли и городское пространство, и городское свидетельствование чужим жизням — и зрительное, и слуховое. Я говорю про подглядывание и подслушивание в толпе: интересные элементы алхимии бытия в людном месте, мы все с этим сталкиваемся, когда оказываемся одни в толпе — если путешествуем в метро, не отвлекаясь на книгу, или на музыку, или на фантазии о прошлом и будущем. Тогда вот эта специфическая форма городского одиночества нас настигает, и оно отнюдь не гнетущее, а для многих даже вполне себе целительное.
Особенно это городское уединение четко видно у Хоппера, но и у Дарджера (американского художника-аутсайдера, ставшего популярным посмертно. — Прим. The Blueprint) тоже — у него, конечно, это пространство недр подсознания, сказительство из бесформенного. А Хоппер — певец города и горожан. Хотя и у него, конечно, есть картины, которые он писал на даче, у моря, и изображают они не городское, а природное пространство.
Для переводчика каждая новая книга — это повод для самообразования. Мы с мужем работаем в паре, редактируя друг друга, всегда стараемся смотреть и кино, так или иначе связанное с переводимой книгой, и музыку слушать, и вот пока работали над «Одиноким городом», с удовольствием и пользой посмотрели немало документального материала и о Дарджере, и о Хоппере, и об Уорхоле.
В «Одиноком городе» много интересной натуры и неочевидных сведений. Я, например, до работы над ней не знала, как сильно на Хоппера повлияли отношения с супругой. Об Уорхоле я, например, не знала, что огромный кусок его наследия — это диктофонные записи. Он писал на видео и диктофон то, что происходило в его доме, где собиралась тогдашняя богемная тусовка. В «Одиноком городе» много рассуждений о голосовом творчестве и потребности человека слушать и слышать других людей.
А про Дарджера я не знала вообще ничего: видела репродукции картин, но о жизни художника не имела никакого представления. Пришлось произвести раскопки, чтобы полнее понимать, с чем я работаю. У него была потрясающая судьба затворника и городского сумасшедшего. Меня вообще завораживают истории городского безумия. О наследии Дарджера стало известно совершенно случайно, и его бесчисленные рисунки и картины могли запросто оказаться на помойке. А Хоппер не относится к категории моих любимых художников, хотя я к нему отношусь с большим теплом. Я знала, что он прожил длинную жизнь, создал много иконических полотен и получил признание, но после книги он стал для меня живым и чудным человеком.
Энди Уорхол
«Он писал вещи, к которым был сентиментально привязан, которые даже любил, чья ценность происходит не из того, что они редкие или уникальные, а из того, что они надежно одинаковы».
«Бирюзовая Мэрилин», 1964
«Одинаковость, особенно для иммигранта, застенчивого юноши, мучительно осознающего свою несособность вписаться, глубокое желанное состояние, противоядие от боли быть единственным, одиночным, одинешенькой. Отличность открывает врата для возможности боли, одинаковость защищает от горестей и ударов отвержения и пренебрежения. Одна долларовая банкнота не дороже другой; употребление кока-колы помещает шахтера в один ряд с президентом и кинозвездами».
«Цветы», 1964
«Тридцать две банки супа Кэмпбелл» (фрагмент), 1962
«В своей работе «Философия Энди Уорхола» он в очень точных понятиях объясняет, как техника освободила его от обременительной нужды в других людях».
«Его первый телевизор оказался и подменой любви, и панацеей от любовных ран, от боли отверженности».
«Не женился я до 1964 года, пока не приобрел первый магнитофон. Мою жену. Мой магнитофон и я женаты уже десять лет», — рассказывал Уорхол».
«Четыре Моны Лизы», 1963
Генри Дарджер
«Уборщик и художник-изгой Генри Дарджер жил всю жизнь один в чикагских меблирашках, он создал вокруг себя едва ли не вакуум — ни дружеских связей, ни публики, — вымышленную вселенную чудесных и устрашающих существ. В его комнате, которую он неохотно покинул в восемьдесят лет, чтобы скончаться в католическом приюте, обнаружили сотни изощренных ошеломляющих картин — труды, которые он, судя по всему, никогда никому не показывал. Жизнь и творчество Дарджера демонстрируют общественные силы, порождающие отчужденность, но также и воображение, которое способно этим силам противостоять».
«В основном все эти работы относились к вполне связному иному миру — к Нереальным Королевствам: там жизнь Дарджера была куда насыщеннее, нежели его чикагская повседневность».
Эдвард Хоппер
«Картина за картиной Хоппер показывает не только, как одиночество выглядит, но и как оно ощущается: пустыми стенами и открытыми окнами он являет нам симулякр своей параноидной архитектуры — одновременно и западни, и витрины».
«Офис в маленьком городе», 1953
«Утро городе», 1944
«На полотнах Хоппера люди обитают либо поодиночке, либо в неуютных, неразговорчивых компаниях по двое, по трое, застывшие в позах, намекающих на неприятности».
«Витрина забегаловки — самая странная штука: стеклянный пузырь, отделяющий заведение от улицы. Эта витрина для работ Хоппера исключительна. Он написал их сотни, если не тысячи. Невозможно смотреть внутрь, в сияющее нутро заведения, и не чувствовать при этом захватывающего ощущения одиночества, того, каково это — оказаться огороженным и одиноким на стынущем воздухе».
«Полуночники», 1942
