Татьяна
Бродач
ТЕКСТ: АНАСТАСИЯ ЛАНДЕР
ФОТО: ПАВЕЛ ГОЛИК
Художница Татьяна Бродач родом из Москвы, живет в Италии и лепит в своей миланской мастерской пластилиновых мужчин и женщин. Ее персонажи сидят рядом, обнимаются, занимаются любовью — при этом они беззащитные, веселые, грустные и никогда не пошлые. Мы поговорили с Татьяной о ее трансформации из архитектора в художника, о ее любви к Люсьену Фрейду и о сотрудничестве с итальянской компанией Seletti — фигурки из этой коллаборации с недавних пор можно купить в московском универмаге «Цветной».
О своем образовании, Академии Брера и переезде в Милан
Я художник, artist — английское слово как-то шире. Хотя я окончила МАРХИ и 15 лет работала архитектором. В юности я много рисовала, но в моей семье не было примеров творческих профессий, и я не могла представить, что такое увлечение может стать работой. Моя мама преподавала инженерию в МАРХИ, и я там часто бывала. Про архитектуру ничего не знала, но мне очень нравились студенты у фонтана во дворе МАРХИ — красивые, с длинными волосами, с сережками в ушах, в старых шинелях или кожаных пальто, «альтернативные», одним словом. Это было начало 1990-х. Я решила поступать в МАРХИ, как и многие абитуриенты, не ради профессии, а ради обстановки. И счастливо и азартно проучилась там шесть лет. Полюбила архитектуру. На пятом курсе я отлучилась в Милан, в Политехнический университет. Тогда не существовало программ и схем, позволяющих студентам стажироваться за границей, но некоторые студенты находили какие-то возможности и уезжали. По счастливому стечению обстоятельств и я попала в Милан и проучилась там год. Я защитила диплом в МАРХИ, но потом вернулась в Италию и некоторое время работала в известном архитектурном бюро. В свои 20 с небольшим я была амбициозна и, конечно, планировала сделать головокружительную архитектурную карьеру. Но, проходя мимо миланской Академии художеств, я думала, что настоящая свобода, конечно, там, на холстах, в глине или в папках у студентов. Спустя много лет мечта сбылась — я поступила в Бреру. Ее стены — XVI века, а академия художеств в них — с XVII. Там удивительная атмосфера: я проучилсь там два года, и, хотя там нелегко сориентироваться в учебном процессе, просто приходя туда каждый день, я уже получала большое удовольствие. После двух лет в Брере у меня появилась мастерская неподалеку, и учеба плавно перетекла в работу.
О ВАЖНОСТИ МАСТЕРСКОЙ
Художнику очень важно иметь мастерскую, важно каждый день «ходить на работу». Мне нужно иметь место, где все только рабочее — материалы, инструменты, много столов, полок, музыка и нет холодильника.
Мастерская для меня — это полигон. Все инсталляции я сначала собираю и показываю в мастерской. Моя мастерская — это бывший магазин, с витриной. Обычно она занавешена, но иногда я устраиваю у себя вечеринки или выставки, и тогда мастерская становится галереей.
О коллаборациях и галереях
Очень полезная вещь — коллаборации. Они тебя разворачивают в сторону новой поставленной задачи и заставляют делать нечто такое, чего ты бы сама не попробовала, до чего не додумалась бы. Например, дизайнер Лиля Литковская придумала сделать из моей скульптуры аксессуар, и так появился наш Golden Boy. Для ее сентябрьской коллекции мы сделали «фертильных кукол» — они отчасти похожи на золотые медали. Я сама их ношу не снимая.
Такая же история случилась с маркой Seletti. Новые задачи, которые ставят перед художником партнеры, стимулируют новые идеи. С одной стороны, я все делаю сама, с другой — выхожу в своей практике за пределы уже привычного.
У меня нет специальной стратегии по «привлечению галерей». Галеристы и кураторы обычно предпочитают сами тебя найти, а еще лучше — «открыть». Поэтому сейчас моя задача, как я ее понимаю, — это работать и делать так, чтобы меня заметили, чтобы обо мне знали. Социальные сети помогают. Я даже слишком много времени провожу в инстаграме (@tatiana_brodatch)...
Я почти все время провожу одна в мастерской, изредка вытаскивая себя на какие-нибудь выставки, открытия. И мне хорошо так. Я люблю работать. Я не умею развлекаться. Я, наверное, очень современный человек — мне очень нравится, что при таком затворническом образе жизни я постоянно на связи с кучей людей отовсюду: каждый день что-то публикую, читаю разные отзывы, с кем-то даже регулярно переписываюсь.
Про сюжеты своих работ, концепцию #loveisaverb, и парижскую выставку с кроватью
Лирический герой у меня — всегда один, он или она плюс минус всегда — я. Мои работы про одиноческво и неутолимую потребность в любви. Я любовь леплю, снимаю, фотографирую, отдаю и получаю от моих виртуальных зрителей.
На выставке в галерее «Трансатлантик» в Париже была кровать и 55 пластилиновых человек на ней. Кто-то был один, кто-то вдвоем, кто-то втроем. Кто-то спал, кто-то занимался сексом — но, несмотря на то, что на этой кровати было задействовано много народу, это была сумма отдельных интимных сцен. А кровать объединяла всех тематически. Инсталляцию сопровождала 5-минутная анимация, тоже «про любовь». Одно дополняло другое, и выставка, мне кажется, получилась очень интимная и любовная.
#loveisaverb — такую фразу придумал применить к моей работе Маурицио Каттелан. Он опубликовал фото с кроватью у себя в инстаграме и так его подписал. А я следом так назвала свою выставку, и серия, которую выпускает теперь итальянская компания Seletti, тоже так называется. Любовь — это глагол, потому что любовь — это действие. Причем самое творческое — оно создает жизнь.
О работе с Seletti
Они нашли меня через инстаграм. Пришли ко мне в мастерскую, посмотрели работы и предложили сделать вместе серию. Год ушел на прототипы и образцы, и в апреле 2019-го — во время Недели искусства в Милане — #loveisaverb был в витрине миланского магазина Seletti. Сейчас они продаются во всем мире, в том числе в Лондоне — в Selfridges, и недавно приехали в Москву, в «Цветной». Проект понравился, чему я очень рада. Наверное, скоро появятся новые персонажи.
О параллельных проектах
Рисунки в @tatianabrodach_sketches — это мой дневник. Такая почти ежедневная практика. Я рисую в телефоне — лежа в кровати или в транспорте, в общем, тогда, когда не леплю. Я не очень серьезно относилась к своим скетчам, пока моя подруга, писательница и журналистка, не попросила их в качестве иллюстрации для своих статей. Увидев их на бумаге, я решила напечатать серию. Когда скетчей накопилось около сотни, я так и сделала. Скетчам это очень пошло. Они оказались очень материальные, несмотря на то, что это digital art. Живые. В сентябре я сделала у себя в мастерской выставку, где продавались эти рисунки.
Мне хочется рисовать больше. Серьезнее. Пока что я вернулась в академию, хожу рисовать натуру.
Об оживлении пластилиновых людей, одиночестве и счастье
Если я делаю пластилиновую работу на заказ, то обычно беру на это месяц. При этом, особенно если речь идет о портрете, я леплю фигурку за два часа. Все основное там уже есть. Потом я делаю волосы, может быть, добавляю белье… но дальше я должна минимум месяц смотреть на нее, анализировать. Я ее трогаю, корректирую, что-то меняю. Пока не задышит.
Актеров часто сравнивают с пластилином — мол, «из него можно вылепить что угодно». Мои скульптуры для меня актеры. И чем больше ролей сыграно, тем более убедительными они становятся. У меня нет какого-то особенного трепета по отношению к моим скульптурам — я легко их меняю, создаю новые ситуации, новые позы. Но некоторые, любимые, я кладу в прозрачные боксы и больше не трогаю. Я словно в кукол в них играю — в детстве не играла. Я ими решаю свои проблемы — это моя арт-терапия, по сути. В моих скульптурах много одиночества и рефлексии — гораздо больше, чем секса.
Я люблю работать с моделями, но иногда леплю себя, и это, конечно, обнажает меня гораздо больше, чем самая смелая фотография. Художники — интроверты и эксгибиционисты одновременно.
О разговорах с художниками
Я очень люблю ходить на хорошие выставки. Очень люблю Фрейда, хочу лепить, как он писал. Хочу рисовать, как писал Шагал. О живописи даже не мечтаю — столбенею при мысли о том, чтобы смешать краски. У Пикассо такая энергия, что я, даже не глядя на картины, просто сажусь в угол на лавку и начинаю эскизировать, думать, записывать. Приходят в голову идеи.
О важности контекста
Считается, что скульптор должен мечтать о том, чтобы его работы были в городских пространствах. А я совсем не хочу быть на площади, потому что моя работа — про интимное. А интимное не может быть на площади. Я очень хочу делать большие скульптуры, но, видимо, это будут такие пространства, в которых уместен и слышен разговор шепотом. А вот надгробие я бы сделать хотела. Рядом с моим домом находится Cimitero Monumentale, любимый памятник там — керамический ангел Лучо Фонтаны.