«Если не стреляет — то зачем это пытаться из себя выдавить?»
ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ
«Деревянные киты» еще никогда не молчали так долго. Первые два альбома тогда еще мурманская группа записала подряд — «Под воду» в 2018 году, «Супер» — в 2019-м. Темпы не сбавил ни переезд в Москву, ни ковид, ни даже смерть сооснователя группы басиста Артема Кораблева — каждый год у группы выходило хотя бы по одному синглу. Но в 2022-м один из самых сильных голосов российского инди замолчал: не то чтобы вокалистка Света Матвеева перестала петь, были и концерты, и фестивали, и даже новые песни, но энтузиазм, что называется, угас. Воспрянуть духом помогла смена состава и один неожиданно удачный концерт. В эту субботу группа выступит на фестивале Motherland, а накануне Лев Левченко расспросил главную движущую силу «Деревянных китов» о готовящемся (да!) новом альбоме, состоянии инди-сцены после 24 февраля и уходе во внутреннюю эмиграцию.
Ждешь новую запись?
Да, на следующей неделе уже начнем. Не знаю уже, получится записать новый альбом или нет, ребята у нас все очень занятые.
Не тяжело было возвращаться к музыке после такого длительного перерыва?
Скорее наоборот. Когда есть, о чем писать, и есть люди, с которыми ты друг-друга чувствуешь — это очень прикольно. Мне в принципе очень круто сейчас работается, когда ты можешь прийти с, как тебе кажется, всратой демкой, а чуваки такие: «Да нормас!» И начинается прямо работа. Можно за одну репетицию собрать одну песню. Это очень мотивирует — отсутствие стагнации. Движение — это всегда жизнь.
Расскажи про новый альбом. Какие там будут песни? Сколько их будет? Какую концептуальную рамку ты для себя ставишь, если ставишь?
Концептуально — сложно сказать. Пока мне немного страхово, получится альбом или нет. Потому что точно у нас есть четыре трека, а мне бы хотелось написать еще три. Но я не учла особенности моих мозгов — летом у меня начинается мощная депра. Про творчество сложно говорить в такие периоды. Нужно подождать до условного августа и тогда я начну себя раскачивать.
Хочется написать парочку мощных треков, которые мы обычно играем в конце сетов. «Не помню, не слышу», «Планету», «Тебе спасибо» — какие-то такие движняки. Хотя бы просто для себя, потому что есть запрос у себя внутри на движовые, отчасти истеричные песни, которые у меня были во всех релизах. Но есть затык, не могу из себя выжать эмоцию по той причине, что у меня депра. Садишься писать и такой: «Я не понимаю, что я чувствую и чувствую ли вообще что-то». А у меня всегда тексты идут на эмоциях.
Это странно, учитывая, что от событий последнего года недостатков эмоций по идее быть не должно. Или эти эмоции плохо конвертируются в музыку?
Нет, у меня было много-много демок. Когда мы собрали ребят, я им прислала демок восемь. Но как будто бы не пошло. Но сейчас я думаю, что можно попробовать что-то оттуда взять и попробовать еще покрутить.
Я помню, что ты почти сразу после 24 февраля дала концерт, каково это было?
Когда я принимала для себя решение оставаться и продолжать работать несмотря ни на что, для меня это была довольно ресурсозатратная история. Я понимаю, зачем я это делаю и делаю это осознанно. Я работаю, работаю для людей, делаю что-то хорошее в условиях, которые сейчас есть.
Ты чувствуешь изменения в российской инди-сцене из-за отъезда других музыкантов? Сцена все-таки у нас довольно компактная, а уехали несколько десятков человек минимум
Какие-то группы уехали, какие-то остаются здесь. И фестивали, которые в инди-музыке были, также и проходят. Я не могу сказать, что ощутила безнадегу: мол, все разъехались, все плохо.
Групп достаточно, чтобы собрать независимый фест. А на других мы и не выступаем. Небольшие инициативы, наоборот, выросли — «Синестетик» или «Порог восприятия звука» превратились в большие фестивали.
Сложно сказать, что произошли кардинальные изменения. У меня нет такого, что вот, кто уехал молодцы — а те, кто остался, нет. Или наоборот. Нет, конечно. Все мы люди и у всех свои принципы и ощущения.
Не думала, кстати, в связи с расширением географии сцены доехать до Тбилиси, Еревана или Белграда
Было бы здорово, но это вопрос логистики. Все упирается в деньги — довезти группы, поехать в тур, запросить хороший гонорар, чтобы артисты заработали на этом. Не все организаторы могут это потянуть. Если группа «Деревянные киты» в Москве собирает двести человек, то большой вопрос, сколько она соберет в регионе.
Кто вообще сейчас в группе играет?
Из старых участников остались только я и Тимурчик, с которым мы вместе группу основали. Остальные все московские. Леша Монахов — барабанщик, раньше играл в группе NEEDSHES. С прошлого года с нами играет Сережа, который много где играет как сессионный музыкант, но я знаю его по группе «Нотэбёрд». И Витя Скорпенко, мой давний кореш мурманский, мы с ним знакомы с тех пор, когда мне было лет шестнадцать. Тоже основатель группы «Нотэбёрд». С 2019 года он был у нас звукорежиссером, а в конце прошлого года я предложила ему встать у нас на синты. Мне очень хотелось их разнообразить и освободить себе руки.
Как в связи с обновлением состава изменился звук группы? Мне, судя по демкам, показалось, что он стал другим
Стало много хороших синтов! Синты у нас сейчас это такая база для музыки. Раньше синт был чем-то таким более дополняющим. И мне, наверное, в эту сторону и хотелось бы развиваться сейчас.
Вообще да, звук в новых песнях мне показался больше пост-роковым — что-то из девяностых, как у группы Tortoise. Как будто бы пропало яркое, гитарное развитие, то есть развитие есть, но оно субтильное такое, зашифрованное
Всегда хотелось стремиться к драматургии у песни, просто мне хочется достигать ее экспериментами, менее вычурными способами, находить что-то новое для себя. Вот ты говоришь про музыку девяностых, восьмидесятых — это основная музыка, которую я слушаю. Мне всегда хотелось идти в такое звучание, эксперименты с синтами. Посмотрим, как оно будет складываться. Не все просто: людей в группе стало больше и, помимо организационных моментов, стало сложнее уместить общую пачку звука. Только сейчас начинает получаться сделать так, чтобы все звучало как нужно и было на своих местах.
У тебя в песнях всегда было бесполезно искать отсылки к окружающей, так сказать, действительности. Но сейчас это больше бросается в глаза. Это сознательный эскапизм или ты просто продолжаешь писать, как писала раньше?
Есть ощущение, что мы все уходим, что называется, во внутреннюю эмиграцию. У меня было несколько песен про окружающие штуки, которые я не дописала. Я не знаю, пойдут ли они в альбом, но не потому, что они про что-то не то написаны, а потому, что они как произведения у меня еще не идут. Я мыслю такими категориями: испытываю я сильную эмоцию от песни или нет. Если я написала песню, испытала облегчение, но после этого ничего не чувствую от нее, то ее не нужно дожимать. Я так не размышляю: «Нужно, чтобы она была, потому что сейчас правильно писать про [СВО], писать про свои ощущения в ней, а вот писать про то, что мне больно и фигово из-за душевных драм, — это моветон». Что у тебя болит, о том ты и пишешь. Не могу сказать, что у меня не болит оттого, что происходит вокруг. Просто, возможно, для этого еще не нашлось достаточно сильных слов.
Может быть, когда-нибудь у меня стрельнет, и я сяду и напишу текст как у «Гражданской обороны». Но если не стреляет — то зачем это пытаться из себя выдавить?
Что тебя спасало в последний год?
Дела. Мне помогала благотворительность. Мне помогало ставить для себя маленькие цели и выполнять их. Забота об окружающих. Забота о себе.
В прошлом году летом у меня была сильная депра. Недавно мне поставили диагноз «биполярное расстройство». В целом это было на поверхности. Когда наступила [СВО], я почувствовала очень сильный прилив сил — как реакция на стресс. Тогда я стала учить Data Science. Сейчас я начала работать в этой сфере. С осени хочу продолжить учиться.
Я начала фигачить, но с группой было очень тяжело. Когда мне исполнилось 26, я думала: «Я ничего не добилась, нет никакого смысла продолжать, ничего не получается, все очень плохо». И в какой-то момент я сказала ребятам, что хочу приостановить проект «Деревянные киты» и понять вообще, что мне нужно делать.
Потом я провела лето, мы ездили отдохнуть в Грузию, я вернулась, и мне какое-то время не хотелось ничего играть, тошнило от выступлений. Я играла фестивали с мыслью, что я должна их сыграть, отработать, проявить свой артистизм — потому что людям это нужно.
А потом... В какой-то момент прошел фестиваль «Порог восприятия звука», мы сыграли его новым составом, и он так хорошо пошел. Было такое чувство, будто мы играем, и люди все здесь, и мы друг друга понимаем, и мы все в одной лодке, но при этом мы поддерживаем друг друга. И у меня начался новый виток. И я начала пересматривать свое отношение к группе. Появилось желание продолжать.
