T
Татьяна Парфенова о ручном труде и высокой моде
фотограф:
Гриша Галантный
16 ноября в Санкт-Петербурге в рамках Международного культурного форума прошел молодежный форум «NEO — Промыслы», организованный фондом Rustrends. Его главной задачей было подружить традиционные производства и молодых российских дизайнеров (благо такие примеры уже есть). В программу вошел паблик-ток The Blueprint: шеф-редактор The Blueprint Ольга Страховская и партнер коммуникационного агентства WLH, бренд-директор Farfetch и редакционный директор The Blueprint Александр Перепелкин поговорили о будущем ручной работы и ремесел с дизайнером, художницей и основательницей одного из старейших российских домов моды Татьяной Парфеновой. Мы выбрали самое главное из ее рассказа.
Александр Перепелкин, Татьяна Парфенова, Ольга Страховская
О профессии портного
[В СССР] индустрия была мощная, одежды было очень много, но она часто была страшная. Хотя из того страшного, что я помню, сейчас многое было бы крайне актуально. Всю эту одежду, всех портных выпускали ПТУ. Многие, наверное, о них уже даже не знают. Поэтому портными обычно очень часто были двоечники, которые не могли поступить в 9-й класс и шли в ПТУ. Словом «ПТУ» всех ужасно пугали: «Если ты будешь плохо учиться, ты пойдешь в ПТУ». Ну в общем допугались до того, что взяли и переименовали все промышленные училища — хотя красиво звучит «промышленные училища» — и теперь выпускают модельеров. Все это якобы престижно, но мне кажется, что скучно и беспросветно. Учить очень тяжело, ужасно. Чтобы выучить на портного высокой квалификации, нужно лет 10 стараться и вытаскивать [человека] максимально, и то не у всех есть талант. Потому что к шитью должен быть талант.
У меня внутри абсолютно нет швейного порыва. Мне так повезло, я не понимала тяжести этой профессии. Я только видела и понимала, что если бы мне дали это шить, я бы точно умерла. И еще моя мама, когда за ночь шила мне платье для утренника, говорила: «Я шью не нитками, а нервами». И я всегда понимала, что эта нитка — красная. И до сих пор, какого бы она ни была цвета, для меня лично она красного цвета. Это тяжкий труд. Но есть люди, у которых душа поет. У меня есть портные, которые эти вещи просто гладят руками, им так нравится. Они перекладывают, гладят. Они это любят, понимаете. Как привить эту любовь, я не знаю.
Татьяна Парфенова
О начале карьеры
Я начала работать модельером случайно, я вообще шла оформляться оформителем. И думала, что буду подрабатывать и заниматься там живописью, графикой. Я была девушка очень модная, поверьте. Пришла, и мне сразу предложили стать художником-консультантом в ателье. Первым моим заказчиком была пожилая женщина, которая сказала, что шьет последнее пальто в жизни. Меня накрыло этой ответственностью, знаете, я очень переживала. И вообще было все так непросто. Но я всегда думала, что целесообразно рисовать то, что ты хочешь купить в магазине, но не можешь. Для этого и существует ателье. У меня была очень быстрая карьера. Кто-то долго ждет, а тебя раз — берут и ставят. И ты становишься, ну, таким нелюбимым. Потом, у меня не было знаний совсем. И сейчас я считаю, что у меня их немного. Что помогает мне смотреть на некоторые вещи как первый раз в жизни. Это очень хорошо. Я много знаю, но очень многого и не знаю. Даже, может быть, иногда и не хочу знать.
О своей фирменной вышивке
К вышивке, когда я ее увидела в доме мод, у меня было отвращение, даже ненависть. Все эти хризантемы, вышитые на синих кружевных платьях, я все это не любила. Но я посмотрела, решила, что сама вышивка — это как рисование. Ты рисуешь стежком. Для первых работ я взяла иллюстрации, репродукции Матисса, выдала вышивальщицам и сказала сделать копии. И так все увлеклись, что у меня [в итоге] были шелковые платья, вышитые большими картинами Матисса. Это был абсолютно валютный продукт, ко мне приезжали целые автобусы иностранцев и скупали все, что видели. Вплоть до того, что просили даже продать им крой. А потом однажды приехал один такой хитрый человек и сказал: «Не могли бы вы для меня сделать коллекцию изо льна?» И я сделала коллекцию изо льна, он все это погрузил в чемодан. А у нас же было высочайшего уровня конструирование у дома мод, дома моделей. И я поняла, что таким образом он вынес лекала, очень хорошие.
Tatyana Parfionova, весна-лето 2018
Tatyana Parfionova, весна-лето 2020
Об уникальных тканях
С вологодским кружевом был забавный случай. Приехал англичанин, лорд по фамилии Кук. Он обследовал швейные предприятия, дом моделей, дом мод, и зашел в мое тогда маленькое ателье на Васильевском. Увидел коллекцию и ее купил. Это была единственная коллекция, за которую, как выяснилось потом, он заплатил. Был скандал, потому что в результате он уехал, никому ничего не заплатил, кроме нас. Коллекция была изо льна, было очень много кружев. Помните, было такое время, а кто не помнит, тот узнает, тотального дефицита. Были в продаже ленты шелковые и кружева, чего-то было много, а больше ничего не было. И я помню, что я эти кружева просто стачивала, делала из них полотна, вырезала, что-то красила. Я до сих пор люблю сделать ткань, потому что мне нужна моя ткань, я люблю, чтобы были мои рисунки. Так что я с удовольствием поработала бы с каким-нибудь предприятием, которое выпускает ткани.
О ценности и обесценивании ручного труда
Есть огромные страны — как Индия или Китай. Но что такое в Индии или Китае ручной труд? Или Россия, тоже большая, огромная. Что такое здесь ручной труд? А есть маленькие страны, Франция, Бельгия, кустарные производства. Там обычно вещи, произведенные ручным трудом, и стоят очень много, и сам труд высоко оплачивается. Может, нас [в России] слишком много?
Сейчас очень много не ручного труда, имитирующего ручной. В тех же пайетках, в бисере. Конечно, ручной труд постепенно вытесняется. Вы знаете, если бы все было так просто, то, я вас уверяю, никто не стал бы делать такие грандиозные, мимолетные, казалось бы, коротенькие, но такие емкие и красивые фильмы о том, как шьется сумочка какой-нибудь великой компании, которой уже 100 лет. Например, сумочка Cartier, которую ты передашь по наследству, с золотым замком, камнем. Все это красиво снимают, рекламируют, доказывая, что ты непременно должен это иметь. Но кто этот «ты» — вот вопрос. И сколько этих «ты», которым это предлагают. Потому что самый простой способ, как известно, приобщиться к этой компании, — это купить духи.
Татьяна Парфенова, Александр Перепелкин, Ольга Страховская
О будущем народных промыслов
До сих пор [на Западе] не все понимают, что из России может быть очень качественный, чистый, рафинированный, хороший по всем параметрам продукт. И мы сами иногда тоже не понимаем, что мы что-то можем сделать. Мне кажется, все это в головах, как Булгаков писал. Не знаю, у меня хорошее настроение. Я пессимистка, но я работаю, и мы все работаем, и очень любим то, что мы делаем. Конечно, форма очень важна. Нужен другой цвет. Павловопосадские [платки] — замечательно, но у меня такое ощущение, что даже моя улитка, которая у меня на кухне живет, оставляет след чище. Потому что этот платок тянет за собой всю кровавую историю России. Хочется взять и стряхнуть с него половину того, чем он забит. Сделать его легче, чище, ввести какие-то совершенно новые мотивы. Так много всего надо менять. [Если бы ко мне пришли павловопосадские платки с коллаборацией], я бы начала с платка «Черный квадрат» Малевича.
Tatyana Parfionova, весна-лето 2019
О поддержке производств в России
Для последней коллекции, которую мы возили в Японию, я пыталась найти отечественные ткани, русских производств. Но небольшой поиск не дал результатов, и я поняла, что это даже не так важно. Потому что такой мир огромный, есть все. Если тебе нужен шелк, тафта, понятно, что в России это не найдешь. [Здесь] нет тутовых деревьев, на них не живут гусеницы, нет шелкопрядов, нет сырья. Да, есть овцы, они где-то бегают.
Я бы вообще не равнялась на производство Италии, Франции и искала бы какие-то свои пути развития. Хотя я и не очень в это верю, извините. Знаете, я просто вспоминаю знаменитую фразу: «Зачем нам это все? Мы все это привезем, купим». Не знаю, как это развивать, потому что без государственных дотаций вряд ли можно поднять производство в маленьких городах, селах, спасти людей, которые там живут. Целесообразно было бы сделать так — но бог его знает, будут так делать или нет.
