«Topophilia» Богдана Широкова

19 мая в московской галерее Lazy Mike открывается первая персональная выставка Topophilia фотографа Богдана Широкова — посвященная памяти и пространству. Накануне вернисажа шеф-редактор The Blueprint Ольга Страховская поговорила с Богданом о том, что стоит за его фирменными мужскими портретами и романтизацией юности.

О юности и сходстве со своими героями

Герои моих работ — мои друзья, знакомые, знакомые знакомых. Те, чьи истории жизни отозвались во мне чем-то близким. Как правило, это ребята студенческого возраста — 20–24 лет, которые занимаются творчеством, пытаются реализоваться, самовыразиться, но в нашей стране у них с этим проблемы. Они сталкиваются с непониманием, что будет завтра — здесь, вообще, в их жизни. Это вызывает растерянность. У меня самого было примерно то же самое. Сейчас я более уравновешен, но тогда эта неопределенность наводила страх. Многие мои герои переживают то же самое. Я пытаюсь успокоить их, мол, чувак, все будет в порядке. Главное — верить.

Юность — потрясающее время, в нем скрыта невероятная сила. На выставке есть работа «Бросок в мир», где изображены два героя в прыжке, в полете. Это чувство безграничных возможностей и одновременно куча страхов перед неизведанным, непонимание, что будет дальше. У многих этот возраст, как и у меня самого, связан с травмами и прессингом общества, ожиданиями — что вот сейчас ты должен стать кем-то. Я помню, как пытался скорее уехать из родного города (Богдан вырос в городе Мегион Ханты-Мансийского автономного округа. — Прим. The Blueprint) в Питер учиться. Большой город, что-то новое. Одновременно мне было страшно, я хотел и поехать, и остаться. У многих ребят, с которыми я работаю, то же самое. Получается, что я выбираю героев, похожих на меня. Момент первой профессиональной выставки для меня — суперответственный. Я очень переживаю, поскольку внезапно сам себе позволил быть художником.

О пространстве

Я хотел сделать выставку как можно менее автобиографичной. Не про себя, а про феномен пространства, в котором мы можем побыть наедине с собой. Наверное, это можно назвать зоной комфорта, хотя, как говорится, «комфорт убивает». Но такая зона все равно необходима: может быть, не комфорта, а нашей личной безопасности. Место, где мы могли бы успокоиться, привести мысли в порядок и решить, что делать дальше. Это также и метафорическое, которое хранится в нашей памяти, место, которое возвращает тебя к себе.

Один мой друг как-то сказал, что есть «пространство ноль», одновременно пустое и наполненное. У каждого оно свое. Я не знаю, откуда этот термин, существует ли он вообще, но если говорить об изображении, для меня это действительно важно. Когда я помещаю героя в подобного рода пространство, он становится самим собой, остается только его личность. Мои герои очень редко смотрят в кадр, потому что мне нравится наблюдать за ними. Когда меня спрашивают, что делать, я отвечаю — давай ты просто будешь собой.

О прошлом и воспоминаниях

Как и многие, я провел локдаун в Москве, в своей комнате, и именно тогда пережил расставание с домом, где провел много времени в детстве. Это дом бабушки с дедушкой на Урале, который попытались продать. У меня случился брейкдаун, мне стало страшно, что я могу потерять это место. Этот дом до сих пор в подвешенном состоянии — и я поеду туда сразу после выставки, через день, чтобы в очередной раз привести мысли в порядок.

Выставка — это пазл, собранный из таких воспоминаний. Например, занавески я достал из памяти: моя бабушка на Урале стирала и кипятила простыни, потом вешала их во дворе, и они развевались на ветру. Меня это в детстве завораживало, поэтому под занавесками в галерее стоят вентиляторы, и они постоянно в движении. Матрас — из моей нынешней квартиры. Цветы — так я пытался передать ощущение между сном и бодрствованием и привнести в пространство галереи элемент живой природы.

Я всегда приносил домой ветки, камни, подвешивал их, клал куда-то на полочку. Такие мои постеры, условно, которые напоминали, что я снова поеду летом к бабушке, что снова расцветет дерево, под которым я нашел эту палку или камушек. Я вдруг сейчас понял, что пространство выставки организовано примерно схоже с тем, как я обставлял свою комнату. Мне хотелось сделать из галереи не галерейное пространство. Обжитое, наполненное чувством спокойствия, защиты.

Я уже не первый раз слышу, что работа с воспоминаниями — это своего рода психотерапия. Отчасти так и есть, наверное. Почему бы нам всем не примириться со своим прошлым и не стать спокойнее?

О маскулинности и подавленных чувствах

Я всегда пытался скрыть свои чувства и эмоции от окружающих. Спрятать их в пространстве своей комнаты, где позволял себе поплакать или посмеяться от души. Герои, с которыми я общаюсь, кажутся мне порой более взрослыми, чем я в их возрасте. И хотя принятие себя сейчас дается молодым людям намного легче, но многие из них все так же пытаются скрывать свои эмоции. Это грустно. Если мы хотим плакать, то надо это делать, невзирая на гендер. Так было бы легче.

Думаю, это в первую очередь про чувственность. Мне хочется видеть своих героев грустными или веселыми вне социального контекста. Чтобы они чувствовали то, что хотят испытывать на самом деле. Маскулинность — это проблема с выражением чувств, и мне кажется, что для современного мужчины это вопрос до сих пор актуальный. На постсоветском пространстве над этим надо еще работать и работать. Я сам с этим работаю, пытаюсь чувствовать. Это сложно. Выставка — это тоже заживляющий процесс. И я бы хотел, чтобы те, кто на нее придет, рассказали мне потом о своих чувствах в инстаграме.