весь ротко
ФОТО:
GETTY IMAGES, АЛИНА ПИНСКАЯ, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ
Эпохальная выставка Марка Ротко в Fondation Louis Vuitton — возможность узнать все о жизни и творчестве этого художника, считает искусствовед и галерист Алина Пинская.
Такой большой ретроспективы Марка Ротко в мире еще не было. Под руководством великой и ужасной Сюзанн Паже и при участии сына художника Кристофера Ротко в Париже собрали сразу 115 произведений художника, привезенных с разных континентов. Прибыли не только труднодоступные работы из МОМА Нью-Йорк и Тейт, но и малоизвестные — из региональных американских музеев и частных коллекций. Чтобы вместить все это, понадобилось десять залов на четырех этажах Fondation Louis Vuitton. Чтобы собрать его здесь меньше чем на полгода, ушло пять лет.
Имя Ротко хорошо знакомо публике, даже далекой от искусства. Ассоциации таковы: непостижимый гений, лучшие стены постоянных музейных экспозиций, аукционные рекорды. Личная встреча с работами Ротко сразу объясняет многое. Сложно найти другого художника, которого было бы столь неправильно, просто невозможно судить по фото работ. Стоя перед ними, чувствуешь воздействие чего-то большого и важного, что не можешь толком описать. Попытки вербализировать ощущения приводят к излишнему упрощению. Сам художник говорил: «Меня интересуют исключительно человеческие эмоции». В итоге эмоции, которые он транслирует, могут запросто вызвать пресловутый синдром Стендаля.
В работы Марко Ротко надо всматриваться. И скамейки, стоящие тут в залах, — инструмент для медитации, а не место отдыха уставших школьников. Конечно, рассчитывать на тишину и спокойствие в залах Фонда Louis Vuitton не приходится — все их проекты очень посещаемые, и далеко не только во время вернисажей. Это неизбежно мешает восприятию Ротко, но в остальном кураторы сделали все, что в их силах. В частности, они скрупулезно отнеслись к презентации работ — как завещал сам художник. У него было четкое видение и свои требования в вопросах экспозиции: рассеянный тусклый свет, определенный цвет стен, довольно частая, низкая развеска. Все это способствует единению холста и зрителя, который как бы находится внутри. Видны несовершенства поверхности, живее ощущаются движения кисти. Главный посыл — создать чувственное переживание. Ротко опасался, что на больших белых стенах его работы, цветные и без рам, будут восприниматься декоративными элементами. Он также был против, чтобы его называли «колористом», и настаивал на важности «света» в своих работах. Сам он характеризовал их «личными» и «интенсивными», то есть совершенной противоположностью декоративности.
Ротко использовал разные техники: темперу, масло. Слои краски настолько тонки, что малейшая царапина может сильно повредить поверхность холста. Такая манера была вдохновлена проторенессансом, в частности Джотто. Ротко завораживали фрески. Он трижды был в Европе, добирался туда по морю, так как боялся летать. Как говорит сын художника, Ротко использовал момент, чтобы посетить каждый музей, каждую церковь в Италии. Помимо фресок его захватывала венецианская живопись, обладающая своеобразным драматизмом, который был важен для Ротко. Как говорил художник, «тем, кто думает о моих картинах как безмятежных, ... скажу, что я поместил в каждый их дюйм само неистовство». Ротко не любил теоретизировать на тему собственных работ. При этом обожал разговоры об искусстве. Но не о своем.
Номер 5/ Номер 22, 1950
Маркус Роткович родился 25 сентября 1903 года в Двинске (Российская империя, в наши дни — Даугавпилс, Латвия), в семье фармацевта, и успел окончить детскую талмудистскую школу хедер, прежде чем накануне Первой мировой войны переехал с семьей в США, в Портленд, штат Орегон. В американской школе он интересуется литературой и театром, поступает со стипендией в Йельский университет и два года изучает философию, европейскую историю, иностранные языки, психологию, а затем бросает все и переезжает в Нью-Йорк, чтобы учиться в Школе изящных и прикладных искусств (известной нам теперь как Парсонс), и той же осенью поступает на курсы рисования при Лиге студентов искусств. Так, собственно, начинается его профессиональное образование как художника. В школе он учится у Аршила Горки, в лиге у Макса Вебера, ученика Матисса. Важным моментом становится знакомство в 1928 году с Милтоном Эвери и кругом его коллег. Первая выставка работ Ротковича, совместная с Эвери, проходит в 1928 году в нью-йоркской галерее Opportunity. А первая сольная — в 1933 году в Contemporary Arts Gallery. В 1938 году Маркус Роткович получает американское гражданство, в 1940-м становится Марком Ротко. В 1943 году Ротко, уже известный художник, вместе с Адольфом Готлибом издает манифест о «Чаяниях художников», декларирующий, что искусство — это путешествие в неизвестный мир.
Однако для многих неизвестный мир — как раз первые, доманифестные пятнадцать лет творчества художника. Это фигуратив, часто с сюжетом. Интерьеры, ню, портреты и городские сцены. Отдельного ознакомления заслуживает серия так называемых Subway Paintings. Ротко был зачарован визуальным эффектом смазанности картинки проносящегося поезда. В этих работах фигуры выстраиваются в параллельные и перпендикулярные линии, будто предопределяя будущие композиции холстов классического периода.
В первой половине 1940-х изображение человека перестает быть для Ротко достаточным средством выражения. В этот период он создает фантастические антропоморфные образы: тут и Эдип, и самые разнообразные химеры — универсальные символы, отображающие страхи и инстинкты. Исследователи связывают этот период с детскими воспоминаниями — рассказами о еврейских погромах и новостями о Холокосте. Визуальность этих работ ассоциируется с сюрреализмом, и удивлять это не должно — Ротко видел выставки сюрреалистов во второй половине 1930-х и, учитывая переезд многих из них в Америку, был хорошо знаком с их идеями.
Выставка наглядно отражает трансформацию живописной манеры и вызревание «классического» стиля Ротко. 1945-1949 — время перехода к абстракции. Работы середины 1940-х представляют собой размытые тонким слоем многоцветные пятна. Так называемые «Мультиформы». Порой радостные, они выглядят так, словно их сделал как-нибудь молодой калифорнийский автор в наше время. Создание ярких холстов переходного периода совпадает с переменами в личной жизни художника: в 1944-м он разводится со своей первой женой Эдит Сахар и встречает вторую — Мэри Элис Бейл, которая, в отличие от Эдит, всецело поддерживала творческие поиски Ротко.
Жертвоприношение Ифигении, 1944
Медленный водоворот на краю моря, 1944
Обряды Лилит, 1945
1
С 1946 года Ротко дает своим работам номера вместо названий. Это один из способов избежать лишней суеты в мыслях зрителя. В конце 1940-х — начале 1950-х блоки цвета постепенно вырастают в те самые парящие прямоугольные «цветовые поля» с нечеткими краями, пространство картины становится организованным, появляется узнаваемая палитра. Творчество Ротко приобретает свою классическую манеру. Работы становятся еще больше. Ротко говорил: «Я пишу большие картины, так как хочу создать состояние близости... Большая работа втягивает вас в себя». Сюзанн Паже в предисловии к каталогу пишет, что подобные выводы были результатом его восхищения «Красной Мастерской» Матисса, где пространство, наполненное предметами, объединено красной палитрой и как бы выровнено по плоскости картины до такой степени, что зритель растворяется в цвете. Ротко использует размытие, создавая эффект прозрачности между слоями краски. Тот самый поиск света.
Классический период представлен на выставке семьюдесятью работами. В том числе произведениями из коллекции Дункана Филлипса и несостоявшимся заказом для ресторана Four Seasons в Seagram Building. Ротко всегда мечтал о создании места для своих работ, где он бы выстроил четко выверенную экспозицию и пространство находилось бы в полном взаимодействии с холстами. Идея возникла под впечатлением от Библиотеки Лауренциана Микеланджело во Флоренции. В июне 1958 художник получает заказ на создание полотен для интерьера ресторана по проекту архитектора Филипа Джонсона в новом небоскребе Людвига Мис ван дер Роэ. Художник специально арендует студию, бывший спортзал, которую оборудует огромными лесами, и создает около тридцати полотен. Палитра сужается до двух цветов, и композиция меняется — в ней появляются вертикали и горизонтали, которые образуют подобие порталов.
2
3
4
5
6
Без названия. Абстракция номер 11, 1947
Однако в декабре 1959-го, осознав, что предложенное место совершенно не соответствует духу созданных работ, Ротко решает отказаться от заказа и, вернув крупный аванс, оставляет картины себе. Девять из муралов, сделанных для Seagram, были переданы в Тейт. Немаловажную роль в этом выборе сыграл тот факт, что холсты будут висеть рядом с произведениями Уильяма Тернера. В итоге работы были привезены в музей в день смерти художника, сформировав зал Ротко.
Другой возможностью исполнить мечту Ротко создать пространство взаимодействия его живописи и архитектуры становится заказ коллекционеров Джона и Доминик де Мениль. Под впечатлением от холстов для Seagram Building супруги поручают Ротко проект часовни в Хьюстоне. Восьмиугольное сооружение с естественным светом под потолком, где искусство Ротко и архитектура становятся единым целым. К сожалению, этих вещей нет на выставке в Фонде Louis Vuitton, но хьюстонской часовне внимание все же уделено: в отдельном зале стоит ее макет. Объявлено, что LVMH будет реставрировать памятник и даже расширять его с присоединением дополнительного пространства для временных выставок и дискуссионных залов.
Последний зал посвящен заказу для здания ЮНЕСКО в Париже. Двухцветные композиции, где светлая часть холста резко контрастирует с черным и серым, экспонированы вместе со скульптурами Джакометти. Некоторые специалисты считают, что эти работы предвосхитили минимализм, однако здесь нет характерного для Ротко ощущения растворения в «световых облаках». Скорее — созерцание со стороны. Чувствуется депрессивный момент.
На контрасте с этим большим проектом другие хронологически поздние работы Ротко 1967-1970 годов совершенно не позволяют интерпретировать его сложное эмоциональное состояние. Яркие, светлые, просто светящиеся сочетания розового и красного, желтого и коричневого не дают даже намека на мрачную действительность: в 1968 году художнику был поставлен диагноз «аневризма аорты». Он больше не мог делать крупноформатные холсты. На ухудшающееся физическое состояние наложилась хроническая депрессия, и 25 февраля 1970 года Марк Ротко покончил жизнь самоубийством, не оставив никакого послания.
«Я стал художником, чтобы довести живопись до уровня интенсивности музыки и поэзии», — лучше, чем сам Ротко, пожалуй, и не сказать.
Синий, оранжевый, красный, 1961
