Случай Вуди
ТЕКСТ:
КАТЯ МОРОЗОВА
ФОТО:
АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ
В Венеции показали «Великую иронию» Вуди Аллена. Писательница и главный редактор «Носорога» Катя Морозова считает, что это один из лучших фильмов мастера, и рассказывает, какую роль в нем сыграла литература (и случай).
50-й и, возможно, последний фильм Вуди Аллена (как заявил сам автор) снят на французском языке. Ирония в том, что Аллен на нем не говорит. Можно было бы додумать влияние неизвестного фактора на процесс работы, но сам режиссер заметил на пресс-конференции, что «актерами такого уровня в общем-то и не надо дирижировать». Символично, что этот определенно важный фильм, веху в карьере, Аллен снимает, будто отдавая часть процесса на волю случая. Фильм, собственно, о нем, о случае. В российском прокате он будет называться «Великая ирония», тогда как в оригинале — Coup de chance, «Счастливый случай»
Бывшие одноклассники случайно встречаются на парижской улице, утопающей в красках мягкой осени (ее снова и снова, солнечную до тошноты, нам будет демонстрировать камера Витторио Стораро); он (Нильс Шнайдер) стал писателем, она (Лу де Лааж) — трофейной женой успешного бизнесмена, ее душа просит бунта, но приходится вращаться в кругах парижских буржуа.
Незамысловатый любовный треугольник составлен вполне в духе прошлых фильмов Аллена: в писателе снова скрыто режиссерское альтер эго, героиня в меру мучается чувством вины, но с легкостью встречает новую влюбленность, наконец, муж (Мельвиль Пупо) — богатый делец, охотник, ревностно оберегающий свою жену и не позволяющий случайности вмешиваться в его планы. В этом фильме, кажется, нет ничего неожиданного, этих или очень на них похожих персонажей мы уже встречали у Аллена, траектории, по которым они двигаются, уже наблюдали, и даже прием с ружьем, что обязательно выстрелит, нам демонстрировали бог знает где и сколько, и все же этот фильм настолько свеж, тонок и остроумен, что ему следует отдать особое место в фильмографии Аллена. Возможно, потому, что мир, где тиранствует случай, еще никогда не был показан настолько теплым и солнечным местом (великий Стораро заливал обманчиво безмятежным солнцем последние три фильма Аллена, а до этого проделал похожий фокус с половиной фильмографии Бернардо Бертолуччи).
В Coup de chance не обходится без литературных аллюзий, и если в главном алленовском фильме-побратиме «Случая» «Матч-пойнт» все кричало Достоевским, то на французской земле дань уважения отдана местным авторам или в крайнем случае франкофонам (в частности романисту-детективщику Сименону). В одной из сцен у развала букиниста героине и нам, зрителям, предлагается книга одного из вождей символистов Стефана Малларме. Также упоминается его стихотворение «Лебедь», но главный текст поэта, чей дух витает над фильмом о власти случая, — это, конечно, новаторское и загадочное «Бросок костей» 1897 года, библия модернистской поэзии.
Бросок костей никогда не исключает случайности.
Всегда, любой бросок в обычной вечной обстановке.
(Из опыта морских крушений).
БЫВАЕТ, что над вспененною бездной, взъярившись и креня поверхность моря, раскинувшись, возникнут крылья бури и движутся, срезая гребни волн; разбрасывают пляшущие брызги. Они из глубины вытаскивают тени и прячут в паруса из рваных облаков, соразмеряя их разбег с волнением пучины. А корпус судна движется, качаясь, и валится на разные борта.
На вахте КОРМЧИЙ.
Он с годами забыл, как прежде вёл расчёты. Он размышляет. Он давно привык держать в руках штурвал, когда безумие творится под ногами и вплоть до горизонта. Штурвал передает рукам угрозу, он ощущает гибельную силу ветра, он требует принять надёжное Решенье: найти ЧИСЛО — одно из всех — которое не может быть иным. Нужна отвага, чтоб без колебаний, сражаясь с бурей, совершить маневр и гордо повести корабль, хоть даже в лапы смерти: осмелиться, хотя исход неведом, иль лучше не вступать в безумную игру. Одна волна уж кормчего накрыла. Вода течет с лица, как борода. Он не укрыт. Врождённый древний ужас мешает оторвать от колеса охваченные судорогой руки. И голова уж бесполезна. Не ведает кому что завещать. И в памяти возник пришедший ниоткуда, как демоном внушенный двусмысленный провал.
И это всё толкает старика, не споря, полагаться на вероятность. То с детских лет ему привычный способ решать вопросы: взлелеянный, возлюбленный, обласканный, испытанный годами и возвратившийся к нему, омытый волнами — бросок костей.
И он случайности НЕ ИСКЛЮЧАЕТ.
Возможно, в нем освобождение от скучной участи сгнивать в гробу между досок. Итог не редкий в играх моря с предками и в битвах предков с морем — без всяких шансов Обрученья. Та иллюзорная фата была б пустой навязчивой идеей; таким фантомом, что качнешь — и улетает, как пустое безрассудство.
КАК БУДТО
это был задуманный намек на то, что существует напряженье и разрешится в дерзостных насмешках, не то здесь тайна, что раскроется внезапно в едином вихре и при воплях ужаса и смеха. И будет судно кружить вокруг пучины, не погружаясь и не сбегая, и жребий будет брошен, рождая некий новый символ.
КАК БУДТО
заблудившаяся птица вдруг разлучилась с черным колпаком ночного неба и более не в силах возвратиться на звездный бархат, откуда слышится лишь мрачный хохот. И белизна ее жалка в сравненье с небом. Она похожа на горестного князя морской скалы. Ему подобно выглядит решительным героем, но с ограниченным рассудком, что искупает то яркой пылкостью, то зрелой скупостью в сужденьях. Внушительный и благородно-яркий плюмаж, венчающий чело отважной цапли, сверкает будто сень над гибкой щуплой статью морской сирены. Она нетерпеливо ушла из пены с последним смехом и,
КАК БУДТО
ее мутит и голова кружится. Она стучит раздвоенным концом хвоста по скальному воображаемому замку, что тут же испарился, исчез в тумане, достиг предела, за которым бесконечность.
И ЭТО БЫЛО
пришедшее от звезд —
И ЭТО БЫЛО
то самое, не важно, будь хоть больше или меньше, но именно такое
РЕШЕНИЕ — ЧИСЛО, НО СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ОНО?
Возможно, это только предсмертный ералаш галлюцинаций?
ИМЕЕТ ЛИ ОНО НАЧАЛО И КОНЕЦ,
рождаясь с отрицаньем и исчезая с появленьем в разреженном пространственном эфире?
КАК ИСЧИСЛЯЕТСЯ,
имея лишь одно единое значенье, одну лишь сумму?
НЕ ЗНАМЕНУЕТ ЛИ ОНО СЛУЧАЙНОСТЬ?
Посмотришь на паденье птицы, в душе рождается тревога ожиданья что вот уже сейчас её схоронит пена, откуда та взмывала до небес в безумии и ярости, а падает теперь в бессилии при полном безразличии пучины.
НИЧТО, СПЛОШНАЯ ПУСТОТА.
Нет памятного сочетанья обстоятельств, и никаких событий, имеющих значенье для людей
НЕ СОСТОЯЛОСЬ.
Обычное движенье в никуда.
НА САМОМ ДЕЛЕ
слышишь внизу какой-то плеск с журчаньем, как будто развернулась вширь и убыстряется опасная и вредная работа, которая чуть было не довела корабль до катастрофы, здесь, в этих водах, где пропадает всякая реальность. —
ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ,
ВОЗМОЖНО, лишь только высоты — там, в небесах виднеется мерцанье, далекое настолько, что, видимо, — на взгляд оттуда — любой сигнал с Земли неинтересен. С учётом градиента, по картам астрономов, то северных Семь Звёзд.
СОЗВЕЗДИЕ — холодное забвение, небытие. Давно остывшее, но видное еще доселе на тверди неба, занявшее уже вакантное пространство. Оно устремлено к неведомому результату и бодрствует ещё, передвигаясь, смотря и сомневаясь, сверкая, размышляя, — вплоть до своей конечной остановки в какой-то точке прошлого, конечной и священной точке, которая его должна короновать.
Любая Мысль — бросок костей.
Итог броска костей всегда случаен.
Перевод Владимира Кормана, без соблюдения графики
В новом фильме Аллена кости не бросают, зато ради забавы покупают лотерейные билеты и, не посмотрев в глазок, открывают двери — в некотором смысле равнозначные действия.
Приезд режиссера в Венецию не обошелся без скандала: во время прохода Аллена по красной дорожке перед премьерой фильма активистки скандировали требования не допускать насильников к фестивалю. Делу, вину в котором Аллен никогда не признавал, уже более тридцати лет, но активно «отменять» режиссера стали с приходом эпохи новой этики. Сам Аллен, впрочем, все это время стоически верит в случай, хаос и другие неутешительные для человека постулаты — те, которые, в отличие от него, «отменить» точно не получится. Если их отменить нельзя, то как быть с великим режиссером, их воспевающим?
