Исход

ТЕКСТ:
Артур Гранд

ФОТО:
ИЛЬЯ ПИЛИПЕНКО

Если верить статистике ООН, к 2023 году в мире насчитывалось почти 103 миллиона «насильственно перемещенных лиц». На прошлой неделе их стало на сто тысяч больше. Артур Гранд приехал в армянский Горис, чтобы увидеть, как крошечный город справляется с лавиной беженцев из Нагорного Карабаха, и как справляются сами беженцы — с потерей близких, родины и надежды.

Дорога из Еревана в 20-тысячный город Горис, граничащий с уже бывшей Нагорно-Карабахской Республикой, занимает примерно пять часов. Туда в течение недели эвакуировалось около ста тысяч беженцев. Перед Нахичеванью, азербайджанским эксклавом, трасса поворачивает налево, огибая эту область. Справа от дороги расположены насыпи, возведенные во время первой карабахской войны, чтобы защитить автомобили от обстрелов. Навстречу постоянно едут машины с арцахскими номерами, груженные скарбом. Мы въезжаем в Сюникскую область, расположенную на склоннах Зангезурского хребта, о которой постоянно говорят в контексте карабахского кризиса (многие считают, что Ильхам Алиев готов отдать приказ военным войти сюда с целью соединения Азербайджана с Нахичеванью). После поворота, ведущему к Татеву, знаменитому монастырю — одному из духовных центров Армении, вскоре показывается Горис.

Центральная площадь города — библейский ковчег, в котором пытаются приютить тысячи людей, лишившихся дома и родной земли. Кому-то удалось уехать на своих автомобилях, многих перевезли организованные армянской стороной автобусы, а некоторые семьи ютились в кузовах грузовых машин. Рафаэль, ветеран первой войны, потерявший в боевых действиях двух сыновей, пересек границу на лошади. Даже в этом кошмаре — санкционированной мировым сообществом этнической чистке — карабахские армяне способны демонстрировать неожиданную героику.

Вокруг скульптуры Месропа Маштоца расставлены палатки Красного Креста, столы с едой, одеждой и медикаментами, повсюду полиция, военные и волонтеры, а изможденные люди стоят в очередях и сидят на любых горизонтальных поверхностях. В фойе Театра драмы им. Вагаршяна находится пункт регистрации беженцев, а в зрительном зале соорудили спальные места. На площади царит хаос, которому с каждым новым днем стараются сообщить хоть какой-то порядок. Карабахским армянам не дали времени собраться — люди в спешке захватили то, что умещалось в мешки и пакеты. На них сверху лежат большие детские медведи и зайцы. Рядом с вещами дети и взрослые едят ролтоны и печенье (сладкое они видят впервые за много месяцев блокады), разговаривают и растерянно смотрят по сторонам. Среди припаркованных машин замечаю грузовик, принадлежащий российским миротворцам, смысл присутствия которых не ясен ни им самим, ни окружающим. Если поднять голову и посмотреть вокруг себя вдаль, то взгляд моментально находит красивые горные ландшафты, окружающие и словно бы заслоняющие от посторонних глаз человеческое горе.

Флора Шириновна — преподавательница русского языка, проработавшая последние 20 лет в Университете Месропа Маштоца в Степанакерте. У нее красивая речь и поставленный голос, прерываемый слезами. «Я с большим удовольствием делала свое дело, Россию и русских всегда любила, однако же разочарованы мы все — и в России, и в Путине. Ну ненавидит он Пашиняна. А что, армяне разве любят его? Ведь арцахцы соглашались на веки веков быть родными друг для друга. Почему Пашинян нас предает? Мы тысячи лет жили на этой земле. Даже в советское время от Карабаха были депутаты в Верховном Совете СССР».

Флора Шириновна — вдова. Ее мужа, известного гандболиста, в советское время сбила насмерть машина из Лачина. В Степанакерте у нее остались квартира, кафедра, с собой ей удалось захватить лишь три небольших пакета с вещами. «Уехала с фотографиями только», — говорит она. Флоре Шириновне сказали, что в Ереване разместить не смогут, только в Шираке, а родственников беспокоить она не хочет. «У меня есть хорошие родственники. Врач-радиолог, она была два года назад лучшим врачом города. Другая моя родственница живет в Черногории. Но я никогда не любила мешать другим людям».

Где и как разместить беженцев — самый актуальный и болезненный вопрос. Многие добирались из НКР до Гориса в течение нескольких суток, и единственное их желание — выспаться. Люди в Горисе ночуют в палатках Красного Креста, административных зданиях, многих развозят по городам и селам, где предоставленные условия проживания зачастую не слишком отличаются от невыносимых. Спасают частные инициативы — например, отель «Зангезур», расположенный недалеко от центральной площади, бесплатно разместил у себя 48 человек и обеспечил им достойное трехразовое питание. Сотрудница гостиницы Анаит говорит, что новые постояльцы живут четыре дня и будут оставаться, пока не найдут, где им остановиться. «А как же иначе. Бедные люди. Мы тоже бедные. Они армяне и мы. Надо помогать», — тихо улыбается она и мчится на кухню за тарелками еды, приготовленной для беженцев.

Алексей с женой — уроженцы Мардакерта, оба работали в церкви Св. Ованеса Мкртича, он служил сторожем, а она продавала свечи. Они три дня провели на улице возле Степанакертского аэропорта в ожидании трансфера, а потом сутки преодолевали расстояние в 120 км. Их дочка учится в Ереванском университете на географическом факультете, но к ней они не едут, не хотят быть обузой. Я не в первый раз слышу о нежелании людей, оказавшихся без крова, создавать проблемы своим родственникам.

Алексей служил в 1992 году в Москве, воевал на первой карабахской войне, он не понимает, почему Путин позволил Алиеву насильно взять Карабах. «У меня есть обида. Я понимаю, что такое война. Я миротворцев спрашивал: „Ребята, задам вам простой вопрос, не жалко вам потерять Карабах? Армения и Карабах — это кожа России. Когда ваша кожа будет гореть, потом мясо будет гореть, а потом и кости“. Они в ответ лишь ссылались на начальство». Когда мы прощаемся, жена Алексея, немного смущаясь, говорит мне, что в юности мечтала поступить на журфак в Москве, но родители категорически были против. Она осталась в Карабахе. Я иду в сторону палаток и думаю о том, как часто молодые люди и поколения, не желая жить по консервативным родительским лекалам, вынуждены либо сражаться со старшими, либо подчиняться им.

Рядом с центральной площадью находится парк, где на рассошихся деревянных скамейках сидят семьи, окруженные пакетами с вещами. Дети на газонах ходят в туалет — общественных уборных в Горисе катастрофически мало. У входа стоит скульптурная группа, рядом углубление, где по каменному полу ползает множество гекконов. Кажется, они, как и люди, охвачены паникой, хотя, вероятнее всего, им просто хочется погреться в лучах прохладного осеннего солнца. Неподалеку находится самый грустный детский парк развлечений в мире — он будто бы лишился в эти дни своего призвания. На одной из скамеек спит человек, бережно укрытый одеялом.

Волонтеры фонда «Этос» расположились в пыльном подъезде одного из прилегающих к площади зданий. Большинство из них — российские релоканты. Ребята раздают отсортированную одежду, заваривают чай, кофе и растворимые супы, раздают сладости, информируют и помогают сориентироваться в происходящем. Поток людей к ним огромный. Волонтеры ночуют на спальниках под лестницей в этом же подъезде. И хотя они сильно вымотаны, подбадривают друг друга и прибывающих людей.

Рамазану около 30 лет, он родом из небольшого уральского города, отслужил в армии, закончил университет. Уехал из России год назад, автостопом проехал через Афганистан, Таджикистан, Грузию, Тель-Авив, Турцию и оказался в Ереване. В израильском изоляторе, куда его на месяц отправили излишне бдительные спецслужбы, он принял ислам. До Гориса из армянской столицы Рамазан добрался, естественно, автостопом. Он говорит громко и уверенно, ловко заваривая дошираки и давая пять карабахским мальчишкам. «Я увидел пост о том, что нужны волонтеры, у меня было два выходных, и я приехал. Я считаю своим моральным долгом помочь людям, как могу. Я сам был беженцем, выехал из России без денег, и во всех странах мне помогали люди. Должна быть солидарность, иначе мы будем жить в этом жестоком мире, где ничего не будет меняться».

То, с каким желанием новообращенный мусульманин Рамазан помогает карабахским армянам, доказывает — людей разъединяют не культуры и религии, а милитаристские режимы, играющие на националистических настроениях. К столику с супами и чаем подходит мальчуган и начинает сам готовить еду и напитки, подменяя волонтеров, некоторые из которых находятся в Горисе почти неделю. Например, Илья, фотограф из Петербурга, записавшийся в «Этос» сразу после того, как стало понятно, что в Горис отправляются беженцы. «Поток людей большой, иногда он стихает, но прошлой ночью только около двух наступило затишье. Самое главное сейчас — помочь людям с жильем, многие приехали буквально в домашних тапочках».

В Горисе работают Красный Крест, «Этос», медицинский фонд «ВИВА», но многие волонтерят «в частном порядке». Владимир с женой Ирой приезжают сюда на двух машинах третий день подряд, раздают заранее купленную еду и отвозят беженцев, не дождавшихся трансфера, в те города, где их ждут. Он — сотрудник армянской финтех-компании и блогер, она — экс-директор департамента спецпроектов крупного российского ИД. Ира — армянка по бабушке, после релокации ее жизнь резко изменилась, глянцевые медиа остались в прошлом и появились гуманитарные проекты на новой родине. «Мы живем в Армении год. Каждый день этого года мы получали от армян только добро. Приветливые, щедрые, открытые люди. Увидев горе этого народа, мы не могли не ответить помощью на их помощь. Как продолжать жить в стране, пользоваться их гостеприимством и не встать рядом в момент беды. Я не смогла бы себя уважать. Не смогла бы уважать мужа». Владимир раздает детям шоколад и добавляет: «Год назад мы нашли спасение от происходящего в России на территории Армении, а сейчас и тысячи арцахцев ищут свое спасение здесь же. И мы не можем быть в стороне».

В Горисе темнеет, площадь пустеет, опустошенные люди отправляются ночевать и ждать новостей. В центре выключается электричество — типичная ситуация даже для Еревана — и луна раздавленным желтком всплывает над городом. Ира с Владимиром соглашаются довезти меня до дома. Мы забираем две семьи, одной надо в Аштарак, а другой — в Дилижан. Вместе со мной и Владимиром едут беженцы из Степанакерта — муж с женой и два их сына. В Вайке мы хотели их угостить чаем и закусками, но они отказались. Сложная дорога через горный перевал, туман, я слышу, как женщина начинает плакать. «Почему так долго», — постоянно спрашивает она. Я понимаю, что ей страшно, показываю карту Армении, говорю, что мы едем практически через всю страну, путь долгий. Женщина плакала до самого Дилижана. Потом выяснилось, что они с мужем думали, будто мы хотим их отравить и сдать азербайджанцам.

Я пытаюсь представить степень ужаса и отчаяния, овладевшего этими людьми. Их страх иррациональный, но совсем не беспочвенный. Его корни в многомесячной блокаде, перманентных боевых действиях, молчании мира и бездействии миротворцев. Сознание радикализировано дихотомией «свои — чужие», но одних от других уже как будто бы не отличить.

В карабахских армянах много боли и растерянности, но отнюдь не меньше решимости и человеческого достоинства. У них отобрали родину, но отнятое прошлое не умалило воли людей к будущему.

Геворг, уроженец села Чапар Мардакертского района, ехал с женой и тремя детьми вместе с другими семьями в кузове грузовика — всего 28 человек. Он говорит о трагическом исходе ста тысяч человек с болью и мудростью. «Кто за это ответит? Я знаю, что никто. Если ответит, тот только перед Богом. Бог им судья. Несколько держав делят земной шар между собой. Это моя сфера влияния, это твоя. Честность и совесть — абсурд для политиков. Посмотрим, что дальше. Бог не Яшка, видит, кому тяжко. Какой-то просвет будет. Слава богу, силы есть».