О кто же ты, brat?
ФОТО:
GETTY IMAGES, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ
Этим летом в американской поп-музыке произошла революция, которая грозится стать мировой, изменить индустрию, повлиять на политику, отразиться в моде. Что предлагает и от чего отказывается brat-pop, подробно объясняет музыкальный журналист Иван Сорокин.
21 июля 2024 года Джо Байден снимает свою кандидатуру с выборов президента США, в качестве основного кандидата от Демократической партии выдвигается вице-президент Камала Харрис: она моложе и энергичнее, помимо внятной внутриполитической программы ее козыри — это внешность, смех и умение двигаться. За несколько недель до этого набирает силу поток мемов, связывающих Харрис с альбомом brat британской поп-звезды Чарли XCX: в тиктоках, в коротких видео и картинках из X Камала как будто произносит свою коронную фразу («вы не упали с кокосовой пальмы, а живете в контексте всего прожитого и того, что было до вас») под биты разных синглов из brat, чаще всего используется уже запомнившийся вирусным танцем гипер-поп-хит Apple. Уже на следующий день, 22 июля, кампания Харрис начинает использовать характерный лаймово-зеленый цвет обложки brat в промоматериалах, а мемный вопрос Is Kamala brat («соответствует ли Камала духу brat») рождает десятки материалов в околокультурных изданиях. Отголоски позиционирования Харрис через один из ключевых поп-культурных моментов сезона добираются и до России: на канале «Россия-1» Ольга Скабеева рассказывает телезрителям про влияние альбома «Оторва» на президентскую кампанию в США.
6 августа 2024 года диско-сингл Сабрины Карпентер Espresso набрал миллиард прослушиваний в Spotify: только двум трекам когда-либо удавалось это сделать быстрее (это Flowers Майли Сайрус и Seven Джонгука). Неудивительно — еще весной, когда сингл только вышел, Espresso предрекали судьбу главной песни лета 2024, а грамматически изобретательная конструкция that’s that me espresso (нечто вроде «вот то-то я и эспрессо») из припева песни стала самостоятельным мемом и предметом обсуждения поэтов и литературоведов. Карпентер встречается с Барри Кеоганом, звездой фильма «Солтберн» и одним из воплощений тренда «горячий грызун» — так называют целую россыпь молодых актеров и певцов, внешность которых сравнивают не с привычными псами и котами, а с мышами и кроликами. Не будет натяжкой сказать, что для англоязычного мира селебрити-пара Карпентер/Кеоган — квинтэссенция культурного момента, Пош и Бекс окончательно глобализованной поп-культуры 2024.
1 августа 2024 года, четверг, Чикаго, первый день без преувеличения легендарного фестиваля Lollapalooza. Выступление певицы Чепелл Роун побивает рекорд посещаемости дневного сета на фестивале (который, на минуточку, проходит уже больше тридцати лет). Вполне возможно, что это вообще самая большая аудитория за всю историю Лоллапалузы: на лужайке в центре города собирается под сто тысяч человек. Роун не хедлайнер — она вообще должна была изначально играть не на главной, а на одной из малых сцен. Ее выступление перенесли в том числе по соображениям безопасности, которыми чуть раньше руководствовался другой крупный фестиваль, Bonnaroo: поклонники Роун просто не помещались перед изначально предназначенными для нее сценами. Первый альбом Чепелл вышел в прошлом году, действительно большой хит у нее ровно один — это песня Good Luck, Babe, вышедшая несколько месяцев назад. В соцсетях популярен монтаж выступления Роун на Bonnaroo и ее же одинокой игры на синтезаторе перед несколькими людьми в 2021 году с одной и той же песней, Pink Pony Club.
Сабрина Карпентер + Барри Кеоган
Чепелл Роун
Нельзя сказать, что Чарли, Сабрину и Чепелл объединяет очень уж многое. Чарли — англичанка, много лет находящаяся где-то на подступах к вершинам коммерческой поп-музыки, но взбирающаяся на них скорее эпизодически: она спела сразу на трех главных синглах 2014 года (I Love It шведского дуэта Icona Pop, Fancy австралийской рэперки Игги Азалии и на собственной Boom Clap), но ничего близкого по размаху с тех пор в ее жизни не встречалось. Последние десять лет XCX пробовала себя в разном звуке с самыми передовыми продюсерами эпохи (главные из них — это ЭйДжи Кук и покойная Софи), зарабатывала прекрасную прессу, ездила в туры, снимала в клипе десятки своих друзей в диапазоне от олимпийского чемпиона в прыжках в воду Тома Дейли до Уилла Ай Эма из Black Eyed Peas. Наконец, на предыдущем альбоме, Crash, Чарли пошла ва-банк: продакшн для массового слушателя, куча дуэтов, единая концепция, однородное звучание — но так и не добралась до топов продаж. Однако с brat, гораздо менее добродушным к слушателю альбомом, вдруг случилось именно это: массовая любовь и обожание, звание иконы момента, проникновение во все закоулки поп-культуры.
Сабрина Карпентер, в свою очередь, была с самого начала взращена в казармах компании «Дисней» как идеальная старлетка: подростковый сериал Girl Meets World, простая понятная поп-музыка, образ девочки-соседки, ромкомы для «Нетфликс». Все поменялось с альбомом Emails I Can’t Send и закрепилось на последующих синглах: Карпентер не только сумела найти действительно свой звук, во многом отсылающий к поп-музыке середины нулевых, но и обнаружить в себе крайне игривую, во многом комедийную сексуальность, позволяющую легко выделить ее из толпы.
Сабрина Карпентер в сериале Girl Meets World, 2014
Чепелл Роун — это история преодоления, рассказ о стереотипной американской мечте.
Роун выросла в крохотном городке в Миссури и воспитывалась в религиозной семье.
Ранние ее успехи были связаны с видеоблогингом в ютьюбе (одним из первых, кто привлек к работавшей тогда под своим именем Роун внимание, был другой поп-герой момента, Трой Сиван). Переезд в либеральную Калифорнию и работа с продюсером Дэном Нигро радикально поменяли ее подход к музыке — но для того чтобы реализовать все свои амбиции, ей пришлось пережить увольнение с лейбла, возвращение к родителям в глушь и пару лет прозябания в безвестности. Критический успех прошлогоднего альбома, похожего на более взрослую и более грустную версию последнего альбома другой соавторки Нигро, Оливии Родриго, был моментальным — а вот для обожания публики пришлось подождать; впрочем, в несколько раз меньше, чем для записи альбома.
Несмотря на различия в бэкграунде, в музыке и в том, как они себя преподносят (Чарли — гедонистическая королева вечеринок в темных очках и леопардовом принте, Сабрина — карамельная блондинка из рекламы купальников, Чепелл — театральная дрэг-принцесса с не до конца отрефлексированным консервативным фоном), XCX, Карпентер и Роун объединяют очень конкретные вещи, отличающие очередное пришествие сугубо женской поп-музыки. Первое и самое очевидное: это музыка, придуманная, написанная и представленная женщинами и для женщин; слой за слоем избавленная от пресловутого male gaze, сального мужского взгляда. (Поверьте, от автора этого текста не скрывается ирония того, что обо всем этом снова пишет мужчина, — но по крайней мере мне хорошо заметно, что это действительно музыка, сделанная совсем не для меня, что не мешает мне ее любить.) Второе — эта музыка гиперфеминная, до карикатурности, как в мемах про бимбофикацию (превращение в человекоподобную куклу Барби). Все эстетические атрибуты нулевых возвращаются, будучи реапроприированными как символы принятия собственной женственности: вычурный мейкап, окрашенные в яркий блонд или красно-рыжий волосы, микрошорты, корсеты, каблуки, стринги, плюшевые спортивные костюмы — и далее со всеми остановками.
Charli XCX — 360
Третье и самое интересное: все песни что с brat, что с Emails I Can’t Send, что с дебюта Роун The Rise and Fall of a Midwest Princess, могут быть классифицированы как автофикшн — один из главных литературных жанров последних лет, чаще раскрывающийся в прозе, но порой приходящий и в поэзию, что как раз наш случай. Певицы рассказывают о своих любовных успехах и провалах с конкретными географическими деталями, указаниями на время действия, а порой и настоящими именами действующих лиц. Рифма присутствует не всегда, а сваливающийся в речитатив ритм текста напоминает разговор за кофе. Все совпадения не случайны, все участники предупреждены (или нет? ну сами виноваты). И XCX, и Карпентер, и Роун так или иначе обязаны этим подходом Тейлор Свифт, уже много лет выполняющей для своих фанатов роль подружки-как-сервиса, источника катарсиса в сплетнях (в наибольшей степени это относится к Роун, чьи песенные сюжеты порой зеркалят сюжеты Тейлор — но преломляют их в зрелом ключе). Также в свете разговоров о травмах и неудачных отношениях стоит вспомнить о переосмыслении карьер Джессики Симпсон и Бритни Спирс как серий абьюзивных эпизодов — спасибо автобиографиям, полностью вернувшим в глазах публики субъектность артисткам непростой судьбы. Однако в песнях Чарли, Сабрины и Чепелл интимность становится не трагичной, не беззащитной, а радикально проактивной: это не написание песен как терапия, это невозможность НЕ писать о себе как о рефлексирующем персонаже, своеобразный метод превентивной атаки. Такой подход в сочетании с гиперфеминностью не нов в фолке и кантри (см. Кейси Масгрейвс) или хип-хопе (см. Доджа Кэт), но в мейнстримовом попе, всегда апроприирующем эксперименты в музыке и закрытом к экспериментам в тексте, это кажется настоящим прорывом. Когда Карпентер в Please Please Please, обращаясь к некоторому неназванному актеру, молит в припеве «не расстраивай меня, а то я так хорошо накрасилась» — это сила, это уверенность, это brat. Когда Роун поет в припеве Good Luck Babe, что «да, я клише, но кому какое дело» — это удар по критике, и это brat. Когда XCX в I think about it all the time всю песню рассуждает о том, каково быть бездетной тридцатилетней певицей и не понимать, хочется ли тебе стать матерью сейчас и сколько у тебя осталось на все времени — это уязвимость, это смелость, это brat; и, что самое дикое, кажется, мы находимся в ситуации, когда эти строки могут напрямую повлиять на президентские выборы в США.
