Будет буря
ТЕКСТ:
ДЕНИС БОЯРИНОВ
ФОТО:
ГЛЕБ ЛЕОНОВ
ПРОДЮСЕР:
ВИКА СЛАЩУК
В планах Большого театра на этот сезон сразу две балетные премьеры на музыку петербургского композитора Юрия Красавина: это «Пиковая дама», где переосмысляется музыка Чайковского, а также «Буря» по пьесе Шекспира. Еще одну «Пиковую» на музыку Красавина в Нижнем Новгороде ставит Максим Петров. 17 октября композитору исполняется 70 лет. В преддверии юбилея Денис Бояринов поговорил с Красавиным о конце эпохи композиторов, мемах, панчах и параллелях с великими.
«Я стараюсь не выходить из своей квартиры без особой нужды», — говорит Юрий Вильевич Красавин, объясняя считаное количество интервью, которые он дал за жизнь, склонной к уединению натурой. Но мы общаемся по видеосвязи, поэтому ради нашего разговора ему не пришлось покидать дом, где живет уже около сорока лет, — в поселке на берегу Финского залива. «Я в хорошем месте живу: здесь залив рядом, а если мне нужно в город — ходит скоростная электричка, и я через час оказываюсь на Невском, — делает он небольшой экскурс в преимущества локации. — Это бывшая дача генерала Куропаткина, который был главнокомандующим российскими силами во время Русско-японской войны. Здесь даже часовня его семейная стоит. Потом здесь был военный научно-исследовательский институт. Теперь тут просто живут люди. Я получил эту квартиру от советской власти — в последний вагон успел вскочить».
Я люблю острые эффекты, — соглашается Юрий Вильевич. — Я довольно веселый человек, хотя всё, что происходит вокруг, к веселью мало располагает, но натура у меня такая.
Юрий Красавин может показаться архетипическим композитором из прошлого. Он даже внешне походит на портреты великих из Большого зала Консерватории: благородные черты, длинные седые волосы, выразительные брови, глубокий пристальный взгляд. Много лет назад композитор уехал из города поближе к природе, чтобы ничто не отвлекало его от сочинения музыки. Красавин и пишет ее исключительно от руки, что в наши дни невероятная редкость: «Сейчас, по-моему, все перешли на компьютерный набор, а я не стал, потому что я должен видеть то, что я написал, буквально».
С другой стороны, Красавин — вовсе не анахорет. Напротив, он продвинутый пользователь интернета и поклонник культуры мемов, с интересом наблюдающий за цифровым прогрессом («Я слышал песню, сочиненную полностью нейросетью, которая, в общем, нисколько не хуже того, что сочиняют люди»). В честь юбилея композитора кураторы дома культуры «ГЭС-2», абсолютно справедливо называя Красавина «важнейшим героем новой русской музыки», устроили авторский вечер, где прозвучали несколько этапных сочинений, а также специально заказанные «Эшер-вариации». Как говорит сокуратор проекта Богдан Королёк: «Красавин — композитор панча, любитель внезапных ударов под дых, персонаж-трикстер, эксцентрик и острослов, всегда держащий наготове дубинку или цирковой хлыст». И это тоже правда. «Я люблю острые эффекты, — соглашается Юрий Вильевич. — Я довольно веселый человек, хотя все, что происходит вокруг, к веселью мало располагает, но натура у меня такая. В жизни я абсолютно не агрессивен, а в музыке бываю агрессивен очень».
У меня был друг — пианист [...] Он меня этим делом увлек. Я ему благодарен
за то, что так повернулась моя судьба. А до того —
я был ноль совершенный
Юрий Красавин — «последний из могикан» золотого века ленинградской композиторской школы. В музыкально-педагогической генеалогии он приходится «внуком» Дмитрию Шостаковичу. Одним из его первых наставников, еще в ленинградском музучилище, была Галина Уствольская — культовый авангардный композитор, чью драматическую, полную бескомпромиссности музыку коллеги сравнивали с «лазерным лучом, прошивающим металл». («Галина Ивановна была совсем не так агрессивна, как ее музыка. Она была смешливая, веселая», — вспоминает Уствольскую Красавин). В консерватории он учился у другого воспитанника Шостаковича, Александра Мнацаканяна. «Он меня спасал от всяких академических неудач, но на творчество мое никак не повлиял, — замечает Красавин. — Я ничьим учеником себя считать не могу». Эта обособленность, независимость и самостийность выделяет композитора, водяным знаком проступая в его сочинениях.
В отличие от многих известных композиторов, Юрий Красавин, уроженец Харькова, чье детство прошло в Краснодаре, пришел в музыку довольно поздно: в отрочестве, когда ему уже исполнилось 16. «У меня был друг — пианист, который учился в музыкальном училище. Он был моим ближайшим соседом по подъезду. Он меня этим делом увлек. Сейчас он живет в Торонто. Я ему благодарен за то, что так повернулась моя судьба. А до того — я был ноль совершенный». Начав знакомство с классикой с базового набора великих имен — Бах и Бетховен, Чайковский и Рахманинов, — Красавин быстро дошел до ее самого передового края: «Я стал слушать Бартока, Пендерецкого, Кейджа и прочий ХХ век».
За интерес к авангардной музыке студент Красавин даже пострадал — в 1976 году был отчислен из Ленинградской консерватории. «Ой, это такая старая история, — нехотя вспоминает он. — Формально поводом для отчисления стали прогулы. Я, как и все мои друзья тогда, на занятия не очень ходил, а посещаемость была обязательной. Но вообще на самом деле отчислили из-за Кейджа. У нас тогда был композиторский клуб в консерватории, где мы слушали, играли и обсуждали такую музыку, которая не одобрялась официально». Вылетев из консерватории, Красавин попал в Советскую армию, но и это не сбило его с композиторского пути: «Особенных ужасов, о которых рассказывают служившие в армии люди, я не заметил. Я служил в части ПВО неподалеку, под Выборгом. Эта часть была очень либеральной, потому что в ней все пили — от командного состава до солдат. Это не считалось особенным нарушением дисциплины. А я там даже сочинял — не так активно, как хотел бы, но сочинял».
Исповедальностью заниматься сейчас композитор больше не может [...] история законченная, и попасть в нее больше нельзя. Сундук закрыт на замок, ключ выброшен
Вернувшись из армии и заново поступив в консерваторию, Юрий Красавин начал писать музыку, которая была в стороне и от Шостаковича с Уствольской, и от Пендерецкого с Кейджем. Необычная, утонченная, остроумная и интеллектуальная, она постепенно сделала его заметным автором своего поколения, которого стали ассоциировать с эстетикой постмодернизма наряду с Леонидом Десятниковым и Анатолием Королевым. Юрий Красавин выработал узнаваемый почерк: его работы отличает стремление к концептуальности, интерес к перформансу и инструментальному театру, огромная музыкальная эрудиция и любовь к игре гиперссылками. Нередко в своих сочинениях Юрий Красавин ведет диалог со значительными композиторами прошлого — от Моцарта и Бетховена до автора советских киношлягеров Вениамина Баснера, а также апеллирует к знаменитым литературным произведениям — от поэзии Гёльдерлина до поэмы Венички Ерофеева «Москва — Петушки».
Обращение композитора к музыкальным и литературным первоисточникам — это не только эстетская игра с внимательным слушателем, но и четко очерченная философская позиция, которая созвучна взглядам его коллеги Владимира Мартынова, некогда, как известно, провозгласившего «конец времени композиторов». Юрий Красавин говорит, что он делает «музыку о музыке». «Я считаю, что европейская композиторская музыка завершена как история. Сказать что-то посредством музыки напрямую от себя — абсолютно невозможно. Исповедальностью заниматься сейчас композитор больше не может. Таким образом, в своей музыке я с любовью обсуждаю то, что уже в этой истории есть. Но история, повторюсь, законченная, и попасть в нее больше нельзя. Сундук закрыт на замок, ключ выброшен».
Практически сразу после окончания консерватории Юрий Красавин стал плодотворно работать для кино — массового жанра со своими законами. В его фильмографии преобладают масштабные исторические эпосы, в том числе снятые Александром Коттом («Брестская крепость»), Павлом Лунгиным («Царь») и Сергеем Урсуляком («Тихий Дон»). «Раньше работать в кино для меня было большое удовольствие, — говорит композитор. — Это хорошая, интересная работа, хоть и сопряженная со многими неприятными моментами. Она давала и финансовые возможности, и возможности для эксперимента. Строго говоря, я научился писать оркестровые партитуры не в консерватории, а на „Мосфильме“». В кино звучит самая известная музыка Красавина: «Я до сих пор получаю горы электронных писем от людей, которые благодарят меня за музыку к „Тихому Дону“». Однако, несмотря на востребованность, в последнее время композитор отстранился от киноиндустрии. «В кино я сейчас прекратил работать, потому что оно из нашей жизни исчезло как явление. Недавно мне предложили несколько сценариев — я их прочитал и, ужаснувшись, отправил обратно».
В последнее десятилетие Красавина занимает сочинение балетов. «Я полюбил это занятие, но я ничего в балете не понимаю, — смеется композитор. — Хотя сейчас, когда я пишу музыку, я уже даже думаю, что в это время будет происходить на сцене — с ногами и прочим. Когда я начинал работать в балете, то с изумлением узнал, что больше двух минут подряд танцовщик танцевать не может. Я раньше думал, что его зарядили, и он пошел. Нет, ничего подобного».
Композитор постоянно сотрудничает с известными хореографами (он писал музыку для «Магриттомании» Юрия Посохова и для «Танцемании» Вячеслава Самодурова), и его сочинения звучат в лучших российских музыкальных театрах. В новом сезоне Большого, аккурат к 70-летию Красавина, состоятся премьеры двух постановок по его партитурам: «Бури» по Шекспиру и «Пиковой дамы», которая представляет собой рекомпозицию оперы Чайковского. Сделать из знаменитой оперы современный балет — хитроумный трюк и потрясающей сложности задача; причем Красавин, по его словам, сознательно отказался от балетной музыки Чайковского и использовал помимо оперы лишь его «нетанцевальные» партитуры: «Времена года», «Детский альбом» и Третью симфонию.
Для меня 70 —
дата пугающая, но я пока себя старцем не чувствую. Правда, Шнитке и Щедрин тоже не чувствовали. Об этом кто-то другой должен сказать — со стороны
«Идея, естественно, не моя, — рассказывает он о постановке. — Это, как всегда, предложение со стороны — от хореографа Юрия Посохова. Причем, когда была пандемия и карантин, я, еще не зная ни о чем, написал свой балет „Пиковая дама“, без всякого Чайковского абсолютно. На сценарий моих друзей. Как только я его закончил, мне пришло предложение Большого театра. Я очень смеялся. Но, в общем, композитор должен быть сумасшедшим, чтобы отказаться от предложения из Большого. Я, конечно, его принял. Таким образом, у меня в этом сезоне будет две премьеры разных „Пиковых дам“. Одна — в Большом театре по Чайковскому, а вторая — в Нижегородском оперном театре, позже где-то на полгода и к Чайковскому отношения не имеющая». «Пиковая дама» в Большом не обойдется без фирменных панчей и острот от композитора. «Их будет много. Боюсь, половина зала будет в ужасе, — улыбается Красавин, — это же Чайковский, святое».
Кажется, что Юрий Красавин подтверждает еще одно наблюдение о композиторах, справедливое и для Баха, и для Чайковского, и для любимого им Стравинского: возраст им не помеха, в отличие от представителей многих других творческих профессий — с годами их музыка становится лишь многомерней и интересней. Правда, сам он отрицает и эту параллель с великими. «Это вы говорите о композиторах прошлого, когда, во-первых, жили поменьше, а во-вторых, так сильно кругом все не менялось, как сейчас, — возражает Красавин. — Почти все известные авторы предшествующего моему поколения закончили, прямо скажем, неважно — и классики послевоенного авангарда, и советские композиторы, и Шнитке (по понятным, правда, причинам — у него было несколько инсультов, он был, увы, очень нездоровый человек), и глубоко любимый мной Родион Константинович Щедрин — к сожалению, после отъезда в Германию его сочинения меня разочаровывают все больше и больше. Я объясняю это тем, что музыка этого поколения (собственно, и нашего, и любого, которое дальше будет) определяется личной волей. Нет общей композиторской системы. А с возрастом начинаются либо самоповторы, либо просто неубедительные тексты появляются».
«Для меня 70 — дата пугающая, но я пока себя старцем не чувствую, — заключает композитор и добавляет с усмешкой: — Правда, Шнитке и Щедрин тоже не чувствовали. Об этом кто-то другой должен сказать — со стороны».
