восток

запад

ТЕКСТ:
ПОЛИНА САДОВНИКОВА

ФОТО:
ВЛАД ЕЛЕЦКИХ

В 2025-м Риад Маммадов уже успел выпустить два новых альбома и клип, сыграть пару концертов и запланировать новые. 6 февраля композитор, пианист (а еще, кстати, друг Cartier: в 2023 году он снимался в кампании в честь выставки бренда в Баку) выступит в концертном зале «Зарядье» в Москве, 7 февраля — на Новой сцене Александринского театра в Петербурге. The Blueprint поймал Риада между репетициями — и расспросил про Баку и Москву, Восток и Запад, работу с MusicAeterna и двух «греческих братьев», Теодора и Вангелино Курентзисов.

В январе Риаду Маммадову стукнуло 36 лет, из которых 30 он провел за инструментом. Дома в Баку фортепианно не было, зато имелась гитара. «Поэтому сначала меня отправили на классическую шестиструнку. Но я был мальчиком миниатюрным — и просто не мог ее обхватить. Пальцы не доставали до струн. В музыкальной школе сказали: “Пока определим его на фортепиано, через год подрастет — переведем на гитару”. Так что родителям пришлось его купить. Игра давалась мне легко: руки сами лежали как надо».

В конце первого класса Риад уже играл Третий фортепианный концерт Кабалевского с симфоническим оркестром Азербайджана: дело было в родном Баку, в лютеранской кирхе. В 10 лет исполнял прелюдии Шопена и рапсодию Гершвина. А потом едва не переиграл руки («Аппарат не выдержал нагрузки: пальцы были так перенапряжены, что сложные произведения уже не давались»). Пришлось начинать заново — с до-ре-ми-фа-соль-ля-си.

«Где-то в 11 я поставил собственный рекорд: без выходных, каждый день, на протяжении трех месяцев занимался на фортепиано по одиннадцать часов. Я чувствовал ответственность перед педагогами, которые работали со мной безвозмездно. У меня папа — художник (профессор Азербайджанской государственной художественной академии, заслуженный художник Азербайджана Тахир Мамедов. — Прим. The Blueprint), мама — искусствовед (заведующая отделом фонда в Азербайджанской государственной картинной галерее Наиля Исмаилова. — Прим. The Blueprint). Не семья бизнесменов. И я очень благодарен, что со мной соглашались дополнительно заниматься. Но в какой-то момент из меня решили сделать звезду конкурсов, и я адски много работал. С тех пор я конкурсы ненавижу. Когда наступил пик и я больше не мог столько играть, родители перевели меня в другую школу. После сумасшедших произведений я начал с нуля: не мог даже трех нот соединить. К 16 я вроде как вернулся в форму. Но когда я поступил в МГК, у меня зрение было минус семь с половиной. Я носил очки с толстючими линзами».

я очень благодарен,
что со мной соглашались дополнительно заниматься. Но в какой-то момент из меня решили сделать звезду конкурсов, и я адски много работал. С тех пор я конкурсы ненавижу

Русская фортепианная школа, считает Риад Маммадов, лучшая в мире. А главная кузница музыкальных кадров — МГК имени П.И. Чайковского. «Я даже не надеялся поступить, но решил попытаться. Сдавал экзамены легендам — [Вере] Горностаевой, [Сергею] Доренскому, [Алексею] Наседкину и неожиданно для себя понял, что в одном зале с ними не чувствую ни страха, ни смятения. В МГК с тобой, юным студентом, общаются на равных. А легендарный буфет? Там можно было спокойно сесть за стол с профессором и обсудить все, что угодно. В детстве я даже подумать не мог, что окажусь в коридорах, по которым ходили Рахманинов, Скрябин, Рихтер, Шнитке». И, в частности, Ростропович — кстати, частый гость Баку и приятель отца Риада, Тахира Мамедова.

«И творчески, и личностно» Риад сформировался уже в Москве. За пределами консерваторской школы самыми близкими наставниками оказались Теодор и Вангелино Курентзисы, которых спустя годы дружбы и совместных проектов Маммадов шутя называет «старшими греческими братьями». Если дирижер и основатель MusicAeterna Теодор для него — «скорее куратор: он иногда может что-то послушать и сказать свое мнение», то композитор и пианист Вангелино — «лайф-коуч». «С Вангелино я делился музыкальными переживаниями и открытиями, регулярно советовался и, в общем-то, делаю это до сих пор. В 2021-м у меня в жизни был сложный период: я преподавал в детской музыкальной школе, все время посвящал ученикам и не имел возможности нормально засесть за инструмент. Музыку писал в перерывах. Помню: сижу в школьном фойе, держу на коленках айпад со своими нотами, зажимаю плечом телефон, а на проводе — Вангелино, которому я только что отправил записанную на диктофоне композицию. Он говорит: “Слушай, ну вот здесь я бы бас скрыл, а тут его надо обнажить. Смотри сам, но я бы сделал так”».

Возвращаешься к прошлому, копаешься в идеях и концепциях и выдаешь что-то новое. Получается исследование будущего через прошлое — future research to the past

С «греческим братом» Теодором Риад Маммадов познакомился в 2014-м, когда вместе со своим консерваторским другом, кларнетистом и мультиинструменталистом Георгием Мансуровым (сегодня выступающим под псевдонимом Юра Гинзбург) придумывал программу для Дягилевского фестиваля в Перми. С Вангелино — после проекта Winterreise Шуберта в Большом зале Московской консерватории. Потом были Первые Европейские игры в Баку: «Режиссер Димитрис Папаиоанну ставил церемонию открытия, а Теодор и Вангелино отвечали за всю музыку церемонии и ее продакшн — и пригласили меня в качестве советника. Это огромная работа, полтора года жизни». На следующий год предложение поработать вместе поступило уже от Теодора Курентзиса — худрук Пермского театра оперы и балета
им. П.И. Чайковского позвал Риада стать приглашенным артистом. «У нас в отношениях появилась какая-то братскость. Я вместе с Курентзисами в футбол играл в Демидково
(они всегда побеждали). Что касается музыки, они колоссально на меня повлияли. Теодор мастерски работает с оркестром, музыкальным материалом и авторским замыслом: создает свою интерпретацию произведения, а каждый разговор Вангелино позволяет не просто “посмотреть” на предмет, но по-настоящему его “увидеть”».

Чтобы разговаривать с великими композиторами не на «вы», музыканту нужно «убить в себе консерваторию»

Чтобы разговаривать с великими композиторами не на «вы», музыканту нужно, как выражается Риад Маммадов, «убить в себе консерваторию». «В какой-то момент ты приходишь к точке, в которой нужно избавиться от прошлых убеждений и побороть в себе желание трактовать и исполнять произведение так, как тебя учили. С композитором важен разговор. Играть как Гульд невозможно — в лучшем случае получится хорошая копия. А где здесь ты? Почему ты вообще играешь эту музыку сегодня, какое отношение она имеет к современности? Переломный момент случился, когда я понял, что нужно выходить из зоны комфорта. Поиск интерпретаций, своего голоса в академической музыке — это постоянный процесс. Возвращаешься к прошлому, копаешься в идеях и концепциях и выдаешь что-то новое. Получается исследование будущего через прошлое — future research to the past».

Тот самый future research to the past Риад Маммадов проделал, пока работал над проектом East of Eden.
Это два новых альбома: 31 января East of Eden I и East of Eden II вышли на французском лейбле Evidence, с которым среди прочих работает Стинг. Риад писал их параллельно. Музыка получилась разной (где-то звучат фортепиано, контрабас и бас, где-то больше народных инструментов — тара и нагару), хоть и объединена размышлениями о Восточном Ренессансе. По этой теме Маммадов — музыковед по второму образованию — писал диссертацию в Московской консерватории.

«East of Eden II — постромантический, личный, он про мои наблюдения за миром и за самим собой. Композиция The Letter, например, фактически мой портрет. А вот первый альбом скорее отсылает к архаике, хоть я и использую современные композиторские техники. Контекст также задали тексты поэтов и мыслителей позднего Средневековья. Их исполняют хор Questa Musica и ханенде (азербайджанские народные певцы. — Прим. The Blueprint). Есть тексты и современных авторов. Мне не хотелось пугать слушателя Восточным Ренессансом и делать какой-то Музей мадам Тюссо: это не законсервированная музыка определенного периода — мне было важно пропустить ее через себя, по-новому интерпретировать. Что мы знаем про музыку Востока? В ней же на самом деле много пересечений с музыкой Запада. В европейском искусстве вообще достаточно посвящений Востоку: взять хоть “Половецкие пляски”, “Хаджи-Мурата”, “Бахчисарайский фонтан”. Восточные композиции отличаются от западных разве что с исполнительской точки зрения. Первые более свободные, потому что импровизаторские и медитативные. А еще, по моим ощущениям, обладают каким-то лечебным действием».

Восточные композиции отличаются от западных
разве что с исполнительской точки зрения. Первые более свободные, потому что импровизаторские и медитативные

В репертуаре Маммадова-пианиста — как академическая музыка (от Шопена и Чайковского до Скрябина и Рихтера), так и джаз (в том числе мугам — азербайджанская разновидность жанра). «Моя любовь к музыке началась благодаря джазу: дома крутились пластинки Ахмада Джамала, Кита Джарретта, Билла Эванса. Потом почти полностью я переключился на академическую музыку, потом вернулся к джазу. Наверное, моя история — пример того, что направления, которые привыкли считать принципиально разными, разделяя стеной, могут дополнять, осмыслять и насыщать друг друга. Через джаз я понял, как играть Брамса. У Дебюсси множество джазовых средств выразительности. А “Петрушка” Стравинского? Я не переключаюсь от классической музыки к джазу, от фольклора к академизму. Не отказываясь ни от одного из направлений, я получаю возможность создать что-новое».

Песня, которую вы знаете наизусть

Как звучит признание в любви 

Музыка, о которой вы сожалеете, что ее сочинили не вы

Музыка, после прослушивания которой хочется свернуть горы 

Произведение, которое должен послушать каждый 

Величайший пианист всех времен

Песня, которую вы сейчас слушаете чаще всего

Современное произведение, которое станет классикой 

Как звучит весна