Вот они слева направо

ФОТО:
GETTY IMAGES, АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ

9 августа в московском центре «Зотов» открылась выставка «Мем. Маяковский медиа», посвященная «Окнам РОСТА» — социальным плакатам-мемам, к созданию которых приложил руку Владимир Маяковский. Сам Маяковский при этом такой же мем, как и его творения, — образ писателя складывается из набора устойчивых штампов, которые пережили и его самого, и советскую эпоху. Но в своей мемефикации Маяковский не одинок. Мы попросили поэта, журналиста и редактора Михаила Постникова найти других российских литераторов, превращенных временем и людской молвой в образы-мемы.

«Мем — это единица значимой для культуры информации. И для нас “Окна РОСТА” как раз такие мемы 20-х годов, когда апробировался язык современных массмедиа. На протяжении XX–XXI веков этот язык трансформировался, развивался и в конце концов превратился в нашу с вами ежедневную действительность» — так выбранное название объясняют кураторы выставки «Мем. Маяковский медиа». Владимир Маяковский действительно производил мемы в большом количестве и в какой-то момент сам стал советским мемом, но он был такой совсем не единственный и уж точно не первый. Если взглянуть на историю русской поэзии через мемную призму, то можно найти Владимиру Владимировичу достойную культурную компанию, при упоминании каждого из членов которой у большинства читателей сразу возникает пучок эмоциональных ассоциаций.

Козьма Прутков — пародийный монстр Франкенштейна

Этот список нельзя не начать с Козьмы Пруткова, выдуманного коллективного поэта, созданного в середине XIX века А.К. Толстым и братьями Алексеем, Александром и Владимиром Жемчужниковыми. Прутков не стал мемом постфактум — он задумывался как пародия сразу на все возможные литературные стили современной эпохи, но прежде всего его творчество высмеивает самодовольное банальничанье выдохшегося романтического героя, который ходит на государственную службу (в несуществующую Пробирную палатку), а весь свой внутренний хаос выписывает в стихотворениях по типу:

Когда в толпе ты встретишь человека,

Который наг [в примечание: На коем фрак.

Примечание К. Пруткова];

Чей лоб мрачней туманного Казбека,

Неровен шаг;

Кого власы подъяты в беспорядке;

Кто, вопия,

Всегда дрожит в нервическом припадке, —

Знай: это я!

<...>

В моих устах спокойная улыбка,

В груди — змея!

Даже из этого отрывка видна монструозность облика Пруткова. И действительно он — монстр Франкенштейна, созданный из пробирки гомункул, который проверяет на прочность литературные штампы. Искусственный мем, гены которого проникли в русскую литературу и от которого пошли лучшие ростки поэтического юродства и абсурда.

Маяковский — официальный мем СССР

Виновник этого текста, горлан-главарь, желтая кофта, во весь голос облако в штанах с флейтой-позвоночником водосточных труб — и никаких гвоздей, щен, кольцо Л. Ю. Б., с тройной семьей, боялся микробов, враг Есенина, ненавистник классики, игроман, автор стихотворения, на которое будет спета песня, на годы научившая школьников и школьниц неправильно ставить ударение в фамилии КручЁных, кумир оттепели, грубиян, франт со стихами «лесенкой», лучший и талантливейший поэт нашей советской эпохи, лучших сосок не было и нет — готов сосать до старых лет…

Маяковский стал главным советским мемом, которого советское руководство сначала травило, а после самоубийства практически обожествило, убило второй раз, как выразился Борис Пастернак по этому поводу. Маяковский был очень полезен и риторически убедителен для того, чтобы его использовала советская пропаганда. Важную роль здесь играло и то, что сам он верил в советский проект по переустройству мира — старый мир поэта категорически не устраивал. Но когда Маяковский добровольно ставил себя на место первого литератора, знал ли он, что это место для мема, а не для человека?

Есенин — Пугачев хулиганских березок

Когда заходит разговор о поэтах Серебряного века, очень сложно рассуждать о какой-либо искренности в отрыве от их литературной репрезентации (можно ли говорить о подобной искренности применительно к любому творческому человеку вообще — другой вопрос). Концепция сознательного выстраивания своей жизни как еще одного художественного произведения, концепция так называемого жизнетворчества, была близка многим деятелям русского модернизма. Об этом прекрасно писал в книге «Некрополь» поэт Владислав Ходасевич, выбравший своей жизнетворческой стратегией поведение срывателя покровов и разрушителя легенд. Сергей Есенин — пример последовательного и очень удачного жизнетворчества, поэт, который создал такой образ, что некоторые наши современники до сих пор принимают его за чистую монету.

Один из главных мемов/мифов о Есенине можно описать фразой «последний поэт русского крестьянства» — практически «Россия, которую мы потеряли». Его жизненный путь прекрасно вписывается в схему борьбы трагического героя с роком. Златокудрый наивный поэт приходит из самых глубин Руси в город, пишет стихи про природу и березки, но пишет так талантливо, что на него сразу сваливаются успех и слава, с которыми он справиться до конца не может и в отчаянии решается на бессмысленный и беспощадный бунт. А потом бунт не удается, и поэт спивается, дерется в кабаках. Убивает себя.

Разбору мифа о Есенине посвящено огромное количество материалов. Существует множество историй, опровергающих этот миф; например, в попытке вписаться в образ русского крестьянина Есенин характерно и подчеркнуто «окал», а ведь в Рязани, откуда поэт родом, распространено исключительно «аканье».

Бродский — из пантеона в инстаграм

Не сказать, чтобы советская послевоенная официальная культура не создала своих мемных писателей и поэтов, но неофициальная справлялась с этим все-таки получше. Случай Иосифа Бродского здесь показателен, потому что это ситуация превращения героического мифа в иронический мем.

Отношение к Бродскому менялось очень постепенно, поэт следил за своей литературной репутацией. От гонимого тунеядца, протокол суда над которым читает в самиздатских перепечатках вся советская интеллигенция, к успешному американскому преподавателю и нобелиату, пишущему стихи о мраморе, статуях и прочих античных мемах. И наконец, десакрализация (через промежуточный этап кавайности, когда в соцсетях нельзя было не напороться на фото с котиком или на исполнение «Танца маленьких лебедей» с Михаилом Барышниковым и Мстиславом Ростроповичем). Самую важную роль в иронической дистанции к Бродскому сыграл инстаграм-аккаунт llllllll1111llllllllll Анастасии Паутовой, постящий рилсы с И.Б., который рассказывает «испанский анекдот» или закуривает сигарету в венецианском кафе, делая паузу между многомудрыми репликами. Подпись к ролику при этом гласит: «Классический разговор с душнилой».

Дмитрий Александрович Пригов — разговор книгопродавца с Милицанером

Дмитрий Александрович Пригов сам по себе создал несколько не поэтических, а очень даже обыкновенных мемов: образ Милицанера, крик кикиморы, киса, скажи «Россия». Если определять Дмитрия Александровича Пригова и его творчество в мемных координатах, то он, конечно, будет постироничным мемом. Одна из основных концепций Пригова и «московского концептуализма», к которому он принадлежал, — концепция невлипания и мерцания между регистрами высказывания. Он в своем творчестве не становится рабом иронии, как и рабом трагизма, а все время находится где-то сбоку, что позволяет Д.А.П. серьезно (серьезно ли?) ставить гиперболические цели.

Например, написать стихов больше, чем все российские поэты всех времен, вместе взятые, — к концу жизни он сочинил около 36 тысяч стихотворений. Дмитрий Александрович Пригов в каком-то смысле объединяет в единый универсум всю мемность героев нашего материала: он иронически выдуманный персонаж, но в то же время мифотворец; он официальный миф неофициальной культуры, но в то же время герой канала llllllll1111llllllllll,
а еще все это вместе и ничто из этого не до конца.

А что может быть после конца?..

Бонус-трек: Пушкин — наш мультивёрс

Бонус-трек: Пушкин — наш мультивёрс

Первым мемность Александра Пушкина, наверное, осознал Гоголь, сделав его одним из внесценических виртуальных персонажей «Ревизора», с которым главный герой Алексей Хлестаков «на дружеской ноге». А лучше всех пушкинский всеохватный мемный потенциал продемонстрировал Андрей Синявский, автор написанного в лагере хулиганского литературоведческого эссе «Прогулки с Пушкиным», которое заканчивается фразой: «Некоторые считают, что с Пушкиным можно жить. Не знаю, не пробовал. Гулять с ним можно».

Пушкин еще при жизни стал героем бесконечных анекдотов и небылиц, а после его внесения в школьную программу количество мемов с ним выросло на порядки. Пушкин — наше всё, везде и сразу, добрый Танос, который вместо того, чтобы щелкать пальцами и схлопывать вселенную, держит у себя на руке перчатку Бесконечности со всеми мемными камнями. Например, камень со вселенной Пригова, однажды решившего переписать знаменитый роман в стихах, заменив в нем все эпитеты на слово «безумный»:

Безумца уважал Евгений

Безумное же сердце в нем

Любил безумный дух суждений

Безумный толк о том, о сем.

Забавно, что если загуглить эту видоизмененную цитату, то поисковик в результатах выдаст оригинал из «Евгения Онегина», а все потому, что «Евгений Онегин» и его автор настолько мемные, что подчиняют себе даже алгоритмы поисковиков.