Набоков в век новой этики
8 августа 1958 года на английском впервые вышла «Лолита» Владимира Набокова, а в августе 2021-го состоялось масштабное переиздание его романов. В связи с этим Лиза Биргер решила поговорить о том, как читать этого одиозного писателя сегодня и почему это обязательно надо делать.
Если верить словам самого Набокова, «Лолита» — «самая целомудренная, самая умозрительная и наиболее искусная по своему замыслу из всех моих книг». В этом году ей исполняется 64 — этих лет достаточно, чтобы роман стал классикой, в которой обсуждению подлежит только правильная расстановка запятых в переизданиях. Но, как и многие классические романы, «Лолиту» за эти годы гораздо больше людей успели осудить, чем прочитать. Сегодня эта книга — пороховая бочка, приблизиться к которой не боятся только хардкорные набоковеды. Так почему создателя «Лолиты» не могут заклеймить до конца, осудить на веки вечные и уж точно перестать переиздавать?
Все дело в том, что Владимир Владимирович Набоков — самый живой на сегодняшний день русский писатель, который несмотря ни что продолжает оставаться в центре прицельного читательского внимания. Про Набокова сегодня настолько интересно читать, что даже книги, полностью посвященные филологическому анализу, могут оказаться в финале литературных премий — речь, конечно, о без малого филологическом романе Александра Долинина «Комментарии к роману Владимира Набокова „Дар“», едва не получившем премию «НОС». О Набокова ломаются копья на конференциях, его обсуждают, перечитывают, каждый второй русский роман оказывается им вдохновлен и ему посвящен, а робкая попытка его закэнселить словно моментально теряется в пустом пространстве, слишком завораживает и манит автор, чтобы просто дать ему существовать.
Но значит ли это, что ради красоты набоковского слога мы готовы закрывать глаза на его моральное несовершенство? Ведь та же «Лолита» — это просто идеальный образчик male gaze и объективации женщин. Или нет? Время требует давать голоса жертвам — а в романе Набокова голоса Лолиты почти не слышно. И это сознательное, на самом деле сочувственное к героине решение оказывается непросто понять. И пусть, например, Сара Вайнман, автор книги «Подлинная жизнь Лолиты» о реальной одиннадцатилетней Салли Хорнер, которую за восемь лет до событий романа похитил и два года удерживал мужчина, пишет о романе Набокова с восхищением, — читатели в основном ограничиваются аннотацией, из которой реальность «Лолиты» кажется как будто еще более ужасной оттого, что она правдива.
Правда и то, что стоит действительно открыть книгу и внимательно ее прочитать, чтобы убедиться, к кому относится авторское сочувствие и на кого направлено отвращение. Вполне в духе времени «Лолита» изображает мужское желание как женскую трагедию. Интересно, что так сюжет своей книги трактовал и сам Набоков — когда однажды французский журналист позволил себе похихикать над «нимфетками», Набоков ответил, что Лолита — нимфетка только в глазах Гумберта, а так обыкновенная девочка.
Итак, «Лолита» — книга об обычной девочке, которую «переписал» извращенными глазами рассказчик. Но она написана так завораживающе красиво... А поскольку эта красота в тексте принадлежит преступнику, то разве она сама не становится маняще преступной? Почитайте, сколько людей — среди них филологи и прочие профессиональные читатели — называют «Лолиту» книгой о любви. Кстати, одна из самых преданных читательниц «Лолиты», Ханья Янагихара, в своем эссе о романе утверждала, что единственная чистая любовь в книге, ее единственный смысл — это язык. В «Лолите» Набоков изобретает язык заново, и за этим изобретением не стоит ничего, кроме чистого удовольствия игры. Можно вырвать из книги первые сто страниц, разрезать на отрывки, перемешать, сложить из них совершенно новый текст — и читая его, все равно обмирать от удовольствия. Как, собственно, делает и сама Янагихара: в эссе «Чистое удовольствие от чтения первых ста страниц „Лолиты“» она признается, что регулярно перечитывает только первые сто страниц романа.
Но что если этот невозможно прекрасный язык делает общественно приемлемыми, если не законными, невозможно ужасные вещи? Несмотря на все сомнения, «Лолита», если читать ее непредвзято, оказывается весьма ясным романом, где присутствует и ужас Гумберта от того, что он натворил, и осознание необратимости и преступности его поступка.
Другое дело, что осуждение Гумберта никак не сделает «моральным» самого Набокова. Самому ему нравилось наблюдать за миром людей отстраненно, как за миром животных. В той же «Камере обскуре», например, шестнадцатилетняя соблазнительница ничем не лучше соблазняемого, и разделяет со своими любовниками общий на троих нравственный крах. Кажется, что единственная доступная чистота осталась в личном набоковском детстве. Именно поэтому стоит начать перечитывать его с начал — «Машеньки», «Подвига», еще полных тоски по юности и родине, закончившихся буквально вчера.
Проект переиздания Набокова поэтому интересен не только комментариями составителя Андрея Бабикова (их до обидного мало) или поправленными запятыми. Важнее, кажется, возможность прочитать Набокова чистым взглядом. Потому что грязь, как он сам неоднократно нам напоминал, только в глазах смотрящего. Всякий раз, осуждая его тексты, нам стоит оглянуться на самих себя, а возможно, и прочитать их повнимательнее. В этом одна из набоковских шуток, которая сегодня играет с ним плохую роль — он дает читателю слишком много власти над текстом. А читатель-то человек обычно простой и предпочел бы, чтобы все ему разжевали. Но уже не дождется.
Чтобы не мучиться с моральной оценкой самого известного набоковского романа, можно попробовать представить, что его и вовсе не было. Тогда останется чистая литература — точнее, многомерное живое пространство, которое гениальный автор изменяет по своему разумению. Критика Вячеслава Курицына, писавшего эту книгу двадцать лет, интересует влияние Набокова на все стороны жизни, от топографии Берлина до русского языка. Автор присутствует всюду — не только в тексте, но и далеко за его пределами.
«Дар» Набоков закончил в 1938 году, незадолго до отъезда в Америку. Это его последний русскоязычный роман, прощальное любовное письмо русской литературе, биография о биографии, метакнига, которая складывается в чрезвычайно занятную, сложноустроенную матрешку. Поэтому комментарий к роману за авторством филолога Александра Долинина сам оказывается метатекстом — кажется, что, расшифровав все загадки и отсылки «Дара», можно понять и автора-трикстера, стоящего за ним.
Прежде чем прославиться в Америке как писатель, Владимир Набоков успел побывать университетским профессором, читавшим студентам лекции по русской и зарубежной литературе и не дававшим спуска за невнимательное чтение. Опубликованные только в 1980-е, эти лекции далеко не всегда справедливы к своим героям — например, Набоков обожал Гоголя и терпеть не мог Достоевского, и без такой пристрастности не обошлось. Но по Набокову в литературе есть что-то поважнее любви — умение быть хорошим читателем. То есть — внимательным, благодарным и не вычитывающим в тексте ничего, помимо того, что уже в нем буковками написано. Это невероятно важное умение — в том числе и для того, чтобы понимать набоковские тексты.
