Одни за всех

Эмиграция и мобилизация грозят изменить гендерный баланс в российском обществе. Но изменятся ли при этом баланс сил и рынок труда? Чем и ради чего рискуют женщины в нашей новой реальности, мы выясняли вместе с историками, социологами и рекрутерами.

Мужчины и женщины

«Девочки делают дела за себя и того парня. Девочки разбирают килограммы своих и мальчуковых вещей и это отнимает ****** сколько сил. Девочки прошариваются в законодательстве, помогают мальчикам уехать. Девочки ходят по МВД и МФЦ и занимаются бумажками. Девочки пинают семьи, чтобы те делали документы для выезда поскорее. Девочки рассказывают тем близким, кто „вне политики“, что происходит в политике. Девочки несут мешки вещей в фонды. Девочки пытаются построить бизнесам стратегии, чтобы дело жизни и тонну труда не выкинули в мусорное ведро. Девочки, конечно, переживают и плачут. Девочки совмещают этот ****** с бытом и работают на работах. Мальчикам сейчас тяжело и опасно. Но и девочки стараются не рухнуть под натиском всего свалившегося на их хрупкие плечи» — этот текст не знакомой мне девушки Дарьи Затравкиной облетел на прошлой неделе, кажется, сторис всех моих знакомых женщин в запрещенной соцсети.

Точной статистики о том, сколько мужчин выехало из России без обратного билета с 21 сентября 2022 года, когда Владимир Путин объявил в стране частичную мобилизацию, нет. Но пару показательных цифр уже можно посмотреть. На телеграм-канал «Пограничный контроль», который ежедневно публикует отчеты о пересекающих российскую границу мужчинах, подписаны 322 тысячи человек. В чате «Верхний Ларс», названном в честь наземного пропускного пункта на российско-грузинской границе, спустя неделю после начала мобилизации было более 150 тысяч активных участников (а уже спустя день после президентского указа автомобильная очередь на границе достигла 35 километров). В течение недели после 21 сентября на сайтах продаж билетов не было ни одного доступного билета в безвизовые страны, а на сайте Tutu.ru невозможно было купить билет на автобусы до Финляндии, Грузии, Казахстана, Армении. Стоимость эпизодически появляющихся в продаже авиабилетов могла переваливать за миллион рублей, обычными стали случаи аренды частных бортов — скинуться на целый самолет выходило гораздо дешевле экономкласса авиакомпаний. Из-за возросшего потока и накалившейся геополитической ситуации после 21 сентября въезд для россиян закрыли Финляндия и Чехия. На Верхнем Ларсе и границе с Финляндией развернули мобильные военкоматы.

Из России уезжают мужчины. В офисах, на улицах, в ресторанах — гендерный перевес девушек уже кажется нелепой шуткой. Наверное, в этом главное отличие осеннего ужаса от весеннего шока: в начало СВО было невозможно поверить всем, а частичная мобилизация ударила прицельно по мужчинам, поставив их в непривычно уязвимое положение. Однако сильнейшим образом мобилизация отрикошетила в женщин, которые расхлебывают ее последствия.

Масштаб      проблемы

По мнению социологов, говорить о вымывании мужского населения и «дефиците мужчин», который случился, например, после многомиллионных потерь СССР на ВОВ, пока не приходится. А количество тех, кто уехал, хоть и исчисляется сотнями тысяч, но все еще сравнимо с миграционной статистикой мирного времени. Пока мы имеем скорее эмоциональные последствия мобилизации — в первую очередь в тех сферах жизни, которые ассоциируются с излишествами. Так, по данным РБК, после объявления мобилизации количество заказов в дорогих ресторанах Москвы со средним чеком выше 1500 рублей сократилось на 29% по сравнению с прошлым годом. Рестораны и бары, за некоторыми исключениями, в целом стоят пустые. И здесь на сферу услуг могут влиять не только отъезды людей как таковые, но и тревожность от новостного фона и нежелание тратить деньги на развлечения в такое неспокойное время.

Однако нельзя отрицать, что миграция, начавшаяся 24 февраля 2022 года, может продолжиться и длиться годами. У миллионов россиян пропало ощущение безопасности — в том числе физической — и возможность хоть как-то планировать будущее. А значит, люди продолжат уезжать, и все масштабы миграционных последствий СВО мы увидим только через несколько лет. «Когда началась мобилизация, я была у мужа на съемках в горах, без интернета. Дочки позвонили мне в слезах: „Мама, всем приходят повестки! Мамочка, пожалуйста, спаси папу, мама, спрячь его, мы не хотим, чтобы он умирал! У нас полшколы ревет!“ Сейчас в классе осталось три папы, все остальные уехали из страны. Это интеллигентные люди — и богатые, и средний класс — деятели в той или иной сфере искусства, культуры, бизнеса. Я крики „мама, спаси папу!“ не хочу никогда больше в своей жизни слышать, — рассказывала автору этого текста подруга, москвичка и пиар-специалист. — Я понимаю, что вот так просто взять и оставить все, что ты сделал, — адский ад. А потом поговорила с девушкой с двумя детьми, у которой на прошлой неделе забрали мужа, и поняла, что у моей семьи пока все хорошо, у нас есть время уехать и остаться живыми. Никто не дал ее мужу закончить дела или найти варианты, как сохранить работу, — просто забрали и все. Поэтому нужно не уезжать на два-три месяца, а потихоньку переезжать. Чем раньше начнешь новую жизнь, тем быстрее все устроится». Муж девушки сейчас находится в Ереване, на вопрос о том, планирует ли он возвращаться, она отвечает однозначно: «Не пущу». И это очень популярная позиция в кругах тех россиян, кто имеет больше возможностей для переезда — профессию с опцией удаленной работы, финансовую подушку и знание иностранных языков.

«Сейчас большую часть сферы заботы на себя берут женщины. Одни женщины собирают своим мужчинам, которых мобилизовали, все, что нужно для мобилизации: скидываются деньгами и покупают форму, покупают еду — для этих целей существуют уже многочисленные „женские“ чатики. Это должно делать государство, раз оно объявило мобилизацию, но не делает, и очень большая нагрузка легла на женщин. Другая часть, кто не хочет, чтобы их мужчин мобилизовали, ищут разные способы: кто-то вывозит своих мужчин, кто-то консультируется с юристами, собирает справки, добивается, чтобы на предприятиях делали бронь, кто-то идет в военкоматы. То есть забирают мужчин, но уберечь их пытаются женщины. От мужчин я и в публикациях, и в своем окружении часто вижу более пассивную позицию, что-то вроде „Ну, заберут так заберут“», — рассказала The Blueprint гендерный исследователь, кандидат социологических наук Ирина Костерина.

Столпы                    общества

Вынужденная активность «за себя и того парня» проявляется не только в сфере заботы. Протесты против частичной мобилизации точечно прошли по всей России, но самые массовые из них пришлись на Дагестан — экономически неблагополучный регион, в котором военная служба — один из немногих работающих социальных лифтов. Примечательно, что главными активистками этих протестов были женщины. 25 и 26 сентября в соцсетях завирусилось видео, в котором протестующие женщины под одобрительные возгласы толпы гонят по улице убегающего от них полицейского — это почти комическое происшествие стало самым ярким антимилитаристским высказыванием последних месяцев. Не типичное для Кавказа поведение участницы акций объясняли так: «Женщины от отчаяния могут потерять страх, а на Кавказе отчаяние — это частое явление». В страхе за своих мужчин против мобилизации попытались выступить даже жительницы Грозного, но митинг не состоялся — девушек задержали. Дагестанские протесты также обернулись сотнями задержаний, женщин привлекали к ответственности наравне с мужчинами.

Политолог и кандидат политических наук Екатерина Шульман* (признана СМИ- иноагентом) в интервью «Би-Би-Си» (признано СМИ-иноагентом) объясняет эту тенденцию менталитетом общества на постсоветском пространстве: ​​"Женщины могут быть в меньшей степени встроены в силовые иерархии, которые требуют строгого подчинения и не позволяют сомневаться, не позволяют возражать. У них меньше этой страшной выучки, которая отбивает все человеческое. Женщины больше связаны с реальной жизнью, потому что по странным правилам русской семьи мужчина воспринимается как такое немножко неполноценное дитя — его очень ценят, холят и лелеют, но считается, что он мало на что способен самостоятельно, поэтому его надо обслуживать. Это называется условно-бытовым матриархатом. Это не делает жизнь женщины ни безопаснее, ни богаче, ни благополучнее. И тем не менее в России глава семьи — это, конечно, женщины. Она решает, как семья живет, где дети учатся, куда едем отдыхать, когда делаем ремонт, а мужская часть решает уже какие-то другие вопросы — например, воюем с Америкой или нет. Вот они и нарешали, хочется сказать (смеется). Кроме того, на более тактическом уровне в рамках нашей социально-бытовой культуры у протестующей женщины чуть ниже риски. Применять к ней насилие на публике все-таки не так ловко, как к мужчинам. Поэтому у женщин чуть большая свобода действий«.

«Конфликты, которые уже возникали на постсоветском пространстве — в Нагорном Карабахе, в Абхазии, в Чечне, — показывают, что в такое время действительно происходит ускоренная смена гендерных ролей: женщина вынужденно берет на себя роль кормльца, — продолжает Ирина Костерина. — В Чечне или Абхазии более консервативные общества по сравнению со средней полосой России, но и там женщины вынуждены были таскать на себе тюки с вещами, что-то придумывать, куда-то ездить, что-то предпринимать. В общем, занимались помощью всей своей семье и выживали».

Постоянное и временное

В этом смысле любой масштабный вооруженный конфликт приводит к одним и тем же последствиям — ускоренной эмансипации. Но с оговорками. Как показал опыт XX века, государства восполняют женщинами недостаток мужских рабочих рук, перекладывают на них привычные «мужские» роли, но при первой возможности отматывают эти решения обратно.

Так, Первая мировая война принесла в Великобританию своего рода равноправие — женщинам впервые официально разрешили работать на фабриках и заводах, на судостроительных предприятиях. После рабочего дня женщины возвращались к своим домашним делам и материнским обязанностям, платили им вдвое-втрое меньше, чем мужчинам, а против их присутствия на «мужской» работе выступали британские профсоюзы. После завершения конфликта разрешение работать отозвали обратно. Впрочем, не будем забывать, что отчасти из-за работы женщин в тылу Канада, Соединенные Штаты, Великобритания и ряд европейских стран позже все-таки сделали избирательное право действительно всеобщим.

Ситуация повторилась в 1942 году, когда, поставив большую часть мужчин «под ружье», Великобритания столкнулась с нехваткой рабочей силы: пропаганда и призывы внести вклад в борьбу с фашизмом была направлена на всех, но основной ее аудиторией были женщины — нанимать их было выгоднее, потому что им все еще намного меньше платили. В США во время войны с гитлеровской Германией из-за недостатка мужчин на работу вышли более 6 миллионов женщин: «Это привело к серьезному культурному сдвигу. Мужчины сражались, а женщины взяли на себя их обязанности». Этот процесс тоже прошел не без перегибов. Так, автор книги Last Hired, First Fired: Black Women Workers during World War II Карен Андерсон рассказывает, что происходящее было, по сути, эксплуатацией женского труда, и особенно от нее пострадали темнокожие женщины как наименее защищенная группа: «Ближе к концу войны темнокожие женщины, работавшие на промышленных предприятиях, первыми были уволены с работы; в результате они вернулись к таким профессиям, как горничные или операторы прессов в прачечных».

В СССР все идеи трудового равенства начали продвигать сразу после революции, а в 1936 году равное положение мужчин и женщин было закреплено Конституцией, так что к началу ВОВ женщины уже полноценно участвовали в разных профессиональных сферах.Если верить книге Веры Семеновны Мурманцевой «Советские женщины в Великой Отечественной войне», к 1945 году женщины составили 2/3 всех рабочих и 3/4 работников сельского хозяйства, механиками женщины были в 60% случаев. Руководителей-мужчин забрали в армию, и их места тоже заняли женщин: только в сельском хозяйстве на ключевых должностях их оказалось около полумиллиона.

Эмансипация быстро обернулась принуждением: из-за колоссальных потерь на фронте в феврале 1942 года в стране ввели обязательную трудовую мобилизацию. Все женщины от 16 до 45 лет должны были работать на государственных предприятиях, обеспечивающих потребности фронта и тыла. К сентябрю возраст подлежащих трудовой мобилизации женщин увеличили до 50 лет. Сначала от такой повинности освободили матерей, имеющих детей до 8 лет, но к 1943 году мобилизовали и их. «Положение женщины-матери было крайне тяжелым. На 1 февраля 1944 г. в Кировской области числилось 323 808 семей военнослужащих, оставшихся в тылу без кормильца. .... В Слободском районе семьи военнослужащих четыре-пять месяцев питались верхушками льна (куколь), дети пухли от голода. Два ребенка Г. Н. Долгоаршинных 10 и 12 лет были истощены и с отеками отправлены в больницу. Ранее двое детей в этой семье умерли от голода. Колхоз их хлебом вообще не снабжал, так как первоочередной задачей было выполнение хлебопоставок на фронт, для жен и детей защитников хлеба просто не хватало», — пишет Наталья Чернышева, кандидат исторических наук, доцент кафедры социальной работы и молодежной политики Вятского государственного университета.

Сила и ответственность

Анна Алфимова, управляющий партнер Лаборатории карьеры Алены Владимирской, считает, что оценивать опыт прошлого века и происходящее сейчас в России как эмансипацию и новые возможности для женщин опрометчиво. «Действительно, в XX веке произошло много событий, повлиявших на расширение возможностей женщин для работы, но расширение это происходило скорее в плоскости разнообразия профессий, а не значительных изменений пропорции женщин и мужчин на ролях, принимающих ключевые решения. То есть женщины, конечно, смогли работать и на комбайнах, и на производстве и даже становиться водителями и телохранителями, чего раньше и представить было невозможно, но процентное содержание женщин в советах директоров, акционеров, да и даже просто верхней линейки менеджмента не выходит за 20%. Да и все такие „всплески“ неизменно приходили к откату: сначала — все на завод и детей в ясли, но уже в следующие 10 лет при недостаточном уровне рождаемости — отмена производства контрацептивов и выделение дотаций на детей для повышения мотивации производить новых людей для новой страны». По словам Алфимовой, статистика может меняться от государства к государству, но цикличность взлетов и падений карьерных возможностей прослеживается достаточно хорошо: «Поэтому предпосылок к тому, чтобы ситуация критичным образом менялась сейчас, нет. Да, действительно, окно возможностей для роста, развития и расширения профессионального влияния появится, но одновременно это несет еще большую ответственность и высокие риски, не соизмеримые с поощрением».

С Анной солидарна Ирина Костерина: «Я слышала от одного из топ-менеджеров S7, что им сейчас не хватает мужчин, которые водят погрузчики, и на других должностях, куда раньше женщин не брали, потому что работа связана с тяжелым физическим трудом или просто с повышенной опасностью. Думают начать брать на такие должности женщин. Но это никакая не эмансипация, конечно, а очередная эксплуатация. Патриархат поимеет тебя во всех случаях, и делать вид, что это какая-то такая новая роль свободной женщины... Это не так. Наверное, рынок труда будет перестраиваться и женщин будут куда-то дополнительно включать, но, как правило, это означает, что на женщин просто ложится двойная нагрузка».

С трудом, который не требует высокой квалификации, ситуация довольно однозначная. При этом для женщин-топ-менеджеров вырисовывается немного другая картина. Согласно отчету Университета Юты, который проанализировал назначения в крупных компаниях с 1997 по 2012 год, в кризисные времена компании охотнее нанимают руководителей-женщин. Это явление назвали «стеклянной скалой» (по аналогии со стеклянным потолком) — женщин чаще назначают в ситуации, когда провал кажется неизбежным, чтобы в случае неудачи обвинить ее в провале. При этом в случае успеха кризис минует, а карьера останется.

«По проведенным нами исследованиям (мы можем говорить только о белых воротничках — это эксперты, мидл- и топ-менеджеры с зарплатой от 100 тысяч рублей в регионах и от 150 тысяч рублей в городах-миллионниках), за последний месяц 55% опрошенных никуда не релоцировались (треть из них — несмотря на то, что имеют удаленную работу и могли бы позволить себе дистанцироваться), еще 10% релоцировались с сохранением позиции, а около 15% сделали это значительно раньше последних новостей о мобилизации», — рассказывает Алфимова. По ее словам, в настоящее время отсутствующие и незакрытые позиции перекрываются внутренними резервами компаний или кандидатами с максимально близкой экспертизой. Отдавать предпочтение женщинам в традиционно мужских сферах и/или уровнях позиции пока по-прежнему будут скорее в ситуации, когда других кандидатов-мужчин нет. К тому же из-за сокращений и ухода международных компаний в последние полгода высвободилось большое количество квалифицированных сотрудников, так что кандидатов все еще больше, чем самих вакансий. «Но если эта тенденция сохранится, то у женщин действительно появляется немного больше шансов продвинуться, и скорее, на наш взгляд, это возможно в рамках тех компаний, где уже сформирована репутация и где не потребуется с нуля доказывать свою дееспособность», — резюмирует Анна Алфимова.

Страх и надежда

«Сейчас происходит очень сильный откат к более традиционным и консервативным гендерным ролям, в государственной официальной риторике снова стал сквозить нарратив про мужчину-защитника. Интересно, что некоторые женщины тоже стали говорить: „Я не хочу, чтобы мой мужчина был трусом. Если его призовут, пусть идет, иначе я его не буду уважать“. Мы видим сейчас в России такой гипертрофированный патриотизм, который уже превратился все-таки в национализм с очень сильными чертами имперскости. А он, конечно, всегда идет рука об руку с сексизмом», — рассказывает Ирина Костерина.

Может показаться, что глупо обсуждать гендерные вопросы, когда речь идет о геополитическом катаклизме. Но именно сочетание вооруженных конфликтов и патриархального уклада несет для женщин самые страшные последствия. В конфликтах XX века женский труд использовали как дешевый, женщинами заменяли мужчин на самых тяжелых видах работ — при этом парадигма гендерных ролей не менялась.

Времени с тех пор прошло не так много, поэтому сейчас особенно важно помнить, что каждый шаг к эмансипации и равноправию — это еще и шаг подальше от следующей катастрофы.

* Признана иноагентом