Война и мода в книге Dressed for War

В феврале в издательстве Simon & Schuster вышла книга британской писательницы и историка Джули Саммерс Dressed for war о главном редакторе британского Vogue Одри Уизерс, которая руководила журналом во время Второй мировой войны.

В 1940 году редактором британского Vogue или Brogue, как называли его сотрудники офиса на Нью-Бонд-стрит, была назначена Одри Уизерс. Девушка выросла в либеральной артистической семье, с детства Одри дружила с художником Полом Нэшем и писателем Робертом Бриджесом. Окончив школу, Уизерс поступила в Оксфорд на факультет философии, экономики и политики, как и ее мама. Получив диплом, Одри отправилась работать в книжное издательство, а в 1931 году случайно увидела вакансию выпускающего редактора в британском журнале Vogue. Путь к креслу главного редактора занял у Уизерс девять лет. Главредом Vogue она оставалась еще два десятилетия — при четырех премьер-министрах Соединенного Королевства и двух монархах, написала книгу о дворцах Ленинграда, но больше всего запомнилась именно тем, как руководила журналом в годы Второй мировой войны.

Во времена бомбежек и дефицита Одри Уизерс призывала женщин перешивать одежду, реставрировать старые вещи и не отчаиваться. Журнал превратился из «Библии моды» в издание для женщин современных, стильных и интеллектуально развитых, которые интересуются не только платьями, интерьерами и садоводством, но и положением женщин в обществе и новостями политики.

Историк и писательница Джули Саммерс изучила многостраничные переписки Одри Уизерс с коллегами, включая самого Конде Наста, архивы журнала и мемуары всех действующих лиц и выпустила многостраничную оду Одри Уизерс и ее наследию. The Blueprint выбрал самые интересные отрывки.

Первое впечатление

«Высокая, стройная и обычно одетая в серое или темно-синее, Одри всегда выглядела собранно и даже педантично. У нее была репутация женщины, которая никогда не повышала голос, но одним взглядом могла сказать все. Глядя на нее, мало кто поверил бы, что перед ним женщина, которая управляла Vogue на протяжении двадцати лет. Скромная внешность и преждевременно поседевшие волосы не выдавали ни больших амбиций, ни силы характера этой женщины. Она могла быть стремительной и страстной, но внутри нее всегда было много тепла, доброты и человеческого понимания. Она относилась ко всем с уважением и была скромна и сдержанна...»

Беспокойный Лондон

«…Одри приехала в Лондон как раз в то время, когда «ревущие 20-е» сходили на нет. Всеобщая Стачка (всеобщая забастовка прошла в Великобритании в 1926 году. — Прим. The Blueprint) произошла во время ее последнего года учебы в Оксфорде, и, будучи политически активной и левой, она знала о проблемах, стоящих перед страной. В то же время она была молода, взволнована и открыта возможностям своей новой жизни. После ее родного Соулдерна Лондон был совершенно другим миром. Повсюду были машины, велосипеды и грузовики, люди постоянно спешили, и шум не прекращался никогда. Одри это понравилось. Она сразу почувствовала себя в столице как дома и в итоге провела в Лондоне всю свою жизнь, за исключением нескольких лет в Эссексе в начале 1960-х».

Одри Уизерс, 1948

57 дней бомбежки

«7 сентября 300 немецких бомбардировщиков и 600 истребителей появились в небе над Темзой и сбросили свои бомбы над Вулиджем, Арсеналом, электростанцией, газовым заводом и всем остальным городом. Лондон бомбили еще 56 ночей подряд. Более 400 человек были убиты, 1600 получили тяжелые ранения в ту первую ночь, а еще тысячи остались без крова, но реакция общественности быстро сменилась с тревоги и ужаса на готовность к сопротивлению. Эти месяцы получат название Блиц. Одри была из тех, кто быстро приспособился. В первую неделю бомбежек она и ее муж Джок спали на первом этаже из соображений безопасности, но вскоре они бросили эту затею и вернулись в свою спальню на втором. Она находила войну волнующей и ободряющей, конечно, не из-за битв и кровопролития, а потому, что она давала ее жизни новую ценность: «Каждое утро я просыпалась с восхищенным осознанием того, что я жива и у меня есть предназначение. Повседневные дела, обычно совершаемые бездумно, превратились в сложную гонку с препятствиями, которая в конце дня приносила радость победы...»

...Во время Блица уличные афиши и постеры призывали людей открывать свои двери прохожим или связываться с полицейским, если их дома разбомбили и им некуда было идти. Министерство продовольствия хотело, чтобы семьи занимались огородами и выигрывали войну на «кухонном» фронте. Эти и другие сообщения, призывающие женщин задуматься о волонтерстве для военной работы, появились во всех женских журналах. Vogue призывал читательниц сажать овощи в своих садах и готовить консервы на зиму. Давление на Одри и других редакторов было сильным, и оно усиливалось с новыми распоряжениями правительства, касающимися каждого аспекта семейной жизни. К середине войны правительство уже настолько контролировало жизнь людей, что могло спокойно указывать допустимую ширину ластовицы на женских трусиках».

Отрывок из колонки главного редактора. Январь, 1941 год

«...Мистер Черчилль мрачно, но с надеждой смотрит в сторону реки, потому что разрушены только здания, но жизнь в Британии начинается заново... Мы стали беднее финансово, но только от нас зависит, стали ли мы богаче духовно... Мир, за который мы боремся, может и не быть Дивным Новым миром, но это будет Новый Мир для Смелых (игра слов, цитирующая пьесу Шекспира «Буря»: в первом случае это Brave New World, во втором New World for the Brave. — Прим. The Blueprint). Роскошь и хвастовство исчезнут, но качество и вкус выживут… и Vogue смотрит в 1941 год, уверенный в нашей победе и в том, что красота и добро прорвутся вперед».

«Мода несокрушима»

«Из всех постоянных контрибьюторов Vogue в то время наиболее ценным по обе стороны Атлантики был фотограф, иллюстратор и писатель Сесил Битон. Он был одним из тех необыкновенных людей, чья жизнь была сама по себе художественным актом, и сам он неизменно находился в центре перформанса. Со времен учебы в Кембридже в 1920-х годах он всегда хотел стать знаменитым. Битон фотографировал с самого детства. У него был острый глаз и исключительная способность представлять моделей на фотографии в самом выгодном свете. К тому же он всегда флиртовал и шутил с героями своих фотосъемок, чтобы добиться идеального результата.

…Вниз по дороге от Феттер-лейн храмовая церковь XII века была разрушена, а здания вокруг сильно повреждены во время бомбардировок. Несколько недель спустя, когда Сесил Битон вернулся в Лондон, Одри заказала ему одну из самых известных фотографий военных лет. Модель, стоящая спиной к камере перед руинами храма, читает табличку на здании, от которого остались нетронутыми лишь две арки. Заголовок съемки гласил «Мода несокрушима».

Фотограф: Сесил Битон, Vogue 1941

Необходимые ограничения

«Одри пригласили на конфиденциальную встречу в Торговой палате, где она и другие высокопоставленные представители модной индустрии встретились с новым президентом Торговой палаты, энергичным депутатом Лейбористской партии Хью Далтоном. Они обсудили наилучший из возможных способов убедить общественность в необходимости введения дополнительных ограничений на одежду. Одри посоветовала государственным служащим составить четкий план строгих ограничений деталей дизайна. Она всегда одобряла идею строгости, поскольку считала правильным, что дизайн должен быть упрощен и ограничен в военное время. Ее опыт в Vogue за последние два года убедил ее, что публика уже была готова к более простой и незамысловатой одежде. Регламентировались длина юбки и количество складок; количество кнопок, которые будут использоваться на пальто и куртках; длина мужских носков и воротничков на рубашках. Некоторые детали запрещались, например манжеты на мужских брюках — эта мера, как и ограничение длины мужских носков, популярности не снискала; двубортные костюмы были заменены однобортными, осуждались даже большие карманы. Эластичные пояса и застежки-молнии были исключены, резинки запретили почти для всей одежды, за исключением женских трусов, дизайн которых тоже был крайне ограничен. Даже высокие каблуки попали под запрет».

Одежда по купонам

«Одри была довольна демократизацией одежды, хотя идею одеваться плохо она, конечно, не поддерживала. В своей июльской колонке она была настроена оптимистично, напоминая своим читательницам, что политика Vogue в течение четверти века заключалась в том, чтобы «вкладывать деньги в один хороший наряд и варьировать его при помощи аксессуаров». Эту мысль подкрепляло заявление президента Торговой палаты, призывавшего делать выбор в пользу качества, а не количества. При этом шляпы и дополнительные аксессуары оставались лазейкой, позволявшей добавить беззаботности, которую всегда отстаивал Vogue. Одри признавала, что ограничения — это радикальные меры, но в то же время и не такие огорчительные, «если рассматривать их как воплощение принципа качества». И конечно, добавляла: «Вы можете рассчитывать на Vogue. Если когда-то мы выбирали вещи в зависимости от стиля и цены, теперь мы будем выбирать их по купонной стоимости». В конце журнала она указала количество купонов, необходимых для покупки одежды для женщин и девочек: 14 купонов за пальто, 11 — за платье или жакет из шерсти и 5 — за блузку или кардиган. Для нижнего белья и корсетов потребуется 3 купона, а носовые платки, галстуки и воротники можно приобрести за 1 купон».

Ли Миллер и «Безоружные воины»

«Наряду с фотосъемками, заказанными модными редакторами, Ли Миллер начала фотографировать Лондон во время Блица. Она бродила по улицам в поисках изображений, которые могли бы эмоционально поразить больше, чем просто задокументировать ущерб. В то время как Битон искал изящные сопоставления с архитектурными развалинами, Ли искала как причудливые, так и драматические образы...

…Репортаж из больниц Нормандии был первым из множества статей Миллер для Vogue, и качество ее письма никогда не колебалось. Одри написала Эдне (Эдна Вулман Чейз была главредом американского Vogue с 1914 по 1952 год. — Прим. The Blueprint): «Так как вы, возможно, еще не получили мою предыдущую записку авиапочтой, я хотела бы повторить, что Дейв Шерман из Life считает эту историю самой сильной и проникновенной из всех статей про Нормандию (речь идет о так называемой высадке в Нормандии. — Прим. The Blueprint)». Одри отдала под статью и фоторепортаж Ли «Безоружные воины» четыре полосы и еще два разворота на текст в конце журнала. Фотографии представляли собой кадры из операционного «театра военного госпиталя», на одной из которых запечатлен умирающий человек в окружении врачей и медсестер, а также фотографии руин, которые когда-то были нормандской деревушкой».

Виктор Краминский-Кеннет

«Именно здесь, в этой экзотической атмосфере ночной жизни Нью-Йорка, Одри была представлена ​​русскому эмигранту Виктору Кеннету, которого Джок встретил на борту океанского лайнера «Манхэттен», когда отплывал из Саутгемптона. Тогда она еще не знала, что эта встреча изменит ее жизнь.

…Краминский — русская фамилия Виктора Кеннета, которую он сменил после бегства из России в 1917 году. Он сказал Одри, что как только он узнал, что она и Джок собираются плыть обратно, то бросился к турагенту и забронировал билет на тот же рейс. Когда Одри и Джок вернулись в свою каюту, Одри увидела огромный букет цветов: они были от Виктора. Джок был рад, что Виктор оказался с ними на борту, и попросил его развлечь Одри, пока сам он занимался изучением корабля. Виктор был на десять лет старше Одри, искушенный, уверенный в себе и страстный. В то время как Джок был худым, высоким и красивым, Виктор был меньше ростом и коренастее, с темными волосами, усами и шрамом над левым глазом. Его магнетизм был экстраординарным, а русский акцент делал его рассказы о жизни в дореволюционной России и побеге в Швейцарию еще более экзотичными. Одри была ошеломлена. Джок был, безусловно, веселым и компанейским, но на стороне Виктора был куда больший опыт и широкий круг интересов. Он и Одри почти сразу стали неразлучны. Позднее Одри написала о том, что Виктор был абсолютно и исключительно уверен в том, что им двоим суждено провести остаток своей жизни вместе. Еще до того, как они ступили на этот корабль, он уже решил убедить ее покинуть Джока и быть с ним».

Париж после оккупации

«Осенью после войны Одри отправилась в Париж. В последний раз она была в столице Франции на показах еще предвоенным летом, и теперь была очарована. В Ritz ее поселили со всей возможной роскошью, но в ресторане почти не было еды, а горячая вода и электричество работали с перебоями. Проблемы были и с транспортом, ведь многие станции метро были закрыты и Одри приходилось почти везде передвигаться пешком, но, как она сама писала, «все эти маленькие трудности ничего не значили в сравнении с тем, что я снова в Париже, еще более красивом, чем когда-либо. Представьте себе город практически без машин, с несколькими велосипедами и случайным армейским грузовиком. Можно пересечь Елисейские Поля, не посмотрев по сторонам. Сентябрьские дни были безоблачными и тихими. Во время прогулок по набережным Сены единственным заметным движением был падающий с дерева в воду листок».

Ли Миллер, 1944

Советская Россия

«Она была впечатлена советским обществом, которое обеспечивало лучшие условия для женщин, чем в Великобритании. Одри высоко оценила систему ухода за детьми, медицинские центры и дома отдыха для работников, а также возможности трудоустройства для женщин. Две золовки Виктора были врачами в Ленинграде, а одна во время войны была полковником в Красной армии. Но эксцессы КГБ были непредсказуемы, и она и Виктор всегда знали, что их удача может отвернуться от них в любой момент и им будет предложено покинуть Россию или, что еще хуже, им, наоборот, не позволят уехать».

Одри разговаривает с арт-директором Джоном Парсонсом в подвале офиса на Нью-Бонд-стрит, который был переоборудован в бомбоубежище

Из письма Эдне Вулман Чейз о будущем британского Vogue,1946 год

«Я думаю, что Vogue должен быть как современная женщина — красивая, умная, с яркой индивидуальностью и интеллектуальным интересом ко всему, что происходит в мире. Умная женщина больше не путешествует из одного роскошного отеля в другой, игнорируя жизнь страны, которую она посещает, теперь она ходит по улицам, задает вопросы, обращает внимание на внешний вид людей и то, как они едят, — так же должен делать и Vogue. Сегодня просто не современно не знать или не интересоваться тем, что происходит вокруг вас; есть большая потребность как в личных очерках, так и в статьях о путешествиях, в рассказах о странах и вкусах, далеких от наших… Нет сомнений в том, что мода вытесняется; но теперь есть место для всего; и я думаю, что было бы трагедией отказаться напрасно от позиции, которую мы завоевали.

....

Мужество почти всегда окупается. Я думаю, что Vogue всегда должен способствовать пониманию, не предубежденности, открытости, терпимости, щедрости, справедливости; что он должен постоянно поддерживать концепцию возможности достойного уровня жизни для всех — и представлять этот идеал как полностью совместимый с культурой и элегантностью, за которые мы боремся».