Майлз Олдридж о глянце и женщинах в беде
21 ноября в Центре фотографии имени братьев Люмьер открылась первая в России выставка британского фэшн-фотографа Майлза Олдриджа, чьи снимки входят в коллекции Британского музея, V&A и Национальной портретной галереи. В Москву привезли больше сорока его работ, включая совместный проект с Маурицио Каттеланом. The Blueprint расспросил Олдриджа, почему женщины на его снимках — такие роскошные и такие несчастные.
Майлз Олдридж — из тех художников, чьи работы узнаешь с первого взгляда: гиперглянцевые, броские, напоминающие о классическом Голливуде и американской мечте, но всегда с фигой в кармане. Даже сами цвета этих съемок — сочные и контрастные — на старте его карьеры были вызовом: в начале 90-х высокохудожественными считались черно-белые снимки в духе Питера Линдберга, а буйство красок было признаком коммерции. Что не помешало ему стать одним из самых востребованных и признанных современных фотографов: его кадры не раз стояли на обложках Vogue, GQ и Time (включая ту самую с «Игрой престолов»), а портреты Джарвиса Кокера, Захи Хадид, Лили Коул и Пи Джей Харви хранятся в лондонской Национальной портретной галерее.
Художник-иллюстратор по образованию, Майлз педантично прорабатывает все детали и всегда рисует скетчи будущих кадров. Его модели похожи на манекены, в том числе благодаря беспощадной ретуши, а созданные им портреты напоминают страницы, вырванные из графического романа. Но нельзя сказать, что он лакирует действительность, — напротив, заставляет нас присмотреться к ней повнимательнее. От других безудержных фантазеров мира моды вроде Тима Уокера или Ника Найта Олдриджа отличает острый и безжалостный взгляд на повседневность. В сюжетах его отчетливо глянцевых съемок всегда что-то «не так»: на лице маленькой девочки — «взрослый» макияж, на прикроватном столике — россыпь таблеток, книга в руках принимающей ванну блондинки уже намокла, а качели, которые толкает модель со стеклянным взглядом, — пусты.
Эстетизированное страдание и фетишизированная красота героинь Олдриджа вместе с их кукольным совершенством отсылают к культовым образам Линча и Хичкока и другим воспетым поп-культурой девушкам в беде. В редких случаях, когда его героини улыбаются, эта улыбка вымученная или даже слегка безумна. Чаще всего женщины на этих снимках выглядят обреченными, надломленными, опустошенными, запертыми в узких рамках выстроенного фотографом мира и, как намекает Олдридж, общества. Фотограф объясняет это тем, что его представление о женщинах было во многом сформировано судьбой его матери-домохозяйки Риты Фартинг, тяжело пережившей ранний развод с отцом Майлза — знаменитым иллюстратором, работавшим с The Beatles и The Who. Это один из главных лейтмотивов в работах Олдриджа, но далеко не единственный. Мы попросили его самого рассказать о самых важных — и о том, кто на него повлиял.
Любовь и ее отсутствие
В названиях моих выставок и книг иногда находится место любви (например, большая ретроспектива и монография Олдриджа называлась I only want you to love me. — Прим. The Blueprint), но я не изображаю саму любовь. Мои персонажи — люди, лишенные любви, или не способные на нее, или сломленные ею. I only want you to love me — это в первую очередь про то, как мы манипулируем друг другом в отношениях. Мне кажется, в целом очень сложно изобразить любовь или нежность, не скатившись в китч. Я не могу выразить это чувство ни словами, ни на пленке. Я могу вспомнить всего пару примеров из истории искусства, например, мне близок образ, который есть у Кранаха Старшего на картине «Купидон жалуется Венере»: крылатый мальчик выкрал из дупла соты, и теперь его жалят пчелы. Для меня это любовь, именно с помощью этой картинки я недавно объяснял, как все устроено, своему 16-летнему сыну. Не видел смысла как-либо это приукрашивать. Возможно, единственный раз, когда искусство смогло для меня передать нежность любви, — это была ранняя серия работ Дэвида Хокни, на которой изображалась любовь гомосексуальная. Простые скетчи, но меня — гетеросексуального мужчину — они очень тронули.
I only want you to love me
Роскошная
жизнь
Почему все женщины выглядят так роскошно на моих фотографиях? Потому что я снимаю в первую очередь для глянца, и его задача — показать дорогую одежду. При этом мне никогда не было интересно снимать сами вещи, гораздо больше меня увлекало создание вымышленных персонажей — наряды тут были скорее подспорьем. На моих изображениях действительно почти всегда женщины из высших слоев, или, если пользоваться французской классовой системой, — из буржуазии. С другой стороны, я не могу сказать, что хорошо знаю этот мир, я в нем аутсайдер и описываю его скорее как наблюдатель (Олдридж слегка лукавит: его отец близко дружил с Джоном Ленноном и другими героями «свингующего Лондона», юный Майлз позировал мужу принцессы Маргарет фотографу лорду Сноудену, а его родная и сводная сестры Саффрон и Лили Олдридж — успешные модели и завсегдатаи светской хроники. — Прим. The Blueprint). Я вырос в пускай и артистической, но небогатой семье. Я не был окружен роскошью, в отличие от двух моих кумиров — Сесила Битона и Хельмута Ньютона, которые не только изображали эту жизнь, но и жили ею. Впрочем, еще Дали говорил, что лучшие художники воруют, так что я тут не стал исключением.
Вредные
привычки
Женщина с сигаретой — классический образ из черно-белых фильмов, например, с Марлен Дитрих. Мои героини часто курят, потому что это добавляет загадки в их историю, к тому же струящийся изо рта дым — это прекрасный с эстетической точки зрения образ, очень эротически заряженный. При этом курение может быть и способом защиты, за сигаретой можно скрыться. Алкоголь тоже частый мотив на моих фотографиях. Да и вообще опьянение и его последствия — вечный сюжет, воспетый еще в античной Греции. Алкоголь указывает на то, что мои героини ищут возможности скрыться, представить другую жизнь, другую реальность, и спиртное им в этом помогает. На ум сразу приходят сходящая с ума Бланш Дюбуа из «Трамвая «Желание» или Большая мама из «Кошки на раскаленной крыше», которой алкоголь добавлял уверенности в себе.
Степфордские жены
Да, мои образы сложно связать с третьей волной феминизма, я черпаю вдохновение скорее из своих личных историй и конкретно из образа моей матери. Мое детство прошло в красочном и веселом доме, на потолке был «Юнион Джек», плакаты с иллюстрациями моего отца на стенах, все время играла музыка и были гости. Но моей матери посреди всего этого яркого безумия все равно приходилось выполнять роль домохозяйки — мыть посуду, пеленать детей. И поэтому развод, который случился, когда я был еще ребенком, был для нее большим ударом. Она была настоящей, как говорят, заложницей кухни и жертвой неудачного брака. И именно поэтому мои героини так часто оказываются домохозяйками или матерями, на фотографиях бывают младенцы и маленькие дети. К тому же я и сам отец — недавно у меня родился четвертый ребенок.
Франка Соццани
Я думаю, что во многом обязан Франке своим успехом, Vogue Italia был одним из первых журналов, в котором были опубликованы мои фотографии. Сейчас уже сложно это представить, но 15 лет назад глянец был в самом расцвете, и то, что делала Франка, было апофеозом этого расцвета. Если бы меня попросили выбрать самую интересную из всех версий Vogue — я бы абсолютно точно выбрал итальянскую. Франка работала с узким кругом фотографов, которым могла доверять и при этом давать практически полную свободу. Каждый выпуск Vogue Italia становился событием. Ее журнал намеренно был не про слова, а про изображения. Франка понимала, что только они смогут привлечь внимание к журналу на итальянском языке у международной аудитории. И это при том, что он никогда не мог похвастаться бюджетами, доступными, к примеру, американскому Vogue. Франке было важно, чтобы у фотографа было яркое и конкретное видение, в этом смысле она была по-настоящему уникальной, и теперь, когда ее не стало, я как-то особенно остро это ощущаю. И понимаю, что времена, когда главной задачей было удивлять, — прошли. В эпоху интернета уже ничем не удивишь.
