25 декабря 2025

Образ жизни • есть тема

Временные трудности

Евгений Цуркан

На подготовку этого специального выпуска у редакции The Blueprint ушло два календарных месяца, 46 рабочих дней и примерно 2000 человеко-часов, но, потратив такую уйму времени, сами мы так и не поняли, что вообще такое — время. Спасать нас пришлось старшему преподавателю философского факультета МГУ кандидату философских наук Евгению Цуркану.

огда мне предложили написать статью о времени, первая пришедшая в голову мысль заключалась в том, что у меня совершенно нет времени. На этом можно было бы закончить. Зачем писать о том, чего нет, да и как писать, когда нет? Потом меня охватило чувство праведного гнева. Мысли яростно роились вокруг вопроса: куда время делось? Оно же когда-то было или его вообще никогда не было? Кто его забрал, а главное — как? Время, столь интимно близкое, такое собственное, может быть отчуждено? Ни слова больше, приостанавливаем суету, пусть весь мир подождет, мы отправляемся на поиски утраченного времени!

Для начала определимся с тем, что ищем. Чтобы найдя, суметь опознать и не пройти мимо. Существует астрономическое время. Земля вертится, полный цикл ее вращения вокруг Солнца отделяет год от года, вокруг собственной оси — день ото дня. Много позже люди сумели оторвать время от Солнца и втиснуть сперва в механические, а затем и в электрические часы. Это время по Ньютону: внешнее, однородное, бесконечно делимое и непрерывное. Оно объективно и пусто — в нем происходят события, но события не образуют времени. Такое время невозможно отчуждать и перераспределять — оно едино.

Ньютон был занятым человеком и никогда не убивал время, так что в XX веке ньютоновское время убили за него, по крайней мере — в качестве универсального. С одной стороны, теория относительности показала условность времени, с другой стороны, такие влиятельные философы, как А. Бергсон и М. Хайдеггер, вновь вернули проблематике времени экзистенциальное измерение, длительность, проектность и жизненный порыв. В повседневной жизни мы измеряем время минутами и часами, а не порывами и проектами, но проживаем и ощущаем время мы совсем не как пустое и единообразное, а как разнородное, значимое и наполненное. Всему свое время — разбрасывать камни и собирать камни, время жить и время умирать. Секунды тут ни при чем. Категория астрономического времени до сих пор выступает «эсперанто» для договоров между людьми, но универсализм этой концепции был подорван. Впрочем, что астрономическая концепция времени не единственная, было видно и до XX века. Зенон своими знаменитыми апориями заставлял усомниться в существовании движения и времени, Беркли считал время лишенным объективной реальности, для Канта время — априорная форма чувственности, то есть условие возможности восприятия всех явлений. Это далеко не полный список, лишь те, кто первыми приходят в голову. В современности в сферах философии и психологии, экономики и социологии, музыки и кино свои представления о времени. Однако это все еще не отвечает на вопрос, куда делось время, не думаю, что его украли Хайдеггер или Бергсон. Как вышло, что концепций времени много, а самого времени нет?

Пришло время для разоблачительного жеста: если у одного времени недостает, у другого должно быть в избытке, что запускает проблему социального времени, определяемого ритмом коллективной жизни. Потребность в социальном сотрудничестве — основа социальных систем времени. Верования и обычаи, значимые для группы, осуществляют временную разметку — когда праздновать, а когда работать, когда сеять, когда жать, когда выходить на трудовую смену, а когда обедать. Социальное время прерывисто и качественно различно — делимо на мирское и сакральное, праздничное и будничное, рабочее и досуговое. У этого времени есть бюджеты, оно может кончиться, его можно купить и продать, ускорить и замедлить.

К

Евгений Цуркан • есть тема

Евгений Цуркан  • есть тема

Как вышло, что концепций времени много, а самого времени нет?

Мы спешим в попытке схватить ускользающее время за хвост. Современное время будто взбесилось, с каждым днем оно несется быстрее и быстрее. Наше время горячее и плотное: скорость доставки сообщения приближается к скорости света в оптоволокне. Наше время пульсирует в ритме расписания поездов, автобусов и самолетов. Наше время быстрое, настолько быстрое, что создатель направления «дромология» (теория скорости) П. Вирильо заявляет о замене времени и пространства в современности скоростью. Несмотря на все более сложные и совершенные технологии тайм-менеджмента, время ускользает, оставляя человека в вечном противоречии между стремлением успеть и невозможностью остановиться. Пытаясь приручить время, мы не замечаем, как оно приручает нас. Как мы дошли до жизни такой? Обратимся к кратчайшей истории социального времени.

Наше время быстрое, настолько быстрое, что создатель направления «дромология» (теория скорости) П. Вирильо заявляет о замене времени и пространства в современности скоростью.

Когда-то время было циклическим и кусало себя за хвост. В мифологическом сознании изменение ассоциировалось не с развитием, а с порчей. Мир обновлялся ежегодно. Для поддержания космических циклов каждый год следовало возвращать мир в хаотическое состояние, то есть уничтожать в физическом смысле все «грехи» года — все испорченное и оскверненное временем. Для этого существовал праздник дарообмена, когда все накопленное за год раздаривалось, пожиралось, топилось и сжигалось. Наши традиции празднования Нового года — слабый отголосок этой практики.

Принято считать, что корни линейной перспективы нашего европейского времени следует искать в христианстве. Время как книга — в нем есть начало, середина и конец. Иисус пришел на землю, и мы ведем летоисчисление с его рождения, а закончим вторым пришествием. После лекций французского ученого и политического деятеля Тюрго в 1750–1751 годах в европейском мышлении идея развития стала постепенно обмирщаться и отделяться от провидения, приобретая черты светского прогресса. Изменения — это не порча, а ступени в царство свободы, разума и пользы.

Новое время — время прогресса и разума — понималось как объект администрирования. Время — это проект, оно не завершено и находится в процессе реализации. Время кумулятивно и целенаправленно. Это значит, что происходящие в нем события не исчезают, а накапливаются и служат основанием для новых изменений. Количественные изменения со временем перерастают в качественные. Это задает истории смысл и направленность. Целенаправленность истории означает, что время устремлено к финальной точке — концу истории. Какое содержание получит конец истории, зависит от конкретного модернового проекта: коммунизм, либеральная демократия, тысячелетний рейх или что-то иное. В таком мире и таком времени можно поступать последовательно и рационально, членить проект на этапы, объявлять большие пласты истории ступенями на пути к более совершенному и современному обществу.

Модерновые общества ориентированы на изменения, новизну и прогресс, что cущественным образом отличает их от традиционных обществ, обладающих более консервативной ориентацией — на порядок, повторяемость и сходство. В постмодерне ценностная ориентация на новизну, сложность и разнообразие сохраняется, а проекты и метанарративы — великие рассказы и связанные с ними образы будущего — признаются несовременными. Движение и скорость остаются, цель упраздняется. Каждое новое поколение смартфонов отменяет предыдущее, каждая новая катастрофа — старую.

В современных капиталистических обществах дисциплина труда постепенно заменяется на кибернетический контроль. Четкие прежде контуры рабочего места и дома становятся все более пористыми, пока не исчезают совсем. Все это подается под маркером «эмансипации труда»: гибкий график занятости, отсутствие привязки к определенному рабочему месту, возможность сменить род деятельности, увеличение свободного времени. Однако обнаруживается подлог: свободного времени не становится больше, вместо этого стирается грань между рабочим и свободным временем.

Вдохновленные идеей проекта участники воображают, что нашли для себя рай на земле, но те, кто скачет от проекта к проекту, постепенно осознают, что такой способ работы питается их интеллектуальной и физической энергией.

Меняется ритм работы. В эпоху фордизма рабочее время было определено ритмом конвейеров, а в постфордистском обществе распространяется свободный рабочий график. Популярными становятся проектные формы работы, при которых сотрудники готовы к переработкам, поскольку проект, в отличие от рутинной неопределенно долгой работы на конвейере, рано или поздно завершится. Вдохновленные идеей проекта участники воображают, что нашли для себя рай на земле, но те, кто скачет от проекта к проекту, постепенно осознают, что такой способ работы питается их интеллектуальной и физической энергией, в конечном итоге приводя к истощению. Равно как со смартфонами и катастрофами, каждый новый проект — отменяет предыдущий. Линейное время модерна разбивается на островки.

Оборотной стороной тотального контроля и токсичной продуктивности становится неизбежное выгорание. Немецкий философ корейского происхождения Бён-Чхоль Хан в своих работах отмечает, что дисциплинарные общества уступили место обществам достижений — миру фитнес-клубов, опенспейсов и коворкингов. На первый взгляд это кажется освобождением: больше свободы, больше возможностей, больше самореализации. Но за фасадом бесконечной позитивности скрывается изнурительная гонка, в которой даже отдых превращается в еще один пункт списка дел.

Иногда лучшая стратегия — ничего не делать, замереть и остановиться.

Рано или поздно наступает усталость — и тот факт, что книги Хана о выгорании, депрессии и усталости от успеха становятся мировыми бестселлерами, лишь подтверждает: мы все немного измотаны. В погоне за эффективностью мы забыли, что приступ лени — не преступление. Пауза необходима для размышления и созерцания, а образованный ум признает пользу скуки. Иногда лучшая стратегия — ничего не делать, замереть и остановиться. Поэтому в качестве акта сопротивления — и спасения — я предлагаю лень. Не как праздность, а как осознанный отказ от навязанного темпа, как право на паузу в мире, который требует вечного движения. Следуя собственному совету, я позволю себе полениться — и на этом закончу. Ведь когда потерянное время вновь найдено, можно и отдохнуть.