Орать нельзя терпеть

текст: 

иллюстрации: 

Ксения Демидкина

аня новикова

Нормализованная агрессия, похоже, становится нашей новой реальностью. Лента Telegram похожа на бесконечный триллер. На телевидении оттачивают искусство hate speech. И пока одни получают лицензию на насилие, другие вынуждены держать кипящие эмоции в себе. Как не захлебнуться в новой волне ярости, разбиралась Ксения Демидкина.

Агрессии стало больше? 

На оператора в Москве напали из-за съемки k-pop-танца, в Воронеже мужчина избил подростка за нецензурную брань в присутствии собаки, в Подмосковье детей заставили извиняться на камеру за разбросанный мусор. Чтение новостей всегда было занятием не для слабонервных. Но в последнее время уровень агрессии и абсурда как будто зашкаливает. Переключиться тоже не особо получается. Netflix предлагает сериал «Грызня», в котором из-за банальной стычки на парковке сносит крышу и успешной бизнесвумен, и одинокому разнорабочему. Amediateka — новый сезон «Наследников», в котором продолжает изводить друг друга преуспевающее семейство Рой. А я все еще не отошла от психоделического исследования ярости в оскароносном «Всё, везде и сразу».

Сиднейский Institute for Economics and Peace с 2007 года измеряет Global Peace Index (в русскоязычном варианте — глобальный индекс миролюбия) и в отчете за 2022 год фиксирует самый низкий уровень «миролюбия» за последние 15 лет. Вклад России в эти результаты преуменьшать не будем.

«Любые социальные катаклизмы способствуют легализации агрессии. Появляется все больше людей, у которых был непосредственный опыт соприкосновения с насилием. И это имеет долгосрочные последствия для общества», — комментирует Вера Якупова, кандидат психологических наук, научная сотрудница факультета психологии МГУ, основательница психологического центра Good Point.

Примером такой легализации становится новый российский вигилантизм — люди с горячей головой и не самыми чистыми руками смело берут на себя функции правоохранительных органов и блюстителей морали. В России к ним до сих пор неоднозначное отношение: чем плох дополнительный контроль правопорядка со стороны неравнодушных граждан? Проблема в том, что вигиланты руководствуются не законами (хотя и к ним сейчас большие вопросы), а собственными представлениями о добре и зле. И если раньше объектами травли и провокаций становились владельцы неправильно припаркованных автомобилей, то теперь — актриса Лия Ахеджакова, сотрудники «Мемориала» (признан иностранным агентом) и Сахаровского центра (признан иностраннымагентом) или безымянные прохожие.

За вычетом бытовых и политических агрессоров и пострадавших от них напрямую остаются еще миллионы тех, кто с насилием непосредственно не соприкасается и лишь листает безумную ленту новостей. То, что мы переживаем, — это травма? Как на это отреагирует наша психика? «ПТСР стало такой расхожей аббревиатурой, что изначальный смысл ее размылся, — объясняет психиатр и психотерапевт клиники „Рассвет“ Мария Александрова. — Посттравматическое стрессовое расстройство — это заболевание, нарушение нормальной работы психики, связанное с психотравмой. У него есть четкие критерии диагностики, в частности — тяжелый стресс, связанный с угрозой жизни и здоровью, либо непосредственное наблюдение такой угрозы. В каком-то смысле невозможность защитить себя или своих близких может привести к ПТСР. Но далеко не у всех. В зависимости от контекста и тяжести стрессора вероятность такой реакции колеблется от 10 до 20% среди столкнувшихся с серьезной угрозой. Это даже не половина. Таким образом, говорить о ПТСР „у всех“ мы не можем».

Про рост агрессии говорили еще в эпоху ковидного локдауна (помните, какое уютное было время?). Если раньше агрессия размазывалась тонким слоем по всем сферам жизни, то во время самоизоляции она сконцентрировалась на 60 квадратных метрах среднестатистической двушки. Дети перестали ходить в сады и школы. Взрослые делили рабочее пространство на одном кухонном столе. Градус напряжения повышался, и под горячую руку попадали те, кто был ближе всего. О проблеме домашнего насилия тогда говорил генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш. В TikTok завирусились видео с жестом, которым можно попросить о помощи. После снятия ограничений резко подскочило число разводов. Журналистка Настя Красильникова выпустила документальный сериал «Хватит!» о насилии над женщинами — дома, на работе, в роддомах. Истории Настя начала собирать еще в ноябре 2019-го, но премьера в августе 2020-го попала в самый пик обсуждения проблемы.

Агрессии стало меньше? 

Тогда же, в 2020-м, на русском языке вышел бестселлер канадского нейропсихолога Стивена Пинкера «Лучшее в нас: Почему насилия в мире стало меньше». Автор последовательно развенчивает бытовой миф о том, что «раньше было лучше». Цифры и графики показывают, что войны, геноцид, смертная казнь, сжигание на кострах за инаковость, пытки и другие жестокие практики перестали считаться повседневностью и нормой, стали заметными, как модно говорить, видимыми. Впрочем, книга, которая в ковидные времена казалась утешением, сегодня выглядит издевкой. После 24 февраля 2022 года научный редактор русского издания и автор предисловия, политолог Екатерина Шульман (признана в РФ иностранным агентом) отдувается и за себя, и за Пинкера. «Где же ваш хваленый лучший мир?» — вопрошает внимательный читатель. Но с позиции Пинкера происходящее — локальная вспышка на фоне многовековой глобальной позитивной тенденции. Здесь и сейчас от этого, правда, не легче.

Впрочем, небольшие позитивные изменения стоит отметить: на смену «вас много, я одна» и «женщина, вас тут не стояло» пришла клиентоориентированность. В нерадивых сотрудников больше не кидаются степлерами (реальная история из нулевых, за которую руководителя даже не уволили), теперь им дают корректную обратную связь.

Свою роль, кстати, сыграла постпандемийная «удаленка»: ну не бросишь ты степлер через экран монитора. Даже частично вернувшись в офис и перейдя на гибридный формат работы, мы стали меньше контактировать с другими людьми, и риск быть охаянным на улице и наорать на кого-то в ответ сократился. Данных об уровне насилия в офисе у нас нет, но Национальное бюро экономических исследований США выявило, что количество самоубийств среди школьников снижалось во время каникул и при переходе на онлайн-обучение во время локдауна и снова росло по возвращении в школу — дети сталкивались с буллингом.

«В своей практике я не вижу увеличения проблем с агрессией, — делится наблюдениями психиатр и психотерапевт клиники „Рассвет“ Мария Александрова. — На мой взгляд, стало заметно больше тревоги, и это объяснимо. Полностью перевернулись представления, ожидания, привычный уклад жизни. Красной нитью проходит переживание неопределенности и страха. Многие говорят о беспомощности, потере контроля, чувстве вины из-за невозможности что-либо изменить. А вот жалоб на раздражительность и агрессивность примерно столько же, сколько и раньше».

Так все-таки вырос уровень агрессии в нашем обществе или нет? «Не встречал таких исследований, — говорит социолог Дмитрий Рогозин. — Но я полагаю, что уровень агрессии можно измерить. Задача хорошая, нужно лишь найти коллектив безумцев для ее решения. Как психологический феномен агрессия измеряется. А вот социологически измерить уровень агрессии разных социальных групп — это уже что-то относительно новое».

Руби сплеча  

В моем окружении способ выпустить пар ищут многие. «Отдыхали на даче и обсуждали, что постоянно закапываем в себе негатив. Тебя задели, ты промолчал, и так по кругу, — рассказывают мои подруги. — Взяли топор. Завернули в газетку (потому что идти с топором через всю деревню двум девушкам — как-то не очень). Пошли в лес. Нашли пень. И с криками и немного слезами этот пень рубили.
Опыт классный. Хотим периодически повторять».

«Босс предложил всей командой съездить в дестрой-комнату, — делится опытом другая подруга. — Дисклеймер: мне не понравилось. Во-первых, неэстетично: комнатушка в жутком подвале жилого дома, где стоят советские серванты с посудой и старые телевизоры. У входа нас встретил парень, выдал каски с защитными очками и сказал: „У вас есть час, делайте что хотите“. Во-вторых, я не видела кайфа в разрушении. Я бы лучше что-то создала, нарисовала, слепила из глины».

Комнаты ярости — модная, но не новая тема. В 1970-х годах нечто подобное практиковал американский психолог Артур Янов, автор теории «первичного крика». Он был уверен, что через крик можно выплеснуть эмоции, и «лечил» этим способом Джона Леннона и Йоко Оно. В современной психотерапии этот подход подвергается критике.

«Такие практики относятся к стресс-релизу — завершению стрессовой реакции, — поясняет Вера Якупова. — Неплохой вариант только в экстренных случаях. Как это работает на уровне физиологии? Например, вас подрезали на дороге. Организм активизировался, выделились адреналин и норадреналин. И дальше ничего не произошло. И вот это „произошло“ можно смоделировать: потрясти руками, попрыгать, опустить лицо в холодную воду, сходить на пробежку. У каждого свой способ. Кто-то идет на пробежку, кто-то наводит порядок в доме, кто-то занимается сексом, а кто-то идет в дебош-комнату».

Проблемы начинаются, когда «побить грушу в спортзале» становится единственным способом сбросить напряжение и постепенно вытесняет другие сферы жизни. Можно получить обратный эффект, и ярости станет только больше. Или скатиться в аутоагрессию, которая проявится перееданием, трудоголизмом или изнуряющими тренировками.

От эмоциональной регуляции до НОКСА

«За агрессией всегда стоит эмоция: гнев, злость, а иногда и страх. Эмоции — не побочный продукт, не пар, который можно просто выпустить. Это важная часть психики. И если мы постоянно их подавляем и игнорируем, то игнорируем и свои потребности, — предостерегает Вера Якупова. — Чтобы этого не происходило, нужны навыки эмоциональной саморегуляции, которые развиваются в процессе психотерапии. Это не значит ничего не чувствовать, а как раз наоборот — распознавать, на что и как я реагирую, и контролировать этот момент. Чувствовать злость и отслеживать, какая потребность за ней стоит. Например, меня заставляют выйти на работу в выходной и не собираются это оплачивать. Нарушаются договоренности и мои границы. Но я не иду за ярким эмоциональным импульсом: не перехожу на оскорбления, не срываюсь на близких. Я думаю о том, что мне поможет отстоять мою потребность. Твердо и спокойно сказать: „Нет, извините, я не смогу“. Написать официальное письмо. Выйти на работу, но только с оплатой. Уволиться, в конце концов».

Но что делать, если точка кипения пройдена и агрессия перешла в физическое насилие? Даже если автор насилия осознает, что его действия ненормальны и опасны, он редко может сам поменять деструктивное поведение. Специалистов, которые работают с авторами насилия с позиции исследователя и равного партнера, а не судьи, найти сложно. Центр «Насилию.нет» (признан иноагентом) — один из немногих, где можно записаться на бесплатную консультацию и получить квалифицированную помощь. Работа с авторами насилия часто строится по модели НОКСА. Каждая буква в аббревиатуре означает фокус на одном из пяти этапов: насилии, ответственности, контексте, следствии и альтернативе. В процессе терапии человек учится замечать и признавать насилие, отслеживать триггеры, называть эмоции, возвращать себе контроль и ответственность, искать более здоровые способы выражения гнева.

Словами через рот

Американский психолог Маршалл Бертрам Розенберг, автор бестселлера «Ненасильственное общение. Язык жизни» разработал концепцию ненасильственного общения еще в 1960-х года. В ее основе лежит «я—сообщение». Идея простая — строить фразы по формуле «мое чувство + безоценочный факт + объяснение + желание». То есть вместо универсального и лаконичного «да пошел ты» лучше сказать: «Когда ты написал то сообщение, я ужасно разозлилась, потому что прочитала в нем обвинение. Из-за этого я не хотела помогать и встала в позу. Я бы хотела, чтобы ты по-другому озвучивал проблемы». Получается не сразу и не всегда. Сначала коробит от неестественности. От необходимости взвешивать каждое слово. От непонимания, как весь этот цирк с конями поможет лично мне. Но инвестиции приносят дивиденды: после сложных разговоров не рвет на части от ярости, а конфликты решаются проще и быстрее.

Лучше всего с этой концепцией в России знакомы родители нового поколения — ее активно продвигает автор настольных книг всех мам и пап Юлия Гиппенрейтер. Но есть и другие родительские лайфхаки, применимые и в отношениях со взрослыми людьми. Писательница Наталья Ремиш живет и растит детей в Нидерландах. В своем блоге она рассказывает, как в детских садах и школах малышей учат выставлять руку вперед и говорить: «Стоп. Мне это неприятно. Со мной так нельзя». Я бы хотела, чтобы меня тоже научили этому в детстве. Тогда я бы не терпела годами токсичного босса и потом сама не срывалась бы на стажеров (ребята, простите меня, если вы это читаете!). Не потратила бы много лет и денег на психотерапию, чтобы перестать играть в молчанку с мужем, а говорить «я злюсь». Но нас не научили, значит, мы будем учиться этому сами. Надеюсь, когда-нибудь Пинкер напишет книгу «Конец насилия», и нам нечего будет ему возразить.