Антон Кушаев + Ксения Чилингарова

интервью:

Ксения Чилингарова 

Фото:

Дарья Кузнецова 

В 2020 году мы отметили в нашем списке The Blueprint 100 художника Антона Кушаева. Резидент мастерских «Гаража», участник 2-й Триеннале, в прошлом иконописец — сейчас он не рисует людей, ни святых, ни грешных. Кушаев видит мир обезлюдевшим, и неизвестно чего в этом больше — ностальгии или предсказания. Для The Blueprint с художником поговорила его поклонница, коллекционер и патрон «Гаража» Ксения Чилингарова — о разочаровании в церкви, Pussy Riot, ТикТоке и московской арт-тусовке.

Когда я попала на выставку в «Сцену», мне понравилась именно керамика. Расскажи, почему ты ей занимаешься — керамика у тебя очень необычно соседствует с живописью.

Все, что связано с искусством, хочется остудить. Можно остужать до уровня китча — как это делали молодые британские художники (так называли критики Дэмиена Херста, Трейси Эмин и других близких им художников 90-х. — Прим. The Blueprint). Керамика — один из способов.

Как человек, который связан с модой, я понимаю, что когда у тебя условно очень что-то пестрое внизу, то сверху нужно что-то, что приглушает, успокаивает весь образ. Тогда все вместе это дает гармонию.

А для меня искусство — это как раз то, что нарушает гармонию. Для меня есть принципиальная разница между культурой и искусством. Культура — это антиприрода, человек сооружает вокруг себя экзоскелет. А искусство трансгрессивно — оно как раз разрывает границы.

Поражает чувства?

Нет, ни в коем случае. Искусство — это некое моделирование ситуации, в которой ты можешь почувствовать реальность. Я пытаюсь добиться этого в своих работах, чтобы зритель, увидев эту двойственность, вдруг почувствовал, что что-то не так.

Это даже тройственность, много слоев. Когда я первый раз увидела твои работы, первые из них произвели на меня отталкивающее впечатление. Оказывается, это такая идея — сначала не понравиться?

Или наоборот. Мне принципиально важно как раз это ощущение, что «что-то неправильно». Это и есть реальность: не все работает так, как мы знаем.

Я потом прочитала, что ты окончил школу иконописи. Было видно, что есть желание переработать русскую тему — и создать новый миф, сказочность.

Это специально — я даже добавляю театральность. С одной стороны, все выглядит прикольно и мило, с цветочками, но остается ощущение, что что-то не то. Это связано с набором предметов, которые я стараюсь комбинировать.

Ты же и техники комбинируешь?

Да, я даже создаю картины с двойной рамой — из керамики и дерева, — чтобы была попытка выйти за границы живописи.

Мы немного вернемся к русскости. Это для тебя важная тема, как часть осознания себя?

Я одновременно романтично и цинично настроен. Все, что касается русской культуры, я воспринимаю как систему заблуждений. Но для меня это важно, потому что это замена религиозности.

А ты религиозный человек?

Сейчас нет. В начале-середине 90-х молодежь ринулась в церковь — и я попал в эту волну. Это была романтическая повестка, поиски идеала. Фрески же прекрасны. К тому же все совпало с политическими изменениями в стране: я ощущал себя частью большого политического процесса. Мне было важно церковное возрождение, большое количество людей, которые пошли туда, бывших хиппи. А потом очень много людей, которые были изначально идейно и идеалистически настроены, просто ушли. Это совпало с Pussy Riot.

А ты как к ним относишься?

Мне было абсолютно все равно, что они сделали. Меня возмутила реакция церковного сообщества. Меня выдавила эта реакция.

Ты писал иконы?

Фрески.

При всех разочарованиях, я понимаю, что некий мистицизм, духовность тебе близка.

Я очень люблю любое искусство, связанное с масонами. Мой любимый художник — [Уильям] Блейк. 

Твое отношение к поэтам?

Я их люблю. Взять хотя бы Андрея Белого. Все это интересно как некая система безвкусицы. Мне нравится сочетание безвкусицы и вкуса, это манипулятивная тема, особенно в контексте современного искусства.

Что для тебя вкус, а что безвкусица?

Я как раз и говорю о том, что нет этих понятий. Любая система координат, в которую ты пытаешься влезть, становится твоей ловушкой. Вот для кого-то Рерих — круто, а Шилов — плохо. Я же в принципе стараюсь исключать такое категоричное мышление, когда есть что-то хорошее, есть что-то плохое. Как мне видится, задача художника в том, чтобы одинаково замиксовать все это в некий такой слипшийся комок, который может раскрыться чем-то третьим. И тогда это может сработать как некое откровение, пробить брешь, сквозь которую увидишь что-то реальное. Или наоборот — нереальное.

Хотела еще немного поговорить про мифы — эта тема встречается у еще одного русского художника, Евгения Антуфьева, и я знаю, что вы дружите, ну или приятельствуете.

Для меня работы Жени — это все-таки определенная высота, и, естественно, я отношусь с большим пиететом к нему. Для меня было неожиданным и очень приятным вообще внимание с его стороны. Это важно для художника. Некое подтверждение того, что ты в принципе правильно куда-то двигаешься. Для меня успех в этом и состоит. Успех — это когда человек, которого ты уважаешь, тебе скажет, что все окей. 

Какие у тебя вообще ощущения от арт-тусовки?

Не думаю, что есть какая-то гомогенная среда. Есть сложившееся сообщество вокруг мастерских «Гаража», а есть художники с разными практиками, разные люди из других регионов...

И как тебе?

Мне нравится общаться с теми, кто гораздо моложе — молодые ребята всегда своеобразные инфлюенсеры. Мне в этом смысле очень нравится общаться со своими дочками, потому что они мне какие-нибудь смешные вещи рассказывают про Tik Tok или еще про что-то такое.

А ты вообще видел Tik Tok?

Да, я даже зарегистрировался там и пытался в течение месяца тиктоки смотреть. Но меня он начинает раздражать и отвлекать: жизнь художника — это дисциплина, необходимо выстроить свой график и вставать регулярно в одно и то же время. Я недавно это услышал — чем отличается профессиональный художник от непрофессионального. Непрофессионал может ждать вдохновения, а профессионал должен работать каждый день.

Это очень-очень тонко, потому что это касается не только художников, но и писателей, поэтов, дизайнеров, которые все время ждут, что вот настанет момент, настанет пандемия, и мы начнем наконец-то работать. И в итоге этого никогда не происходит. Но бывают же дни, когда вообще не хочется работать.

Ну это скорее связано с каким-то физическим состоянием, и у всех бывает. Не можешь встать, голова болит.

Пикассо за ночь по десять картин делал, и, наверное, вряд ли он утром вставал.

И тем не менее Пикассо был примером дисциплины, потому что он работал ежедневно до конца своей жизни, суперпроизводительный художник. Для меня важно продолжать работать ежедневно, сохранять какой-то ритм. И вот Tik Tok меня начал раздражать тем, что у меня рушится дисциплина.

Я думаю, что да, это такая деструктивная сила интернета. Кстати, вот твои отношения с цифровым пространством — они какие? Потому что у тебя много вот этой какой-то скрытой цифровизны, ну просто я понимаю, что это очень важная тема для тебя.

Два момента. Во-первых, никто из современных художников, не важно, какого направления, использующих разные медиа, не может игнорировать, что это суперважная история. А второй момент — привлекательный для меня лично: цифровой поворот в принципе стал новой религией, это возможность говорить о возвышенном или о божественном, пусть даже в кавычках. Меня увлекают мысли о том, что бог есть в интернете или ему можно позвонить по скайпу. Это смешно, но это новая возможность и новая реальность. И в этом контексте мне интересно из этой цифровой реальности вытащить что-то, что может стать материальным, но пока где-то затерялось.

Ты вырос не в Москве, а в Подмосковье, и, возможно, поэтому в твоих работах так много природы. Расскажи про свое детство.

Ну да, собственно, я рос в подмосковном поселке, и, конечно, там было много природы. Прежде всего было два больших озера. Летом каждый день ходили купаться, и, соответственно, все развлечения вокруг этого строились. Да, конечно, и до сих пор я могу сказать, что единственное место, где я отдыхаю, — это лес. Остальное очень сильно напрягает. И мне нравится лес тем, что это принципиально другое состояние, там хаос, там нет прямых линий, там все как бы логично. Ты вне расчерченной человеком системы. Мне очень нравится.

У тебя в работах нет человека. А куда он делся?

Он вытеснен нечеловеческими агентами. Это актуальная, модная тема. Насколько я это чувствую со стороны искусства, это отсутствие человека. У меня один раз было сильное ощущение, когда я пришел, кажется, в Эрмитаж, и меня покоробила эта ситуация — люди смотрят на картины с людьми.

Мне интересно, как можно выйти за границы человека, хотя бы за границы картинки. Ко всему прочему, человек в любой картине — некое мерило, точка отсчета. А вот человека нет: может, он исчез, а может, он ждет за стенкой.

А ты всегда хотел быть художником?

Думаю, да. Потому что я начал рано. Мне мама подарила масляные краски в 11 лет. Я старался писать, потому что мне объяснили, что рисовать — это другое. Поэтому у меня всегда было ощущение, не в пафосном смысле, что это какая-то миссия, это моя профессия, ну такая как бы, которая очень органична для меня. Мне нравились с детства краски, кисточки, вся эта материальность, запах и консистенция.

Мне всегда было любопытно: вот ты закончил работу — как ты понимаешь, что она закончена?

Ну, у меня всегда есть конкретная точка, когда уже закончено. И я изначально примерно понимаю, что я хочу сделать. Это еще связано с той техникой, которую я стараюсь использовать: коллажность, слои и так далее. Условно говоря, у меня есть какое-то интуитивное ощущение, что должно получиться, и я предвижу какие-то шаги, и когда делаю до конца эти шаги, я понимаю, что вот и все — я все сделал.

Это приятное ощущение?

Это очень обманчивое ощущение, потому что так часто бывает, мне кажется, со всеми людьми, кто делает свои работы. Когда ты кайфуешь в процессе — это значит, что ничего не получилось. А когда ты сомневаешься, тебе тяжело... то тогда есть надежда на то, что будет окей. И всегда получаются именно те работы, от которых я этого не ожидал.

Фото: Дарья Кузнецова 

Стиль: Виктория Гок

MUAH: Лера Витько (LI-NE Agency) 

Арт-директор: Сергей Пацюк

Продюсер: Макс Кузин 

Ассистент стилиста: Рина Фролова