Невольная свобода

текст:

Сергей Белов

В Русском музее идет выставка «Вне истеблишмента» — первая масштабная попытка представить широкой публике работы непрофессиональных художников, имеющих ментальные особенности и/или психиатрический опыт. Такое искусство часто называют «ар-брют» и «аутсайдер-арт». По просьбе The Blueprint куратор и бывший сотрудник Музея наивного искусства в Москве Сергей Белов рассказал про самых важных художников-аутсайдеров.

Адольф Вёльфли ____________________________ (1864 – 1930)

Швейцарцу Вёльфли не повезло: он родился не на мирной ферме у какого-нибудь сыродела, а в семье каменщика-алкоголика и прачки со слабым здоровьем. Жил в нищете, рано остался сиротой, был «приемышем», работающим за еду и крышу над головой. Недолго служил в армии. Дважды был арестован за домогательства к несовершеннолетним девочкам. Во время отбывания первого наказания увидел галлюцинацию: «Святой дух», который «был его маленькой женой». В 1895 году его окончательно изолировали от общества — во вполне прогрессивном для тех времен «приюте безумцев» Вальдау в Берне. Годы несчастий привели его туда, где ему наконец не надо было думать о пропитании и ночлеге, где к нему проявляли внимание и даже заботу.

Тем не менее в первые годы пребывания Вёльфли в Вальдау его болезнь стремительно прогрессировала. Он был физически крепким и буйным, нередко жестоким по отношению к другим пациентам, а потому его часто запирали в одиночке. В какой-то момент он начал рисовать простым карандашом на обрывках газет, это его успокаивало. Не меньшее удовольствие ему доставляло разделывание древесины: он неутомимо колол и пилил дрова для больницы. В начале 1900-х он начал подписывать свои рисунки «Адольф Вёльфли, композитор», утверждал, что «пишет важные музыкальные произведения». В 1907 году в Вальдау появился Вальтер Моргенталер, молодой ассистент врача, который был поражен четкостью и пластичностью рисунков Вёльфли. Он добился бесперебойного присутствия у Вёльфли бумаги и карандашей (каждый понедельник — новый карандаш, позднее — цветные карандаши), а со временем выбивал ему заказы на рисунки и даже роспись шкафа. Ободренный положительными оценками Вёльфли начал свой гигантский многочастный труд, включающий рисунки (около 3000), песни, стихи, фантастическое повествование с элементами автобиографии, молитвы, пророчества, планы по переустройству мира (всего около 25 000 страниц текста). При этом он все чаще предпочитал проводить время в камере/палате, боялся, что его выпустят из больницы.

В 1921 году Моргенталер завершил посвященную Вёльфли монографию «Душевнобольной как художник». Выход книги сопровождался рядом прижизненных выставок Вёльфли в Швейцарии. Книга попала в исторический момент, когда западный мир пытался осознать последствия социальных и культурных сдвигов после Первой мировой войны, и впечатлила многих — Рильке, Бретона, Дюбюффе. На этом фоне у Вёльфли, который испытывал повышенное внимание к своей персоне, усугубилась мания величия и начались эпилептические приступы.

Творчество Вёльфли — единый сплав иллюстраций, фантастического текста и нот. Попытки адаптировать нотные записи Вёльфли и воплотить их в звуке не раз предпринимались, но вопрос о том, действительно ли они являются вполне дешифруемой записью музыки или ее декоративной имитацией, остается дискуссионным. Метод жизни и творчества Вёльфли в больнице был тотален и маниакален. Он бил других пациентов так, что ломал им кости, а берясь за карандаш, не оставлял поверхность листа незаполненной, если же какой-то кусочек он все же пропускал, то непременно делал на пустом месте проколы, называя их «птичками». Находясь в изоляции, Адольф создавал свой собственный мир, пересобирая его из элементов, приходящих извне, — газетных новостей, обрывочных знаний, слухов, любой визуальной информации (ему, к примеру, было доступно издание The Illustrated London News, которое он использовал для своих коллажей).

На данный момент Адольф Вёльфли остается одним из самых известных и влиятельных художников феномена аутсайдер-арт. К сожалению, начатую более 40 лет назад работу по изданию и комментированию его монументального труда до сих пор не завершили.

Луис Уэйн

____________________________ (1860 – 1939)

Луис Уэйн (его недавно сыграл Бенедикт Камбербэтч) родился в Лондоне, был старшим ребенком в семье, у него было пять младших сестер. После смерти отца Уэйн, имевший художественное образование, стал зарабатывать иллюстрациями, рисуя сельские виды и животных. В 23 года он женился на Эмили Ричардсон, гувернантке своих сестер. В браке они прожили всего три года: Эмили умерла от рака груди. Перед смертью жены он принес ей спасенного бездомного котенка, назвал его Питером и стал постоянно рисовать, проводя время с умирающей женой. Это и определило главную тему его искусства на всю оставшуюся жизнь.

В конце XIX века изображения кошек на открытках, подарочных упаковках и этикетках пользовались огромным спросом, так что Уэйн попал в тренд. Его кошки очень скоро стали антропоморфными, что придавало им особое очарование в глазах широкой публики. Несмотря на популярность, художник был крайне неаккуратен в финансовых вопросах, из-за чего всю жизнь балансировал на грани бедности. Уезжал в США, снискал славу и там, но деньгами не разжился. Уэйн всегда был эксцентриком, а после возвращения домой, в Англию, у него начали появляться первые признаки шизофрении (их считали таковыми тогда, а по современным оценкам, у художника было расстройство аутического спектра). В 1924 году сестры, устав от вспышек агрессии и хаотического поведения брата, сдали его в «психушку» для нищих. Лишь год спустя публика узнала, что Уэйн был там, и в его судьбу вмешались многие известные люди, среди которых был, например, Герберт Уэллс. Транзитом через знаменитый лондонский «Бедлам» (Бетлемская королевская больница. — Прим. The Blueprint) он попал в госпиталь Напсбери — милейшее поместье с садом и кошками, где и провел последние годы, занимаясь графикой.

В год смерти Уэйна восемь его работ нашел в лавке старьевщика психиатр Уолтер Маклай и на долгие годы сделал их хрестоматийным примером того, как психическое заболевание меняет манеру художника. Это была серия изображений («портретов») кошек от более или менее реалистичных до превращавших кошку в подобие фрактала. Однако выводы Маклая были произвольными, подогнанными под его теорию. Известно, что и в самые поздние годы Уэйн отлично справлялся с реалистичными изображениями, его мастерство не угасло, но преобразилось. Кроме того, есть и более ранние примеры преображения кошек — в 1914 году он создал дизайн кубистических керамических скульптур кошек для компании Amphora Ceramics.

Очевидно, болезнь некоторым образом повлияла на манеру Уэйна, но утверждать, что дело только в ней, опрометчиво. Возможно, это был пример «освобождения в пределах изоляции». Предоставленный сам себе и своему внутреннему миру, Уэйн наконец смог раскрепостить свой талант и пойти дальше в своей главной теме.

На долгие годы имя Уэйна было практически забыто. Лишь в 1990-е интерес к нему возник вновь, когда в интернете начал вирусно распространяться тот самый самопальный коллаж из восьми рисунков, подобранный Маклаем в качестве пособия по влиянию психической болезни на распад личности. Но именно эти работы сейчас считаются важнейшими во всем творчестве Уэйна, а его ранние иллюстрации остаются лишь приметой эпохи.

Генри Даргер

____________________________ (1892 – 1973)

Родившийся в Чикаго Генри Даргер, как и многие художники-аутсайдеры, рано стал одинок и подвергался жестокому давлению социума. В 4 года он лишился матери, потом тяжело заболел отец. В 8 лет он оказался в приюте, причем его сочли настолько умным, что сразу зачислили в третий класс, но из-за «ненормального поведения» перевели в интернат для слабоумных с диагнозом self-abuse (что было эвфемизмом для мастурбации). У мальчика были признаки аутичного поведения, что чрезвычайно бесило как педагогов, так и других детей. Методы воздействия тогда были простыми — побои, ругань, тяжелый труд. Когда ему исполнилось 16 лет, умер его отец. Даргер сбежал из интерната и устроился подсобным рабочим в католической больнице, где и проработал всю свою жизнь, избегая контактов с людьми, живя тихим затворником.

Когда ему было 20 лет, случилось страшное и значимое событие, повлиявшее на его жизнь: была похищена и убита маленькая девочка Элси Парубек. Это событие широко освещалось в прессе, а Даргер создал в своем жилище своеобразный алтарь ее памяти, что породило уже в 1990-е годы спекуляции о том, что убийцей был он.

Только после смерти Даргера стало ясно, что на протяжении всей жизни он работал над тремя произведениями, из которых самым известным стал огромный (более 15 000 страниц) иллюстрированный роман о «дочерях Вивиан» (Vivian Girls), представленных Даргером похожими друг на друга маленькими девочками с пенисами. Роман посвящен борьбе детей против поработителей, действия разворачиваются на планете, для которой Земля является всего лишь спутником. Роман изобилует подробными сценами жестокости и убийств (жертвами в основном изображаются дети, но иногда и они действуют не менее жестоко). Элси стала прототипом героини романа Энни Аронбург, благодаря которой состоялось первое восстание детей против взрослых.

То, что наследие Даргера не исчезло с его смертью, — счастливая случайность. Домовладелец Натан Лернер, у которого Даргер снимал свою маленькую квартирку, оказался художником, фотографом и дизайнером. Обнаружив труд жизни Даргера, он отнесся к нему по возможности бережно и познакомил с ним арт-сообщество.

Сегодня Даргер является самым дорогим художником-аутсайдером в мире. Стоимость одного листа с его рисунками может достигать четверти миллиона долларов. К творчеству художника нередко обращаются в своих работах современные авторы, например, Джастин Керланд и Робин О’Нил, а в 2004 году вышел документальный фильм о нем «На границах нереального».

Александр Лобанов

____________________________ (1924 – 2003)

Лобанов — глухой из утонувшего города Мологи в Ярославской области, повернутый на оружии и Сталине, — стал известен только в середине 1990-х, когда его начал популяризировать психиатр, лечащий врач и впоследствии коллекционер аутсайдер-арта Владимир Гаврилов. Постепенно узнающая мир Россия в конце 1980-х и 1990-х открывала для себя явления, давно известные и исследуемые на Западе. С другой стороны, в эти же годы появляется огромный интерес ко всему советскому и русскому в Европе и Америке. Так что художник вышел из тьмы неизвестности в нужное время.

Лобанов не был глухим от рождения и развивался нормально, но в 7 лет перенес менингит — и после этого оглох. В 1939 году не получившего никакого образования мальчика из-за стесненных обстоятельств отправили в интернат для глухонемых. Там врачи констатировали, что он не заговорит и учить его бесполезно. Началась война, Ярославль оказался в прифронтовой зоне, и на оружие вернувшийся в семью Лобанов насмотрелся. Его по понятным причинам в армию не призвали, он недолгое время трудился в женских коллективах, часто испытывая грубое давление и домогательства. Не понимая и не принимая такого отношения, он отказался работать, перестал слушаться мать. В 1947 году она, уставшая от бесконечных проблем, сдала сына в психиатрическую больницу Ярославля, откуда его перевели в загородную лечебницу «Афонино». Там он и остался до самой смерти.

По утверждению Гаврилова, вплоть до 1970-х в больнице были большие проблемы с медикаментами, поэтому психотропных препаратов Лобанов не получал. Его состояние объяснялось тем, что он навсегда застрял в полудетском состоянии, запертый в своей голове без возможности настоящего контакта с миром.

Первые его попытки рисовать относятся к концу 1950-х, когда закончился первый долгий период его постоянного протеста против изоляции. Рисование, как и в случае с Вёльфли, успокаивало Лобанова. Его завораживало оружие, а стремление к устойчивости мира привело его к «изобретению» двустволки системы Мосина (ведь симметричное кажется более устойчивым). Фигура Сталина была для него образом заступника. Тяготение к декоративности, орнаментальности, повтору превращали его работы в своеобразную смесь плаката, герба и узора.

К концу жизни Лобанов получил признание и даже побывал на открытии собственной выставки, оставаясь при этом поселенцем больницы «Афонино». Сейчас Лобанов — самый известный российский художник-аутсайдер.

Шаибия Талал

____________________________ (1929 – 2004)

Парадоксально, но Шаибия Талал — женщина-аутсайдер в исламской стране — является одним из культурных символов Марокко. Шаибию выдали замуж в 13 лет за 70-летнего старика. В 14 лет стала матерью, в 15 — вдовой. Судьба более чем распространенная в Марокко и по сей день. Овдовев, она была вынуждена сама добывать себе пропитание. Без образования, она работала горничной и хотела только одного — обеспечить своего сына. И все бы шло так, но в 1954 году ей было видение: люди в белых одеждах вошли к ней в комнату, дали кисти с красками и сказали: «Теперь этим ты будешь зарабатывать на жизнь». Она сочла это велением Аллаха и принялась за дело. Марокко на тот момент было колонией Франции, так что исламские законы не были здесь слишком строги и женщина могла жить одна и рисовать. Днем Шаибия работала, а рисовала по вечерам: сначала оставляла отпечатки рук синей краской, как первобытные люди, затем стала рисовать линии и, наконец, образы. В этой атмосфере упоения живописью рос ее сын Хусейн, который сам стал в итоге профессиональным художником.

В 1966 году в гости к сыну Шаибии пришел Пьер Годибер, молодой арт-критик, куратор, только начавший карьеру в парижском Музее современного искусства. Он увидел рисунки Шаибии. С тех пор карьера неграмотной художницы-самоучки, погруженной в свои видения, развивалась стремительно: выставки в Марокко (в филиале Гёте-Института), Франции, Дании, Германии, Нидерландах, Испании.

Талал занималась живописью до самой смерти, проложив дорогу другим марокканским художницам без образования — Фатиме Хасан Эль Фаруж, Радии бинт Аль-Хусейн и другим.

Яёи Кусама

____________________________ (р. 1929)

Строго говоря, Кусама — богатая, успешная и коммерчески востребованная, никакой не аутсайдер, но в современной практике ее, как и любого художника, имеющего психиатрический диагноз, принято причислять к этому феномену.

Кусама родилась в богатой семье, в детстве ей поставили диагноз «шизофрения». Прежде чем сделать свою болезнь своим знаменем, она вполне успешно выучилась нихонге (традиционная японская живопись), а в 1949 году окончила факультет живописи в Университете Киото. С 1952 года художница перешла от традиционной живописи к абстракциям — и ее заметили: ее рисунки и коллажи стали участвовать в выставках в Токио и других городах Японии.

В 1959 году по совету известного арт-критика Сюдзо Такигути Кусама переехала в США. Там она впервые представила свои работы, известные как «сети бесконечности» — навязчивые узоры и заполненные крупным горошком полотна. Также она занималась радикальными перформансами с обнажением, хеппенингами, участвовала в движении хиппи, делала объемные инсталляции с тем же мотивом повтора и бесконечности. В 1968 году Кусама провела скандальный антивоенный перформанс с привлечением ЛГБТ-сообщества, в результате чего в Университете Киото потребовали вычеркнуть ее из списка выдающихся выпускников. Одно время она конкурировала по частоте упоминания в СМИ с самим Энди Уорхолом.

В 1973 году, после смерти ее партнера, скульптора Джозефа Корнелла, Кусама вернулась домой в Японию, легла в клинику и начала писать романы, на 15 лет почти исчезнув из поля зрения как художница. В 1990-х годах прошли большие ретроспективные выставки Кусамы, и интерес к ее персоне вновь вернулся. Громкие заявления о плагиате ее идей и образов известными художниками, среди которых Ольденбург и Уорхол, добавили остроты ее возвращению. В 2000-е она заключила контракты с несколькими модными компаниями, разрабатывает дизайн для коммерческих продуктов, начиная с обложек для карт Лондонского метро и заканчивая сумками Louis Vuitton. Сегодня Яёи Кусама — одна из самых дорогих ныне живущих художниц.