В мастерской Миши Бурого

Фотограф:
Митя Лялин

Арт-директор:
Лиза Колосова

Продюсер:
Макс Кузин

Ярмарка современного искусства Cosmoscow уже прошла, но ее главные герои — талантливые молодые художники — запомнятся нам навсегда, и один из них — Миша Бурый. Карьеру художника Миша начинал как граффити-райтер в Набережных Челнах, сейчас он — победитель в конкурсе на грант Ruinart Art Patronat 2021 и автор одного из самых интересных проектов на Cosmoscow: инсталляции на тему экологии и потребительской культуры CLOT, или «Сгусток». Мы заглянули к Мише в мастерскую на «Электрозаводе», чтобы узнать, почему современный стрит-арт больше похож на ералаш, а помойка не уступает в живописности любому пейзажу.

О своем бэкграунде

Миша — это мое настоящее имя, Бурый — это псевдоним. Изначально у меня уличный бэкграунд: кличка осталась со мной еще со времен школы и училища, когда я увлекался хип-хоп-культурой, рисовал граффити, занимался брейк-дансом. С псевдонимом все просто, на самом деле Миша Бурый — это бурый медведь. Я вообще из Татарстана, город Набережные Челны, — там я окончил училище искусств, а потом переехал в Москву и поступил во ВГИК. Когда я рисовал на улице, у меня был такой логотип-тег «голова медведя» и зашифрованное число 25. Это номер комплекса, в котором я живу в Набережных Челнах. Там не используют названия улиц — в городе все ориентируются по цифрам. В Зеленограде вроде так же.

Сейчас на улице я практически не рисую — у меня нет на это времени. А тогда мне нравилось экспериментировать граффити-инструментами, аэрозольными красками в городской среде. Многие меня за это ругали внутри субкультуры, портили мои рисунки, писали свои поверх моих. Мне кажется, энергию улиц — это ощущение тотальной свободы — я перенес в свои скульптуры и практики. Для меня это важно, и я стараюсь ее не потерять.

О творческой эволюции

В какой-то момент я перестал соответствовать каким-то граффити-канонам — это произошло между 2013 и 2015 годами. В 2016 году я участвовал в биеннале уличного искусства «АРТМОССФЕРА» в Москве, и там я представил уже свою первую масштабную работу в скульптуре. Но в ней я старался сохранить свою уличную энергетику. После биеннале у меня была персональная выставка на «Винзаводе» в галерее «Треугольник» — там были больше ассамбляжи, плоскостные работы. Больше не осознанно, а от нехватки средств на создание работ я использовал остатки фанеры или дерева. Тогда я еще рисовал на улицах, и пойти сделать граффити в два часа ночи — для меня это был выплеск энергии. Я считал район вокруг станций метро «Белорусская», «Савеловская» и «Новослободская» своим — и несколько лет активно рисовал там. Это был период экспериментов.

О разнице между галерейным и уличным искусством

Когда я стал выставляться в галереях, понял, что галерейное поле всегда тебя ограничивает. Границы могут ощущаться на каждом этапе: в работе с живописью и скульптурой есть много факторов (это может быть формат холста, материал, тема, публика), которые говорят — тебе не надо это делать. На улице такого нет. Там ты сталкиваешься с другими проблемами — реакции местных жителей, случайных прохожих, других ребят из субкультуры граффити, правоохранительных органов, — но они тебя не останавливают. Несколько раз меня забирали в участок. Там я писал объяснительную о том, что я художник и у меня внутренняя потребность выплеснуть свою энергию на стену. Обычно через пару часов меня отпускали, и я сразу же возвращался к граффити, чтобы продолжить работу. Со стороны властей притеснение ощущалось всегда — это уже как норма. Кто-то считает, что мы создаем искусство, а кто-то уверен, что мы портим имущество. У меня было так, что я мог в Москве нарисовать работу в три часа ночи, потом поехать в мастерскую, чтобы оставить там вещи и дождаться рассвета. И когда я возвращался к граффити в пять или шесть утра, чтобы его сфотографировать, работа могла быть уже закрашена. К сожалению, вот так. Чтобы работать на улице, нужно быть большим энтузиастом.

Я никогда не делал каких то агрессивных вещей: не рисовал на памятниках культуры или исторических зданиях. Моими площадками всегда были только эстакады, мосты, переходы. С этим тоже у меня есть понимание — у многих оно напрочь отсутствует. Эта позиция мне и помогла перестроиться и переключиться на более eco-friendly-практику и начать выставляться в галереях. Внутри уличной субкультуры есть очень много вандалов, которые просто целыми днями слоняются по городу и оставляют свои теги и надписи на стенах. Со стороны обывателя между ними и стрит-арт-художниками нет никакой разницы. Но у вандалов своя концепция и своя философия, которая изначально была заложена в культуре граффити: оставить свое имя. Чем больше ты оставляешь его в городском пространстве, тем более запоминающимся и узнаваемым оно становится. Каждый раз, когда люди будут где-то его видеть, будут понимать, что ты здесь был.

Об уличном искусстве

Я не потерял к нему интерес, просто в рамках этой субкультуры для меня как будто перестало происходить что-то интересное. Ничего нового, одни и те же люди. Если даже появляются молодые художники с интересным высказыванием — их как-то зажимают и не дают развиваться. Сейчас есть очевидный интерес к уличным художникам и стрит-арту со стороны галерей и других каких-то институций, но общее ощущение — что происходит какой-то ералаш. Нет какой-то серьезности. Чаще пользуются успехом и выстреливают какие-то мемашные высказывания. Мне это не интересно. Но я сейчас говорю только за себя. Многим бы такое заявление не понравилось, потому что делать ералаш — это тоже работа на самом деле.

О соцсетях

Соцсети — это сейчас самый эффективный инструмент для продвижения чего бы то ни было: хоть искусства, хоть бизнеса, хоть просто своего «я». Существовать успешно без социальных сетей уличное искусство сегодня, конечно, не может. Наверное, вообще это все пошло с Бэнкси. Потому что, если про него писало какое-то СМИ, это все равно все дублировалось в социальных сетях. Бэнкси — это вообще странный феномен, у меня нет однозначного мнения о нем. Это просто как раз таки хороший пример успешного коммерческого проекта, раскрученного благодаря соцсетям.

Вообще же из-за соцсетей художник становится заложником своей публики. И ему приходится работать не столько над своим высказыванием, сколько над тем, чтобы круг подписчиков постоянно оставался при нем и еще больше разрастался. И если речь идет о большом количестве обожателей, то художнику приходится делать какой-то массовый продукт, который будет заходить большому количеству людей. Сложное высказывание не может быть рассчитано на большую аудиторию — многие его просто не поймут. Сложность никому не будет нужна.

О вдохновении

Что меня вдохновляет сейчас? Изобилие мусора. Правда, мусор меня очень вдохновляет: вот эти суперживописные помойки, которые состоят из отдельных обрезков, но составляют какую-то одну общую массу. Ты смотришь на это, ловишь какое-то очень особенное состояние и думаешь: «Блин, художник сам никогда так не сделает». Вот там такая свобода — хочется сохранить ощущение случайности. Картинка банальной производственной помойки настолько многогранна, что к ней в принципе можно взять и применить критерии оценки современного искусства. Мне каждый раз хочется это зафиксировать и поделиться этим в своем искусстве.

О трендах

Специально за трендами не слежу, хотя какие-то алгоритмы меня все равно принуждают за ними следить. Но экоповестка — основа моих нынешних работ — абсолютно точно сейчас в тренде. Просто я считаю, что для искусства это очень важная тема. Проблемы экологии затрагивают сейчас все сферы социальной жизни. И вот эта боль может перекладываться хоть на музыкальный, хоть на изобразительный язык. И, мне кажется, когда художественное высказывание классно работает без слов — оно является настоящим, честным. Оно таким и должно быть.

На самом деле и раньше многие художники работали с мусором. Хороший пример — Вадим Сидур. Он делал свои скульптуры из ржавых труб или автомобильных запчастей. Я читал его тексты: у него не было ничего о проблемах экологии. Он очень просто объясняет свой метод, пишет что-то вроде: «Я просто собрал мусор возле своей дачи и сделал из него свои работы. Вроде бы я сделал хорошее дело — убрался в лесу, при этом мусор стал материалом для моих работ». Во времена Сидура общество жило в состоянии дефицита, а мы живем в ситуации изобилия. Время изменилось, и смысл художественного высказывания тоже изменился. Даже несмотря на то, что художественный метод такой же.

О своей мастерской

У меня не возникает ощущения, что я «одомашнился» и стал «ручным медведем» из-за перехода в галерейное поле именно благодаря тому, что я очень много времени провожу в своей мастерской на «Электрозаводе». Я там ощущаю себя каким-то партизаном в тылу врага, потому что «Электрозавод» — большая организация, где много серьезных производств. Это закрытая территория, там работает пропускной режим и действуют определенные правила, которые нужно соблюдать. Я там стараюсь не палиться, потому что уже есть какое-то мнение о том, что по территории носится человек с какими-то обрезками пластика и собирает мусор.

«Электрозавод» — это как будто такой моногород: там есть практически все магазины, салоны красоты, где можешь записаться на массаж и сделать себе прическу, разные мастерские, где можно пошить штаны или отремонтировать сотовый телефон, можно взять в аренду фотоаппарат или пойти в какую-нибудь студию позаниматься йогой. С «Электрозавода» можно вообще не выходить, если у тебя есть душ и стиральная машинка.

Изначально я попал на «Электрозавод», когда приезжал туда к моему другу Кириллу Кто — у него как раз здесь была мастерская. Мы в этом районе что-то совместно рисовали. У Кирилла общение с окружающим миром — часть его художественной практики. Он тогда приставал к местным рабочим, задавал вопросы, которые оказывались лишними. Этот опыт я учел и поэтому веду себя очень осторожно — стараюсь, чтобы меня не замечали.

О медийности

Художнику сложно стать известным в одиночку — для этого нужны какие-то дополнительные инструменты и чье-то участие. Либо художник тратит свое время на то, чтобы работать над своим высказыванием, либо над тиражированием своего высказывания. После Cosmoscow произошел резонанс, и мне стало приходить больше предложений. Для меня медийность, конечно, очень важна — чем больше о тебе знают, тем больше возможностей тебе будут давать. Для развития твоих проектов на каждом этапе их создания требуется поддержка, в том числе финансовая. Хотя еще более важный ресурс — это время. Оно даже важнее финансов.

О материалах

Я нахожу их на том же самом «Электрозаводе». Для своих работ я использую разные производственные остатки. Эти производства охватывают практически весь спектр нашей жизни и нашей деятельности: это и мебель, и реклама, и текстиль — от пуховика до носков.

Например, я использую обрезки после полиграфии, из которых при помощи клея и лака делаю что-то наподобие папье-маше. Очень забавно, когда люди с производства спрашивают, зачем я собираю этот мусор. Я говорю, что я художник и мне это нужно для скульптур. А вообще эти производственные остатки увозят и сдают на утилизацию — за это можно получить какие-то деньги.

О художественной форме

Я иногда сам себе задаю вопрос, в какой момент мои произведения или моя практика переходит из стадии найденного объекта в стадию искусства или формирования какого-то высказывания. Очень часто находятся фрагменты, которые сами по себе как знаки или как форма довольно сильные, и с ними не нужно работать — они в себе несут изначально довольно сильное высказывание.

О своей художественной практике

Я не делаю эскизов для своих работ, потому что конечный результат никогда не будет им соответствовать. Я выстраиваю концепцию только у себя в голове. У меня появляется какой-то образ или присутствует какая-то задача, и уже исходя из них я начинаю поиски фрагментов или деталей. Потом в зависимости от того, что я найду, появляется какое-то видение. Основная тема, с которой я работаю, — это массовое производство, массовые тренды. В своих работах я всегда стараюсь сохранить ощущение тиражности и массового продукта.

Вся моя практика — это как один огромный конструктор, у которого нет ни начала, ни конца. Мои работы могут собираться в целое, могут пересобираться в зависимости от каких-то обстоятельств. И это очень все соответствует состоянию, в котором мы живем. Название моего текущего проекта — «Сгусток» — отображает вот этот нескончаемый поток информации, с которым мы существуем каждый день.

Он не останавливается, и этот мимолетный контент застревает на подсознании, он очень навязчивый. Но при этом мы как будто не понимаем, как жить без него дальше.

О любимых художниках

Есть несколько зарубежных художников, за которыми я наблюдаю в инстаграме, — они в основном скульпторы. Их искусство, сформированное в самобытном культурном поле, потрясающе точно отражает современность. Поэтому я считаю их классными. Это, например, Николас Ламас из Перу, пакистанско-американский скульптор Ума Бхабха, американские художники Сара Зе и Стерлинг Руби и британский скульптор Томас Хаусиго.