В мастерской ​​Евгения Гранильщикова

фото:

Арт-директор:

Продюсер:

Митя Лялин

Лиза Колосова

Макс Кузин

20 октября в галерее XL открылась персональная выставка Евгения Гранильщикова — тотальная видео-инсталляция «Как исполнять историю? (часть 1)». Еще в сентябре, во время проведения Cosmoscow, мы заглянули в мастерскую художника и режиссера, где он при поддержке LH Art Consultancy делал свой новый мультимедийный проект «Все сложности в один момент» специально к ярмарке. Мы поговорили с Гранильщиковым о том, что зритель — это не зритель вовсе, а «игровой конструкт»; что Пушкин куда интереснее гендерной проблематики, а инстаграм и тикток — «поле травмы» для молодых современных художников.

Об искусстве как практике

Есть художники, которые говорят: «Я работаю с темой постколониальности» или «Я работаю с темой феминизма». Художник — это тот, кто практикует современное искусство. Мне очень нравится эта простая, незамысловатая идея. Я не понимаю, что значит работать с той или иной темой, — я работаю с искусством, практикую его каждый день, как дзен-буддизм. А темы — это уже вторичные вещи, которые просто накручиваются дальше. Но главное — это твоя повседневность и то, что ты живешь как художник.

Конечно, я ощущаю себя художником в некоем глобальном смысле, но иногда я чувствую себя укорененным в ситуации. Я — российский художник, для меня важна социополитическая повестка. Но все-таки главное для меня — каждый раз переопределять, что такое искусство. Задача любого художника — смотреть вокруг, используя критическую оптику. Смотреть на самого себя, на искусство в целом, на свою работу. Для меня это способ постоянно проверять на прочность самого себя, социальную и художническую среду вокруг. 

О форматах

Я изначально не хотел ограничивать себя каким-то одним медиумом. Работая со смыслами, я свободно переключаюсь между форматами — фото, видео, графикой. Другое дело, что не все они даются мне в равной степени. Максимально свободно я себя чувствую в экспериментальном кино и видеоарте — в работе именно с движущимся изображением. 

У меня сложные отношения со сценарием и сюжетом. Для меня фильм — это поиск фильма. Поэтому я комбинирую разные техники, снимаю на разные камеры, от профессиональной до телефона. Использую сценарий или не использую, приглашаю актеров или зову друзей, прописываю сцены или фиксирую рандомные ситуации.

О перформативности своего искусства

Все, что я делаю, я воспринимаю как перформанс. Не важно, рисую ли я графику или снимаю кино, фотографирую или создаю звуковую инсталляцию. Главное для меня — перформанс, в ходе которого возникают разные объекты: фильм, рисунок, что угодно.

Я не пытаюсь закрепиться на чем-то конкретном и с чем-то ассоциироваться — это моя практика ускользания. Молодые художники обычно находят какую-то свою фишку и начинают ее активно тиражировать, постоянно бьют в одну точку и становятся узнаваемыми. Это не мой путь. При этом не знаю как, но мне удается, работая в разных медиа и с разными сюжетами, оставаться собой.

О Пушкине и философии

У меня не самый очевидный выбор героев. Вот спрашиваешь других современных художников, что их интересует, они говорят: «Гендерная проблематика». А меня в последнее время невероятно интересует Пушкин. Сложно представить, чтобы современный художник искал какую-то проблематику в поэзии Пушкина. Но для меня это некий вызов. Не понимаю почему, но я перечитываю «Евгения Онегина» два раза в год. Когда случилась пандемия, я постоянно думал о том, как Пушкин переживал похожий опыт локдауна. И это еще больше сблизило меня с его временем и его фигурой. Недавно я зашел в антикварный магазин и купил два тома стихов Пушкина. Честное слово, это была самая странная моя покупка за последнее время.

Плохо, когда художники иллюстрируют что-то, например, философов. У меня не бывает так, что я, например, читаю «После конечности» Квентина Мейясу и хочу сделать что-то, связанное с этим. Думаю, художники всегда немного опережают философию. И мы с молодым современным искусством расходимся, ведь оно очень часто иллюстрирует философские концепты. Искусство не должно ничего иллюстрировать.

О главных вдохновителях

Мой личный топ-3: Курт Кобейн, Сэлинджер и корейский режиссер Хон Сан Су.

О диалоге со зрителем и временем

Позиция художника и позиция зрителя — непримиримы. Я думаю о том, каким может быть мой зритель, но вряд ли он таков в реальности. Я постоянно пересобираю его — для меня это игровой конструкт.

Я веду диалог не со зрителем, а с массивами времени. У разных художников это может происходить по-разному. Кто-то обращается к другим современным художникам, кто-то — к мастерам эпохи Возрождения. Мой же диалог — с современностью как таковой. Она, конечно, не дается и всегда ускользает. Я постоянно проигрываю в этой игре — но это нормально.

О соцсетях как поле травмы

В том, что касается соцсетей, нет более консервативного человека, чем современный художник. Они не могут даже нормальный YouTube-канал завести, не говоря о том, чтобы что-то сделать в тиктоке, — это современные художники, которые, казалось бы, должны быть радикальными во всем! Что происходит с российской музыкой? В ней множество ярких явлений абсолютно мирового масштаба. Что происходит в российском искусстве? Мы толком и не знаем, что там происходит. Во многом это связано с тем, что художникам все еще трудно даются новые медиа — тикток, инстаграм, ютьюб или твиттер. Это какое-то поле травмы для них. У многих ли художников есть твиттер? Если он есть, то обычно это нечто очень странное. Зато примерно у всех рэперов есть твиттер. Люди, работающие с музыкой, понимают, как важно позиционировать себя и свою работу, а для художников это все очень сложно. Половина художников не умеет нормально разговаривать, объяснять свои работы.

Я и сам такой. Я — невротичный персонаж, которому тяжело дается коммуникация. Писать посты, делать изображения для соцсетей — для меня это целая работа. И я скорее предпочту пойти порисовать графику или поснимать своих друзей для фильма, чем заниматься такой для меня эмоционально тяжелой вещью, как написание текста. Даже маленький пост в два абзаца я пишу реально три часа — несмотря на то, что вообще-то окончил Литературный институт. Могу часами выбирать фотографию и писать текст, а в итоге вообще не выложить.

О самых важных проектах

«Похороны Курбе» 2014 года — для меня самый важный мой фильм. Как и для европейских галерей, судя по их реакции в прошлом году. Он буквально маркирует переломный момент в истории. Иногда произведения искусства совпадают с важными историческими событиями, и вот тут произошел как раз удивительный коннект. Фильм «Похороны Курбе» снимался в переломный для российской истории год. 2014-й — это Крым, Украина, потом Сирия. Невероятно сложный и травматичный год. Весь 2020-й этот фильм показывали в галерее Whitechapel в Лондоне.

Другой важный для меня проект — «Последняя песня вечера», это мой первый полный метр, очень странный, камерный. Я три года снимал его в Петербурге, и сама история внутри фильма разворачивается на протяжении трех лет. Всего три части: все начинается в Питере, вторая часть — в Париже, а в третьей герои возвращаются в Питер. Я воспринимаю этот фильм как перформанс. Мы три года осуществляли очень длинный перформанс, и фильм — документация этого перформанса.