Мироустройство глазами Йоко Оно
ФОТО:
АНАСТАСИЯ ЛАНДЕР, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ
Йоко Оно в феврале исполнился 91 год, но мир все еще спорит, кто она — вторая половина Джона Леннона, ведьма, развалившая The Beatles, или великая предшественница концептуального искусства и мечтательная визионерка? Огромная ретроспектива, открывшаяся на днях в галерее Тейт Модерн, дает однозначный ответ на этот вопрос.
В своеобразном предбаннике у входа на ретроспективу Йоко Оно в галерее Тейт Модерн раздражающе дребезжит телефон. На стену проецируется снятая в слоу-моушне горящая спичка — это работа Lighting Piece (концепт 1955, реализация 1963–1964), на стенах соседних залов видны текстовые и каллиграфические работы из серии и одноименной книги «Грейпфрут», которая дает читателю, воображаемому художнику, своего рода инструкции к созданию произведения концептуального искусства. В них с озабоченным видом вчитываются посетители, среди которых предсказуемо много японцев. Где-то настойчиво стучит молоток. Выставка при этом называется «Музыка сознания». Ну-ну.
| Lighting Piece, 1955/ 1963-1964
Журнал New Yorker однажды назвал Оно «развалившим „битлов“ суккубом», отметив, что при всей мощи таланта художницу всегда воспринимали как придаток к славе ее знаменитого последнего мужа Джона Леннона. Поэтому теперешнюю лондонскую выставку можно воспринимать как дань справедливости, предоставление заслуженного пьедестала художнице, которая больше всего на свете хотела мира и тишины и меньше всего пребывала в состоянии покоя. Yoko Ono: Music of the Mind — это едва ли не крупнейшая ретроспектива семидесяти лет творчества Оно. На выставке собраны более 200 работ: фильмы, музыка, картины, рисунки, партиципаторные произведения. Это впечатляющая иллюстрация карьеры Оно и ее влияния на арт-тусовку в Америке и Японии: художница дружила и работала с Джоном Кейджем, Джорджем Мачюнасом (он впоследствии основал движение Fluxus), Исаму Ногучи — и это лишь самые громкие имена из огромного списка.
Признаюсь: Йоко Оно меня страшно бесит. Подростком я обожала «Битлз», прочла уйму книг о них и, естественно, о Ленноне; считала, что, конечно же, все, что он сделал после знакомства с Оно, никуда не годится. «Битлов» я давно разлюбила, но хожу по выставке, читаю инструкции из «Грейпфрута» и раздражаюсь по старой памяти. Вот, например, чаще всего цитируемая инструкция «Бутерброд с тунцом»:
«Представьте тысячи солнц в небе одновременно. Дайте им посветить один час. Потом позвольте им постепенно растаять в небе. Сделайте один сэндвич с тунцом и съешьте».
Ну что это за нью-эйдж-дзен-коан?
«Представьте тысячи солнц в небе одновременно. Дайте им посветить один час. Потом позвольте им постепенно растаять в небе. Сделайте один сэндвич с тунцом и съешьте».
| Sky TV, 1966/ реализация: 2024
Вот видеофиксация работ из серии Strip Tease Show (1964), ставших классикой феминистского искусства: художница сидит на коленях на сцене, бестелесные руки разрезают на ней рукав кардигана, отрезают подол платья, чикают пополам бретельку лифчика, она молчит, морщится, порой поеживается. В отдельном зале транслируют кино: в полной тишине по женскому телу медитативно шествует туда-сюда муха (Fly, 1970). Хочется сказать: тоже мне, Марина Абрамович для начинающих! Все слишком слащаво, слишком в лоб, слишком отдает розовым кварцем, слишком неприятно смотреть на них с Ленноном в кровати амстердамского «Хилтона»: господи, взрослые люди, ну что за чушь, как остановить войну валянием в койке?
| Fly, 1970
А потом вспоминаешь: так ведь она была первой. Марина была позже. Книжки и дневнички по саморазвитию с заданиями формата «Напишите пять вещей, за которые вы благодарны сегодня» тоже были позже. Партиципаторные практики были позже. «Е**** за наследника Медвежонка» тем более были много позже. А сначала была Йоко Оно.
| Strip Tease Show, 1964
| Fly, 1966/ реализация: 2024
Девочкой-подростком она стала свидетельницей бомбардировки Токио в мае 1945 года, и травма внезапно ломающей жизнь войны осталась с ней навсегда. Оно с детства тренировалась менять опасный мир силой мысли: предлагала младшему брату в деталях описать, какое блюдо он бы хотел съесть, чтобы мальчик отвлекся от гнетущих мыслей; прячась в кладовке, зажигала спичку и концентрировалась на звуке горящей древесины, чтобы успокоить фоновый шум сознания. Если Оно не делала перформансы и хэппенинги, меняя мир своим телом, не завывала в микрофон, подключенный к ревербератору, меняя пространство звуком голоса, она призывала зрителей вмешаться в существующий миропорядок, сломать статус-кво, оставить свой след на ткани мироздания. Одна из самых известных работ художницы, Ceiling Painting, Yes Painting (1966), представляет собой стремянку с закрепленной над ней лупой: пожалуйте залезть и поглядеть в лупу на потолок. А что там? А там на бумажке, защищенной стеклом, напечатано слово Yes, символ надежды, по трактовке художницы. Говорят, что именно эта работа заставила Леннона обратить на Оно внимание. Занятно, что с 2000 года работу все реже показывают в интерактивном формате: подозреваю, что никакая надежда не сравнится со страховыми выплатами, если неловкий зритель навернется вдруг со стремянки; а жаль.
| Ceiling Painting, Yes Painting, 1966
| Bag Piece, 1964
Мы идем дальше по черно-белым залам: инструменты художницы — это тушь, карандаш, печатная машинка, белая бумага, черная ручка, черно-белая фотография, черно-белое кино. На небольшом белом коврике кружатся, пляшут и хохочут два существа, затянутых в эластичные черные мешки, — это партиципаторная работа Bag Piece (1964), а в мешках оказывается парочка веселых японцев. Любому можно спрятаться в мешок и вытворять что угодно на глазах у окружающих. Моя восьмилетняя дочь мгновенно занимает очередь, иных желающих зайти на импровизированную сцену нет, и я во имя журналистского и материнского подвига иду с ней. Молодая волонтерка со значком «Я говорю по-русски» помогает нам облачиться в черные одеяния: они длинные, бесформенные, только на макушке торчат хохолком за счет шва, ткань слегка прозрачная, поэтому мы сквозь нее видим, а нас не видно. Дочь мгновенно кидается меня обнимать, и нас разбирает невообразимый хохот, как и предыдущих «мешочников». Мы пляшем, машем руками как привидения, ползаем по полу, щекочем друг друга, хохочем до икоты, пока нас снимают на видео менее смелые посетители и мой довольный муж. Откуда берется этот смех? В нем есть и свобода, и неловкость, и радость безнаказанности. Вот что сама художница говорила об этой работе:
«Когда я сделала „Мешок“, мы залезаем в мешок, и мы очень разные.
А еще мы через него видим мир вообще-то. И так между нами и миром возникает большое различие. Будучи в мешке, ты показываешь другую сторону себя, которая не имеет ничего общего с расой, с полом, с возрастом вообще-то. Тогда становишься просто духом или душой. И можно поговорить душа к душе. Мне нравится такая мысль. Стать чем-то совершенно иным.
И вот что на самом деле испытываешь в мешке».
Из мешка я вылезаю с отличным настроением.
| Add Color (Refugee Boat), 1964
Единственная цветная работа на выставке — это Add Color (Refugee Boat) (концепция 1960, первая реализация — 2016). В комнате с белыми стенами стоит белая лодка, людей впускают партиями, выдают синие, голубые, белые маркеры, можно писать, рисовать все, что хочешь. Работа предлагает зрителям солидаризироваться с беженцами, мигрантами, ощутить себя на месте тех, кто плывет на утлой лодчонке к лучшей жизни. Стены комнаты уже густо записаны синим в несколько слоев, много призывов освободить Палестину, звезд Давида существенно меньше. Второй популярный сюжет надписи — увековеченный классиками формат «Киса и Ося здесь были», «Имя + имя = любовь». В глаза бросается ультимативное «Лондон рулит! Но Казань лучше».
Выход с выставки занят работой My Mommy is Beautiful: зрителям предлагается написать на листочках послание маме и приклеить на стены. Стены щетинятся колоссальным количеством писем, читать их совершенно невыносимо: кто-то тоскует об ушедшей матери, кого-то мать оставила без своей любви, кто-то счастлив, что мама жива и рядом. Моя дочь для приличия корябает на листочке I love my mummy, а потом пишет пожелание, чтобы ей скорее купили айфон: дед Мороз когда еще придет, а тут вроде как коллективное бессознательное сработать может.
Выходя с выставки, я ловлю себя на том, что, кажется, начинаю понимать Йоко Оно. По крайней мере, проникаюсь к ней интересом и уважением. В конце концов, такая неуспокоенность, такое стремление сдвинуть с места шестеренки мироздания, будь то прекратить войну, восстановить мир или заставить посетителей выставки, зрителей работы или случайных прохожих замереть на минуту и отвлечься от привычного положения вещей, посмотреть на мир через обратную сторону пулевого отверстия, прошившего стекло (работа A HOLE, 2009), — миссия, достойная восхищения.
