Памяти памяти 

фото:

Дарья Горностаева и Варвара Топленникова

В Московском музее современного искусства открывается первая персональная выставка скульптора Надежды Лихогруд. Присмотреться к ее фарфоровым статуэткам, одновременно напоминающим советские и незаметно ломающим их шаблон, нам еще в прошлом году советовал Андрей Малахов. Сейчас Лихогруд впервые будет показывать монументальные объекты. Одновременно с этим у художницы выходит тиражная серия, созданная в коллаборации с онлайн-галереей «Объединение» и «Азбукой вкуса» — начиная с сегодняшнего дня можно купить работы из нее по весьма демократичной цене. The Blueprint встретился с художницей и расспросил о ностальгии, подставках под яйца и о том, почему не надо отчаиваться, даже если твоя первая работа — это вырезать портрет Артемия Лебедева из авокадо.

Ты впервые будешь показывать большие работы? 

Да. На самом деле у меня тяга к чему-то монументальному была всегда, с самого детства. Даже в моей первой изостудии педагог (и моя крестная) во мне сразу заметила склонность к чему-то масштабному. Но я к этому очень долго шла и только сейчас вышла из зоны комфорта. Мои барельефы — это отсылка к советской монументальной скульптуре и к советской манере оформления метрополитена. Мы сейчас находимся в районе метро «Динамо» (речь идет о мастерской Лихогруд. — Прим. The Blueprint). Эта станция оформлена керамическими круглыми барельефами Елены Янсон-Манизер, очень классной скульпторицы, жены Матвея Манизера, который оформил «Площадь Революции». У нее было две основные темы — балет и спорт.

В целом моя выставка посвящена теме памяти, и особенно памяти в контексте сегодняшнего времени. Форма круга сейчас очень часто мелькает во всех мессенджерах и приложениях. Кружочки, аватарки, сторис — везде эта форма. Поэтому я взяла за основу круглый советский барельеф и поместила туда свои (или не только свои) детские воспоминания.

я взяла за основу круглый советский барельеф и поместила туда свои (или не только свои) детские воспоминания

Будет это в архитектуре выставки поддерживаться?

Да. Выставка проходит в зале на Петровке. Там очень красивое пространство. Оно архитектурно очень отличается от обычных залов. Там сводчатые потолки. Барельефы будут подвешены именно на своды — как на станциях метро. Они будут расположены не как объект — на уровне глаз, а как часть архитектуры — выше уровня глаз. Тем самым, я надеюсь, все это будет ассоциироваться реально со станцией метрополитена, где будут уже не просто условные спортсмены, а что-то близкое каждому человеку, какие-то воспоминания детские.

И все-таки — почему керамика?

Меня многие сейчас почему-то причисляют к керамистам, но я так себя не называю. Я скульптор, но керамикой занимаюсь с самого детства. Я начала лепить еще в дошкольных кружках, куда меня мама отводила. Серьезно керамикой занялась в школе. Это была самая обычная общеобразовательная школа рядом с домом, и ей на открытие Лужков подарил гончарную печь.

Вот она, роль политических лидеров в истории искусства.

О да. В общем, в школе был кружок керамики, где я проводила все свободное время. У нас была очень классная преподавательница, которая давала нам полную свободу действий. Никаких «сегодня мы лепим зайчиков, завтра собачек» у нас не было. В общем, как-то выходит, что с самого детства я керамикой занимаюсь. Но потом мне понадобилось много времени, чтобы вернуться в этот медиум. Разрешить себе просто делать то, что хочется, как-то сразу не получалось. Казалось, что надо обязательно обучиться какому-то ремеслу, которое еще и, желательно, пригодится людям, поэтому училась я вообще на дизайне костюма. Мне пришлось шесть лет учиться на дизайнера, притом что я ненавижу шить и кроить. Сначала, значит, проучиться четыре года в художественной школе, потом шесть лет отучиться на дизайне костюма, потом еще два года учиться на скульптора, работать с бронзой, камнем, варить каркасы, лепить людей в натуральную величину, и только после этого, еще через несколько лет, я вернулась к керамике. Это было уже довольно осознанно, потому что мне захотелось сделать серию про ностальгию — про детство моего поколения.

Ты, можно сказать, предвосхитила возвращение керамики. 

В целом для меня всегда было очень важно, чтобы в работе совмещались цвет и форма. Когда я училась на скульптора, мне было не совсем комфортно, что я работаю с обесцвеченной формой. Хотя в новой серии для выставки я специально отказываюсь от цвета. Эта серия у меня называется «Облако» — это метафора современного хранилища информации. Все наши воспоминания помещаются в облако, которое замыливает цвет. Я всегда пытаюсь найти какие-то очень емкие и узнаваемые образы, которые соответствуют времени.

А что бы ты назвала главной приметой нашего времени?

Когда появились курьеры, я сразу поняла, что я хочу их слепить, потому что это вообще удивительное явление. Это реально абстрактный образ. Во-первых, яркий цвет, во-вторых, их сумки. Взаимодействие человека и какой-то геометрической формы, дополнительного объема мне всегда как скульптору интересно. Тут нельзя пройти мимо. Сейчас я работаю над скульптурой — мальчик на настоящей карусельной лошадке, которую я нашла на «Авито». Она 80-х годов. Алюминиевая лошадка, привезли из Чебоксар. Я на нее леплю современного мальчика.

В кроксах! 

Да! Мне кажется, важно в скульптуре отображать время. В художественных институтах как раз этому не учат. Смотришь иногда дипломные работы и думаешь, что им может спокойно быть 50 лет.

Мне кажется, важно в скульптуре отображать время. В художест-венных институтах как раз этому не учат

Расскажи, кстати, про свои работы времен обучения. В утешение начинающим художникам.

О, ну много раз приходилось брать странные заказы. Я помню, что я рисовала портреты на 8 Марта в каких-то офисах — за день я в двух-трех местах бывала. Ко мне садились женщины, и мне надо было красиво их нарисовать — приукрасить. Просили: «Можно мне, пожалуйста, реснички подлиннее, голову я сегодня не помыла, но нарисуйте, пожалуйста». Вот такой заработок был. Как-то мне надо было вырезать Артемия Лебедева из авокадо.

Вот это я понимаю!

В принципе, я могла отказаться, но решила — попрошу много денег, откажутся — хорошо, не откажутся — супер! Я хорошо проведу время и заработаю. И правда, я вырезала из авокадо Лебедева. Потом поливала его лимоном, чтобы он не затух. На его день рождения поставщики авокадо оформляли какой-то стенд на этом празднике. А один раз мне надо было слепить скульптуру по УЗИ эмбриона.

Звучит как начало фильма ужасов.

Получилось, кстати, очень круто. Современная, абстрактная скульптура, где прочитывалось очертание лица, но в целом это была абстрактная форма. Но сама идея! Это было очень странно. Как на меня раньше выходили вообще? Никаких галерей, ничего не было. Один раз меня «ВКонтакте» нашел какой-то музыкант, который пел «Металлику». Ему нужна была скульптура для клипа — по сюжету главный герой — скульптор, лепит свой автопортрет, и у него шрам от ожога. Потом случается кульминация, в какой-то момент этот шрам оказывается на портрете, а он излечивается. Мне надо было слепить три портрета: один со шрамом, второй без и третий, чтобы он мог его лепить. Вот такой заказ.

Авантюрный роман можно из этих заказов написать.

я вырезала из авокадо Лебедева. Потом поливала его лимоном, чтобы он не затух

В перерывах между такими абсурдными занятиями мечтала о том, что было бы классно — это правда была мечта в тот момент — лепить то, что ты хочешь, чтобы люди хотели это приобретать. 

Тут мы подходим к твоей галерее. Как вы познакомились с «Объединением»?

Через друзей. Я снимала мастерскую на Милютинском. Это была моя вторая в жизни мастерская. Я сбежала из института, потому что устала от работы в общих мастерских с невозможностью сосредоточиться на своей работе. Я рискнула и сняла на последние деньги мастерскую. На тот момент соседнюю комнату снимало бюро Saga — там работал мой друг Миша. Он сейчас архитектор на моей выставке. Миша меня со всеми и познакомил.

Что для тебя главное в работе с галереей?

Главное — ощущение, что в тебе видят потенциал, что ты это не придумал. Как правило, художники любят посомневаться в себе, особенно в тот момент, когда ты в никуда уходишь из системы академического образования и абсолютно не понимаешь, как найти свою связь со зрителем. В институтах этому не учат, к сожалению. Если бы не мое знакомство с «Объединением», не знаю, как бы сложился мой путь.

Вообще классическое образование хоть что-нибудь дает? 

Очень большой багаж знаний, навыков и опыта. То есть у меня много возможностей, больше, чем у тех, кто лепит тарелки. Ну, я имею в виду, что керамист — это человек, который работает именно с этим материалом. А я все-таки скульптор, который работает с гончарной формой.

Ты считаешь, что в определении «керамист» есть что-то обидное?

Абсолютно нет.

Про тарелки было немного…

Нет, нет! Я, например, не могу слепить тарелку.

Как это?

У меня руки не из того места. Я могу слепить человека в натуральную величину, но тарелку аккуратно я не смогу слепить.

У меня руки не из того места. Я могу слепить человека в натуральную величину, но тарелку аккуратно я не смогу слепить.

Ты вот «подъяичник» же сделала (речь идет о коллаборации Лихогруд и сети супермаркетов «Азбука вкуса», в рамках которой современные художники делают тиражное искусство. — Прим. The Blueprint).

Вообще-то это называется пашотница. Но да, подъяичник я сделала. Я их называю просто «яйца». Но тут мне помогали. Мы сидели с мастером-гончаром. Она выкручивала на круге, я говорила: «Здесь чуть пошире, а вот здесь чуть поуже». Эту форму нельзя вручную слепить. Она идеально симметричная. Я, конечно, думала ее сначала налепить, но потом пожалела людей. Надо, чтобы все-таки это было удобно, подходило для функциональных целей. У меня прямо напротив печки (я через дом отсюда обжигаю работы, там старая печка в Доме художника) детская площадка с лавочками и с этими клумбами. Я уже лепила работу, где задействовала эту клумбу, — там бабули сидят на скамейке, и рядом такая маленькая клумбочка. Когда мы начали думать, как сделать эту пашотницу, чтобы это было как-то со мной связано и с моими работами, я взяла за основу форму этой клумбы и желтый цвет. Она идеально подошла.

Это же твоя первая коллаборация с брендом, да? По какому принципу ты вообще соглашаешься на такие дела? Наверняка же предлагали миллион всего.

О, ну это будет долгий разговор. Буду пересказывать свои сессии с психологом, как надо учиться говорить «нет». Это правда очень важно для художника. Порой это тебя больше определяет — то, от чего ты отказался, чем то, что ты успел сделать.

К вопросу про город и «нет». Памятники ты бы согласилась делать, или себе дороже?

Я бы, возможно, согласилась.

Ну ты ты смелая. Это же проклятый жанр.

А «Глина» у «ГЭС-2» тебе понравилась? В целом, мне кажется, это сломало систему — в Москве установили не памятник, а скульптуру. Этот факт стоит уже всех этих недовольных. А вообще в Москве с этим сложно... У молодого скульптора почти нет шансов выиграть конкурс на городской памятник. Все памятники ставят несколько людей.

Расскажи, как тебе работалось с тиражным производством.

Это классный формат. У меня был небольшой опыт тиражной работы для ГИТИСа — фигурки Мейерхольда я делала. А вообще это возможность, которую точно надо использовать. Не все могут себе позволить купить работу, которая сделана в единственном экземпляре, а здесь, получается, скульптура становится более доступной. Тем не менее в моем случае все равно каждая фигурка уникальна. Я каждую фигурку вручную расписываю, вручную обрабатываю на ней швы. Но мы делаем работы доступнее — чтобы люди не боялись взаимодействия с современным искусством.

Мне кажется, еще и к объектам зрители...

Не так подготовлены?

Да. Картины как-то привычнее. 

Знакомство с художником может начаться и с подъяичника. А потом уже продолжится и дойдет до монументальной скульптуры. Так что это очень классная инициатива. Покупать искусство — это классно, и жить в помещении, свой быт наполнять искусством — это очень важно для каждого человека. Я тоже стараюсь других художников собирать.

Ну с тобой-то понятно! 

Кстати, дома у меня нет ни одной моей работы.

Правда?

Да. Я дарю работы близким. А сама все в мастерской храню. Мама мне все время говорит: «Ой, у тебя голые стены, надо твои работы, которые ты в детстве рисовала маслом, повесить в рамки». А я: «Только не это!» Так что вы покупайте мое искусство.

И будет вам счастье.

После выставки-то подорожает!