Великая пустота

В ГЭС-2 стартовал музыкальный проект «Настройки», собранный куратором и экспертом The Blueprint 100 Дмитрием Ренанским еще во время первого локдауна (но отложенный тогда из-за затянувшихся сроков открытия Дома культуры). Аудиоинсталляции ведущих современных российских композиторов от Владимира Раннева до героини The Blueprint 100 Дарьи Звездиной «заняли» залы и проспект Дома культуры, опустевшие после ухода «Санта-Барбары». Мария Бессмертная прошлась по ним и услышала в «Настройках» отзвуки неслучившегося будущего.

В декабре 2015 года, под Новый год, итальянский искусствовед и арт-менеджер Тереза Мавика, с 1989 года живущая и работающая преимущественно в России, рассказывала в интервью The Art Newspaper о своем новом амбициозном проекте, музее, но не совсем, который уже тогда обсуждала вся Москва. «У нас обязательно будет библиотека, медиатека, образовательные классы, трансформируемые выставочные пространства, отменяющие границы между публикой и искусством. Прямо с набережной можно будет пройти здание насквозь и выйти к березовой роще, отделяющей нас от новой станции. Живое, многофункциональное, дружелюбное городское пространство, открытое людям и созданное именно для них. То, что мы планируем построить, инновационно, многое еще предстоит определить. Все называют это музеем. Возможно».

То, что строила Мавика, предприниматель и председатель правления российской газовой компании «Новатэк» Леонид Михельсон и один из основателей хай-тека в архитектуре Ренцо Пиано (проект по превращению московской ГЭС за кинотеатром «Ударник» в один из самых красивых и функциональных городских пространств — дело рук его бюро) в итоге получило название дом культуры «ГЭС-2» и должно было стать очередным «окном в Европу» — демонстрацией того, что Москва по праву является одной из мировых культурных столиц.

Наведите курсор на изображение, чтобы послушать

Дмитрий Власик. «ГЭС-2 Опера»

Тогда все это звучало амбициозно, но, в принципе, выполнимо — хотя фон, на котором началось строительство, был далек от оптимистичной картины будущего, в котором Москва с чистой совестью обзаведется собственной Tate Modern. В феврале 2015 года на Большом Москворецком мосту был застрелен политик Борис Немцов, до этого произошел пожар в библиотеке Института научной информации по общественным наукам РАН (были утрачены, среди прочего, комплект материалов Генеральной ассамблеи ООН на русском языке, документы НАТО, часть библиотеки Института мировой литературы на иностранных языках), против страны были введены международные санкции в связи с событиями 2014 года и конфликтом на востоке Украины. В стране заработал закон о ликвидации санкционных продуктов, который сопровождался безумными акциями вроде давления катком десяти тонн сыра в Белгороде, и даже Нобелевская премия по литературе пишущей на русском белорусской писательницы Светланы Алексиевич не слишком радовала патриотов; учитывая, что одна из ее главных книг, документальная «У войны не женское лицо», посвященная женщинам, участвовавшим в Великой Отечественной войне, сильно расходилась с лакированной «официальной» историей этой самой войны.

Тогда казалось, что «ГЭС-2», несмотря ни на что, все равно сможет стать демонстрацией того, что Россия готова работать в формате soft power. Термин, популяризированный в начале 1990-х американским политологом Джозефом Наем, использовали для описания политической стратегии, в рамках которой страна добивается своего не принуждением или угрозами, а с помощью убеждения и культурной экспансии. Стратегия эта к 1990-м имела богатую историю: бывшие колониальные державы пользовались ей максимально успешно. Ее основы, с помощью силы, разумеется, были заложены давно — и продуктивнее других ею пользовались Франция, Великобритания и Германия. Подобную политику едва ли можно заподозрить в благих намерениях (традиционно она активно развивается там, куда надо продать оружие), но тем не менее.

Казалось так вплоть даже до прошлого года, когда было объявлено о создании «Музейной четверки» — объединения ведущих изобразительных музеев Москвы: Третьяковской галереи, Пушкинского, «Гаража» и «ГЭС-2». На фотографии со смеющимися Мавикой, Беловым, Лошак и Трегуловой сейчас смотреть и странно, и жутковато. «Мы убираем бессмысленную конкуренцию между собой. Мы создаем объединение, которое позволяет Москве выступить в совершенно новой позиции, продемонстрировать, что мы можем конкурировать за внимание с мировыми культурными институциями», — говорил тогда в интервью директор «Гаража» Антон Белов.

Сейчас, когда «Гараж» временно приостановил выставочную деятельность, в Пушкинском срываются запланированные проекты, Третьяковка без предупреждений закрывает уже открытые выставки, а из «ГЭС-2», который накануне пережил несколько максимально травматичных для институции скандалов, связанных с внутренней политической цензурой, выдуло все выставки, так же странно заходить в роскошное и пустое здание. Сейчас в нем проходит музыкальный проект «Настройки», состоящий из выставки звуковых инсталляций и серии концертов. Странно, но может быть полезно: схлопнувшаяся мирная жизнь освободила место для звуков.

В «Настройках» — семь звуковых инсталляций за авторством Эдуарда Артемьева, Дмитрия Власика, Олега Гудачева, Дарьи Звездиной, Вангелино Курентзиса и Владимира Раннева. Они придумывались для, как теперь понятно, куда более мирных и невинных времен — когда весь мир оказался в локдауне и стало понятно, что в момент опустевшие пространства требуют другого, не визуального художественного языка. Но, чтобы добраться до зрителя «Настройкам», понадобилось еще два года: они выходят на фоне политической и гуманитарной катастрофы, когда вопрос о том, могут ли музейные институции функционировать в старом режиме и не делать прямых политических высказываний, что называется, открыт. И тем более может ли это делать дом культуры, запуск которого еще недавно

посещал президент?

Руководители «ГЭС-2» и, в частности, куратор музыкальной программы Дмитрий Ренанский считают, что да, и делают выставку, жанр которой склоняется к панихиде. На улицах Москвы, в отличие от, пока массово не гибнут люди, но попрощаться с собственным легкомыслием и верой в компромиссные решения — самое время. Начать можно с похода в неслучившийся музей неслучившейся России будущего. Философ Марк Фишер в статье «Что такое призракология?», описывая мир «после будущего», не способный помыслить никаких новых «передовых рубежей», говорил, что музыка в нем «оплакивает не столько утрату будущим способности становиться настоящим, сколько исчезновение этой продуктивной потенциальности».

Наведите курсор на изображение, чтобы послушать

Олег Гудачев «Архипелаг»

Наведите курсор на изображение, чтобы послушать

Дарья Звездина. «I must go seek some dewdrops here»

В залах с видом на те самые знаменитые березки из рощи рядом с «ГЭС-2» играет сорокаминутная композиция из самых известных и совсем неизвестных композиций Эдуарда Артемьева, приглашенного мэтра всей выставки. Под саундтрек «Сталкера» и «Соляриса», очевидный (анти)советский фетиш, можно представить, как будет выглядеть заброшенный дом культуры. А на улице в той самой роще тем временем звучит I must go seek some dewdrops here Дарьи Звездиной (название взято из «Сна в летнюю ночь» Шекспира), «записанный и обработанный процесс артикуляции звуков, которые в отрыве от речи ничего не означают». И московская заколдованная, как у Шекспира, роща под сенью Кремля и храма Христа Спасителя наполняется вполне трагическими потусторонними вздохами.

Рядом с Артемьевым — смутно подводящая итоги «Настройка» Владимира Раннева, «собранная» из финальных нот музыкальных сочинений XVIII–XIX веков. Еще есть «Архипелаг» Олега Гудачева, первая звуковая инсталляция композитора: звуковые ландшафты, записанные в разных концах земного шара. Два главных — аудиозапись работы крупнейшей в мире гидроэлектростанции «Три ущелья» в Китае и городской ландшафт Нью‑Йорка. Впрочем, подобная психогеография в случае с работой Гудачева едва ли не излишняя. Литературоцентричность, по крайней мере способа подачи работ, продолжает «Китеж» Владимира Раннева по опере Римского‑Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», который становится объясняющей метафорой всего происходящего. История о невидимом граде и «русской Атлантиде» в принципе в лишних комментариях не нуждается. Мы все на дне и нас не услышать.

Наведите курсор на изображения, чтобы послушать

Владимир Раннев «Настройка»

Владимир Раннев «Китеж»

Жанрово «Настройки» наследуют экспериментам по сращиванию музыки и архитектуры композитора Яниса Ксенакиса, который был ассистентом Ле Корбюзье (в соавторстве с ним он построил павильон фирмы Philips для Всемирной выставки 1958 года в Брюсселе — здание причудливой формы, с наложением складок и кривых; те же кривые Ксенакис использовал в партитуре своей оркестровой пьесы «Метастазис»), Карлхайнца Штокхаузена и Ренцо Пиано, который строил специальные «ковчеги» для исполнения «Прометея, трагедии слышания» великого авангардиста Луиджи Ноно.

Приходят на ум и психографические звуковые инсталляции Билла Фонтаны, который в свое время давал голос геотермальным источникам Исландии, Тосканы и Калифорнии, мосту Миллениум в Лондоне и Нотр-Дам. А в Берлине он с помощью звука восстанавливал разбомбленный во время Второй мировой войны Анхальтский вокзал: туда он «перевез» звуки Кельнского вокзала — одного из самых загруженных Германии.

Кому дают голос и новую жизнь «Настройки»? Ответа на этот вопрос нет и, кажется, в ближайшее время не будет.