Собирание камней
ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ
В ГМИИ им. А.С. Пушкина открывается новая выставка-блокбастер: «Неизвестный Щукин. Не только новое искусство». Команда специалистов под руководством хранителя собрания Щукина в Пушкинском музее Алексея Петухова провела настоящее расследование, чтобы выяснить, что окружало Гогенов и Матиссов знаменитого московского коллекционера. И впрямь «не только новое»: о корейской живописи на шелке, древнеегипетских статуэтках, мебельном гарнитуре в стиле Людовика XV и многом другом Алексея расспросил редактор отдела культуры Иван Чекалов.
«Наша выставка рассказывает о собирании камней, — признается Алексей Петухов, — о том, как важно восстанавливать утраченную историю, находить в прошлом поддержку и надежду на будущее». Парадокс «Неизвестного Щукина» заключается в том, что при жизни (да и до сих пор) коллекционер был известен прежде всего как первооткрыватель: знаменитая «Красная комната» Матисса в его доме сочеталась с первыми в России полотнами Моне, а «Любительница абсента» Пикассо — с «Пьеро и Арлекином» Сезанна. Эта история хорошо известна — в частности, благодаря экспозициям того же Пушкинского вроде «Биографии коллекции». Но «неизвестный» Щукин совершенно другой. И искать его нужно не в начале XX века, а много-много раньше.
Страсть к современному искусству на рубеже столетий совершенно не препятствовала интересу к древности. Знаменитые коллекционеры Уильям Баррелл и Карл Эрнст-Остхаус объединили внушительное количество импрессионистских работ с произведениями восточного и древнеегипетского искусства. Дом московского коллекционера тоже наполняли объекты разных эпох, вступавшие в непредсказуемые отношения с новейшим искусством. Непредсказуемые — и предельно личные: «Выставка, о которой мы говорим, — утверждает Петухов, — не только про Сергея Щукина. <...> Все эти работы связаны с его братьями: Дмитрием, знатоком старых мастеров, Петром, который любил российские и восточные древности, Иваном и его парижскими эскападами; с сыном Иваном Сергеевичем, который по закону должен был стать наследником собрания».
Дмитрий Мельников, портрет С.И.Щукина
Древнекитайская скульптура, японское оружие и корейская живопись на шелке в коллекции Сергея Щукина напоминают об увлечениях его старшего брата Петра. Собрав, по выражению Алексея Петухова, «музей имени себя» на Большой Грузинской улице, Петр Иванович пожертвовал его Российскому историческому музею. И хотя был в нем и отдел нового искусства, включавший даже «Обнаженную» Ренуара, гораздо значительнее оказалось его восточное собрание. «Известно, что Китаем и Японией стали интересоваться по всему миру примерно в середине XIX столетия, — объясняет куратор. — Япония открылась, Китай был разграблен в результате второй опиумной войны, и в Европу хлынул поток разнообразных китайских артефактов». Общее увлечение Востоком разделяли и Щукины. Впрочем, «...у братьев было разное отношение к этим вещам. Восточная коллекция Петра варилась в собственном соку, она была прекрасна как таковая. А у Сергея коллекция вступила в диалог с новым искусством. Он повесил китайские картины рядом с произведениями Ван Гога, Дерена, Сезанна».
Неизвестный мастер Симеон с младенцем Христом, Германия, XVI в.
Маска и нагрудная часть чехла мумии, Египет
Гордостью брата Дмитрия (Алексей называет его «тишайшим» братом) были малые голландцы. «И то, что в доме Сергея Щукина, — продолжает Петухов, — мы находим картину “Проповедь в монастыре” нидерландского художника Абеля Гриммера, — не случайность». Огромный отпечаток оставил на коллекции Сергея Ивановича и младший из братьев — Иван. С подачи испанского художника Игнасио Сулоаги Иван Иванович увлекся старыми мастерами. Поиск старых новых Эль Греко — забытых испанских живописцев прошлого — не был в новинку для начала XX века, и, как можно догадаться, везло в этом поиске далеко не всем. Иван тратил все отцовские сбережения на покупку картин, оказавшихся в конце концов итальянскими подделками; когда молодому коллекционеру открылась правда, он покончил жизнь самоубийством. Частично его коллекция перешла к Сергею: «...в виде не очень желанного наследства, или, как мне хочется верить, в качестве памяти о брате». «Жертвоприношение Адама» живописца XVII столетия Джованни Баттисты Караччоло или более поздний «Натюрморт с рыбами, черепахой и угрями» Алессандро де Пеши в коллекции Сергея отсылают к семейной трагедии — увы, не единственной в его жизни.
«Пьеро и Арлекин», Поль Сезанн, 1888—1890
«Жертвоприношение Авраама», Караччьоло Джованни Баттиста, 1615 - 1620
«Проповедь в церкви», Абель Гриммер, 1597
Младший сын коллекционера Сергей пропал без вести во время декабрьского восстания 1905 года. Не дожидаясь его, семья уехала пережидать темные времена в Египет — и Египет, по мнению Петухова, — это «во многом ключ к щукинским путям». Матисс вспоминал, что в Лувре Щукин постоянно смотрел египетские древности. Судя по всему, культурный диалог приобрел для него интимный характер. После смерти жены в 1907-м (Лидия Щукина так и не оправилась от утраты сына) он снова снарядил экспедицию в Египет — в паломничестве на Синайский полуостров Сергей начнет вести дневник. Затем застрелится другой сын Щукина — Григорий — сопровождавший отца в той поездке. Так, сквозь череду катастроф, формируется египетская коллекция Сергея Щукина. В телеграм-канале, посвященном выставке, Алексей Петухов называет ее «самой многочисленной из всех “неизвестных” частей собрания» — она включает 140 грубоватых, фактурных статуэток, масок и других объектов, не имеющих ничего общего с модными в то время рафинированными произведениями древнеегипетского искусства. Подливал масла в огонь египтомании отца и помянутый выше Иван Сергеевич Щукин, отучившийся на востоковеда и переселившийся на Ближний Восток.
Если дореволюционную биографию коллекции кураторы воссоздавали по косвенным свидетельствам, то о случившемся после можно судить по системе делопроизводства Государственного музея нового западного искусства. «Та степень ответственности, с которой Борис Терновец (директор ГМНЗИ. — Прим. The Blueprint) организовывал работу, приносит удивительные плоды, — рассказывает Петухов. — Когда национализируется имущество, оно в обязательном порядке фиксируется. С 1918 года всевозможные списки, инвентарные ведомости и описи будут вестись в Музее нового западного искусства нескончаемым свитком. Все, что не относилось к главному направлению собрания — импрессионизму, постимпрессионизму, раннему модернизму, — он считал лишним». «Лишним» предметам искусства нужно было найти новый дом. И Борис Терновец всерьез берется за эту задачу, передавая в профильные музеи египетскую коллекцию, собрание фарфора и работы старых мастеров.
Во времена НЭПа ситуация осложняется. С советских музеев требуют произведения для экспорта, начинает работать государственная контора «Антиквариат», продававшая объекты искусства за границу. В этой ситуации для Музея нового западного искусства керамика, фарфор, бронза и мрамор стали настоящим спасательным кругом; ими работники музея откупались от комиссий, которые «...требовали выделить больше произведений, еще усилить темпы». По словам Петухова, в 1929-1930-х годах «Антиквариат» стал головной болью любого собрания. То, что попадало в контору, разлеталось по всем уголкам мира. Найти хоть что-нибудь из тех вещей сейчас практически невозможно.
Иконы «Бичевание Христа», «Не рыдай Мене, Мати»
Москва, мастерские Кремля,
Школа Василия Познанского, вторая половина XVII в.
Но иногда все-таки возможно. Алексей приводит пример с щукинскими иконами: «Человек, который их отбирал, Александр Анисимов, был сотрудником Исторического музея. Он оставил для своего отдела часть произведений — чуть больше десяти икон из сорока с лишним. Успел составить список, но после был арестован прямо в здании Музея нового западного искусства, где по стечению обстоятельств жил в условиях жилищного кризиса. В 1937 году Анисимова расстреляли. Десять лет иконы пролежали в Музее нового западного искусства, пока их не отдали в Центральный антирелигиозный музей. А один из его наследников — это Государственный музей истории и религии в Санкт-Петербурге. Там мы и нашли эти иконы».
Распутывая клубок историй, связавших личную биографию Сергея Щукина, профильные музеи и контору «Антиквариат», кураторы нередко натыкались на удивительные находки. Такова история мебельного гарнитура в стиле Людовика XV из особняка коллекционера — роскошное позолоченное кресло с розовой обивкой было найдено в здании бывшего особняка Ивана Морозова на Пречистенке, где с осени 1928 года располагался ГМНЗИ, а после 1948-го и до сегодняшнего дня — Российская академия художеств. Вообще история мебели стала важным лейтмотивом экспозиции — другая история связана с двумя стульями в стиле модерн. Оформленные (возможно, самим Львом Кекушевым — стулья находились в построенной им части особняка) с эффектным совмещением белого лака и бордовой кожи, в 1930 году они, по просьбе искусствоведа Алексея Федорова-Давыдова, были переданы Третьяковской галерее для экспериментальной марксистской экспозиции. Стулья иллюстрировали «русское декоративное искусство эпохи промышленного капитализма». «Конечно, довольно странно запрашивать не шедевры живописи или графики, а мебель... — признается Петухов, — но в данном случае нам было нужно именно это».
Мебельный гарнитур в стиле Людовика XV
Как известно, в 1948 году по приказу Сталина Музей нового западного искусства был ликвидирован, а его коллекция поделена между Москвой и Ленинградом, Пушкинским и Эрмитажем. Пути щукинского собрания ветвятся и ветвятся. Скажем, комоды и вазы из Розовой гостиной были найдены в закрытых пространствах Российской академии художеств на Пречистенке, мраморная скульптура — в Дагестанском музее изобразительных искусств в Махачкале, и теперь, впервые за столетие, они снова встретятся друг с другом и с полотнами Матисса. Не все разыскные мероприятия успешны — как рассказывает Петухов в телеграм-канале, «копия фрагмента “Святого семейства” Чезаре ди Сесто из Эрмитажа чуть было не обнаружилась... в художественном музее в Томске. Там хранится произведение, очень близкое и по размерам, и по композиции. Но тщательный анализ документов, к сожалению, эту версию не подтвердил: увы, ложный след...»
«Можно сказать, — заключает Петухов, — что Сергея Щукина немножко скорректировали. Раз он сам до революции выставлял только ту часть собрания, которая связана с новым искусством, то невидимое и не нужно показывать, чтобы не усложнять картину. А мы ее снова усложняем». Куратор, по собственному определению, работал «мастером холодных звонков и холодных писем», эдаким коммивояжером, предлагавшим коллегам привлекательные возможности. «Кому не хочется, чтобы произведение из его коллекции было связано с именами великих московских коллекционеров?» Таким образом, благодаря помощи региональных музеев, столичных институций и детективной работе в архивах коллекция Щукина собралась вновь — а полотна Сезанна, Дерена и Анри Матисса, как и задумывалось изначально, окружили египетские скульптуры, восточное оружие и делфтская керамика.
