Тайны созданных созданий
ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ
В Музее русского импрессионизма открылась выставка «Новое общество художников», посвященная истории одноименного художественного союза Серебряного века. Среди участников НОХ значились Михаил Врубель, Борис Кустодиев и Александр Бенуа; нынешняя экспозиция — редкая возможность увидеть этих и многих других художников вместе. О том, почему так получилось и чем Новое общество художников выделялось на фоне многочисленных коллективов Серебряного века, Иван Чекалов расспросил куратора выставки Ольгу Юркину.
«Мне просто нравятся художники, которые стояли у истоков этого объединения» — с такого признания в любви начала в интервью The Blueprint Ольга Юркина, куратор выставки. Само НОХ тоже началось с любви: его основатели — супруги Дмитрий Кардовский и Ольга Делла-Вос, которые познакомились в высшем художественном училище при Императорской академии художеств, где одновременно проходили обучение у Ильи Репина. Дмитрий к тому моменту успел закончить юрфак Московского университета — одним из его однокурсников и близких друзей был Константин Бальмонт — а Ольга была одной из всего двух женщин, зачисленных в училище. Спустя пять лет после знакомства, в 1899-м, они женятся, затем на некоторое время оставляют Россию. «Они уезжают в Мюнхен, — объясняет Юркина, — поскольку Дмитрий Николаевич считал, что ему необходимо получить там школу рисования. Они проводят около полутора лет за границей, где у них появляется дочка Катя, а затем возвращаются в Петербург — Дмитрий Николаевич защищает диплом и становится помощником Ильи Ефимовича в его академической мастерской».
Возвращение четы Кардовских совпало с расцветом Серебряного века: Александр Блок пишет «Стихи о Прекрасной Даме», Михаил Кузмин — «Александрийские песни», как на дрожжах вырастают творческие коллективы («Союз русских художников», «Голубая роза», «Бубновый валет»). Столица империи дышит творчеством. Кардовский чувствует это и одновременно видит, что многим молодым художникам некуда податься из-за строгих критериев отбора («Все-таки в “Мире искусства”, давайте прямо говорить, был диктат Дягилева», — приводит пример Ольга Юркина). «И вот именно для начинающих и был организован коллектив в Санкт-Петербурге, где не было какого-то серьезного жюри, не определялись, скажем, никакие строгие правила по участию». Новое общество художников задумывалось как демократический союз, в котором общность миропонимания была гораздо важнее единой идейной программы. Именно поэтому, как считают в Музее русского импрессионизма, про НОХ прежде и не рассказывали — за отдельными яркими личностями вроде Александра Бенуа или того же Дмитрия Кардовского не видели стройной эстетической системы.
Надежда Войтинская (Войтинская-Левидова). Портрет Николая Гумилева. 1909. ГМИИ им. А. С. Пушкина
Надежда Войтинская (Войтинская-Левидова). Портрет Зинаиды Гиппиус. 1909. ГМИИ им. А. С. Пушкина
«Но было нечто другое, что объединяло этих людей», — утверждает Юркина. Новое общество художников стало экспериментальной площадкой, полем абсолютной творческой свободы и взаимоподдержки в эпоху бесконечных склок. Особенно оно было важно для тех художников, кто не хотел или не мог из-за специфических требований других объединений к ним примкнуть. В конце концов, в НОХ можно было заработать деньги — коммерческая сторона вопроса была очень значима для организаторов. Юркина приводит следующий пример: «Мстислав Добужинский уже в начале 1910-х годов писал Константину Богаевскому о том, что его картины мирискусникам очень нравились, и все были не против его пригласить и позвать, но, вот, знаете, “...одно дело хотеть, а другое все-таки сделать”. Богаевский так и не получил приглашения от “Мира искусства”. В результате он стал постоянным участником Нового общества художников, где периодически показывал и свои большие произведения».
Кроме того, выставки НОХ невозможно себе представить без поэзии. На экспозиции Музея русского импрессионизма литературный дух эпохи передан через названия разделов — они взяты из заглавий поэтических сборников того времени вроде мандельштамовского «Камня» или ахматовских «Четок». Статью о переплетениях поэтического и изобразительного в эстетике Серебряного века для каталога выставки подготовил виднейший литературовед и поэт Валерий Шубинский. В истории Нового общества художников поэты присутствовали всегда — Бальмонт уже упоминался, еще можно вспомнить Максимилиана Волошина. Тот посвятил Константину Богаевскому цикл «Киммерийские сумерки», а Богаевский в ответ его проиллюстрировал. «Точно так же чета Кардовских познакомилась в Царском Селе сначала с Николаем Гумилевым, а потом и с Анной Ахматовой (Кардовские, уехавшие подальше от города из-за болезни дочери, оказались соседями с великими поэтами, встретившимися, кстати, тоже в Царском Селе. — The Blueprint). Так появились картины, например, портрет Гумилева кисти Ольги Делла-Вос-Кардовской, и стихотворения, адресованные Кате Кардовской (Когда вы будете большою, // А я — негодным стариком, // Тогда, согбенный над клюкою, // Я вновь увижу Ваш альбом)».
Ольга Делла-Вос-Кардовская. Портрет Кати Кардовской. 1915. Государственная Третьяковская галерея
Ольга Делла-Вос-Кардовская. Портрет художника Дмитрия Кардовского. 1913. Государственная Третьяковская галерея
Ольга Делла-Вос-Кардовская. Маленькая женщина. 1910. Государственный Русский музей
Со временем объединение набрало популярность, выставки стали проходить в больших залах вроде здания Императорской академии наук и собирать неплохую прессу — в рецензии Александра Блока, опубликованной в журнале «Весы», поэт замечал, что на выставке НОХ «…все любовно обдумано — драпировки, мебель, майолики, художественные издания, цветы». И добавлял: «Эти художники — любят». «Любовно обдумано» — это, разумеется, не только об оформлении, но и о содержании, и о необычных кураторских решениях — вроде того, что дало жизнь пятой выставке НОХ. В ней наряду с профессиональными художниками участвовали их дети (в том числе Катя, к которой Гумилев грозился прийти «негодным стариком») и экспонировались детские рисунки самих участников коллектива. По мнению Юркиной, «…художники обратились к детскому творчеству, поскольку ценили такой незаученный, незалаченный взгляд на мир». Реакция общественности на концепцию выставки оказалось полярной — от восторженных откликов до слов «кошмар», «ужас» и вечного: «ка-ра-ку-ли!».
Пожалуй, главным лейтмотивом всех десяти выставок НОХ была дружба: так, две посмертные экспозиции объединение посвятило товарищам коллектива Михаилу Врубелю и художнику-пейзажисту Николаю Фокину; персональный показ под вывеской НОХ прошел и у модерниста и мирискусника Александра Головина. Магия заключалась в том, что дружили друг с другом чрезвычайно талантливые люди — тот же Головин незадолго до выставки оформлял в Мариинском театре оперу «Кармен», на которую Ольга Юркина «...не нашла ни одного ругательного отклика». Вместо единого взгляда на эстетику художники НОХ обладали общим взглядом на культуру вообще, на человека и человеческие отношения — как иначе объяснить решение сделать выставку с детскими рисунками или, например, отдать всю выручку от экспозиции не слишком преуспевающего объединения вдове Врубеля Надежде Ивановне?
Однако чем дальше, тем тяжелее давался Кардовским их утопический проект. Несмотря на символичный год ликвидации объединения — 1917-й, — умирало оно долго. До последней выставки, прошедшей накануне февральской революции, Кардовский несколько лет отчаянно боролся за выставочные помещения: «Я читала в переписке Кардовского, Гауша и Нерадовского (художники и члены — учредители НОХ. — The Blueprint) о том, что вот, значит, Союз русских художников где-то проводит свою выставку, надо узнать, успели они уже заключить договор или нет, — рассказывает Юркина. — И если не успели, то, значит, можно туда проникнуть, опередить соперника». Часто выставки оказывались коммерчески неуспешными. Тогда покрывать расходы приходилось из кошельков организаторов, обычно самого Дмитрия Кардовского.
Дух Нового общества художников — это дух самого Серебряного века с его утонченной поэтичностью и острым чувством творческой солидарности, сообщества, если угодно. А потому и лучшие работы, экспонировавшиеся на выставках объединения, — это картины, в которых ощущается эпоха. Ольга Юркина, которую «...почему-то именно на этой выставке все спрашивают про любимые работы», не смогла выбрать какую-то одну из них, хотя перечислила множество — от царскосельских этюдов Ольги Делла-Вос-Кардовской и ее портрета дочери до портретов Зинаиды Гиппиус, Александра Бенуа, Корнея Чуковского и Михаила Кузмина, выполненных Надеждой Войтинской для журнала «Аполлон». Даже в европейских пейзажах вроде «Моста в Швейцарии» Ольги Делла-Вос-Кардовской или «Кладбища в Бретани» Александра Бенуа слышатся отзвуки речи эстетствующего российского поколения, оборванной на полуслове, но продолжающей жить в нашей памяти спустя без малого сто пятнадцать лет.
Александр Головин. Портрет княгини Марии Владимировны Воейковой. 1905. Государственная Третьяковская галерея
