Подделки в музеях
Сомнительный Фаберже в Эрмитаже напомнил всем о том, что рынок искусства полон как шедевров, так и подделок. Разбираемся как фальшивки попадают в музеи, а их продавцы — в тюрьму
На протяжении последних десятилетий искусствоведы разбираются с двумя главными вопросами: теоретическим — искусство перед ними или нет, и практическим — подлинник перед ними или подделка. Первый вопрос вызывает жаркие дискуссии, помогает строить академические карьеры, а в окончательном ответе будто и не нуждается. Второй вопрос — губит карьеры, ломает судьбы и помогает зарабатывать миллионы: в зависимости от ответа. Марина Анциперова и Анастасия Ландер решили перейти от теории к практике и поговорили с экспертами арт-рынка о том, как в крупнейшие музеи попадают фальшивки, кому это выгодно и чем обернется для российского искусства.
Все те же в Эрмитаже
В начале января скандал разразился в петербургском Эрмитаже — когда коллекционер Андрей Ружников назвал ряд предметов с выставки «Фаберже — ювелир Императорского двора» «вульгарным новоделом» и был поддержан многими экспертами, опрошенными BBC. Выступил в том числе Геза фон Габсбург, едва ли не самый известный специалист по дому «Фаберже». В частности, Андрей Ружников утверждал, что яйца Фаберже на эрмитажной выставке слишком похожи на экспонаты из других коллекций, что крайне странно для уникальных произведений. А «Юбилейного свадебного» яйца 1904 года вообще не могло существовать, поскольку в годы русско-японской войны «императорские» яйца просто не выпускались. Множество вопросов вызвала и резная каменная фигурка солдата, похожая на плохую копию фигурки из коллекции Российского минералогического музея.
Никаких внятных ответов на свои вопросы эксперты не получили. Хозяин большей части сомнительных экспонатов, основатель частного музея Фаберже в немецком Баден-Бадене Александр Иванов перекладывал ответственность за аутентификацию предметов на покойную уже сотрудницу Эрмитажа Марию Лопато, а директор Эрмитажа Михаил Пиотровский сперва заявил, что не считает «этически возможной» дискуссию с Ружниковым, а затем, когда озадаченные голоса экспертов уже слились в возмущенный хор, заявил, что «возможность дискуссии (научной, но не рыночной) вокруг „новых“ Фаберже была заложена в проект выставки». Доказательством тому должны были стать спешно открытые дополнительные витрины, на которых выставлены, по словам Пиотровского, «точные юридические подделки (произведений) Фаберже и вещи, которые вызывают сомнения». В качестве еще одного свидетельства добросовестности Эрмитажа Пиотровский вспоминает, что музей и прежде проводил выставки, вызывавшие острые дискуссии, — например, выставлял посмертные отливки скульптур Дега, сделанные вопреки воле художника, и картины школы Леонардо, многие из которых приписывали самому да Винчи.
Императорское пасхальное яйцо «Юбилейное свадебное» на подставке с сюрпризом, 1904
Андрей Ружников, в свою очередь, полагает, что происходящее в Эрмитаже признак партнерских отношений музея с Ивановым. Выставка, по его мнению, просто легитимизирует коллекцию с сомнительным провенансом. Обвинение смелое, но не такое фантастическое, если вспомнить печально известную практику выдачи сотрудниками постсоветских музеев сертификатов о подлинности от имени этого музея. Тогда результатом невнимательности или сговора стала, например, скандально известная ошибочная аттрибуция Шишкину картины Маринуса Куккука, которую выполнила Третьяковская галерея. В итоге картина была снята с аукциона Sotheby’s, где была одним из двух топ-лотов. В России после 2006 года музеи не имеют права проводить экспертизу, и это делают независимые организации, однако участие в выставках авторитетных музеев придает авторитет уже и самим экспонатам.
Фигурка солдата, 1917
Агенты из Гента
Сомнительные коллекционеры — ахиллесова пята далеко не только российских музеев. Во всяком случае, самый громкий за последние годы скандал с фальшивками произошел в бельгийском Генте. В начале 2018 года выставка «Русский модернизм 1910–1930», открывшаяся в местном Музее изящных искусств, была экстренно закрыта после публикации шокирующего письма. В нем десять ученых, кураторов и арт-дилеров утверждали, что ни одна из 24 работ, среди которых были Кандинский, Малевич, Родченко и другие художники-авангардисты, не является подлинной.
Важно понимать, что речь не шла о каких-то научных тонкостях вроде ширины мазков или химического анализа красок. Причины сомневаться в подлинности картин лежали буквально на поверхности. Экспертов смущала футуристическая картина Ольги Розановой 1915 года, изображавшая марку с профилем Николая II и словами «Почта Российской Империи». По их словам, голова царя никогда на марках в 25 копеек не появлялась, впрочем, как и эта надпись. Еще больше удивился автор книги «Рерих. Восток—Запад» Кеннет Арчер, когда увидел якобы найденный в России горный пейзаж Николая Рериха «Тибет», датированный 1922 годом: во первых, к тому времени Рерих уже жил в США, Гималаев не видел до 1923 года, в Тибете не был до 1927-го и других картин на эту тематику до того не писал.
Россияне Игорь и Ольга Топоровские, основатели фонда Dieleghem, которому и принадлежали картины, обвинения отрицали, расписывая сложную советскую судьбу картин Рериха: якобы несколько работ спасли в свое время от сожжения самим Сталиным, отправив их в Армению, а еще парочку произведений спас секретный фонд КГБ, а дальше... Столь же фантастические остросюжетные истории окружали каждый из 24 сомнительных экспонатов коллекции, в том числе уникальную (на самом деле просто невозможную в истории художника и никогда никем ранее не виденную) прялку, расписанную самим Малевичем.
Общественные обвинители не прониклись аргументами Топоровских, и за дело взялась бельгийская прокуратура: в 2019 году супруги были арестованы по обвинению в мошенничестве, отмывании денег и торговле краденым.
Почтовая марка с профилем царя Николая II
Полотно «Тибет», 1922
Ошибки и преступления
Британский арт-дилер, галерист и коллекционер Джеймс Баттервик сыграл решающую роль как в разоблачении наполненной фальшивками выставки Russian Avant-Garde from Cubo-Futurism to Suprematism, проходившей в Мантуе в 2013–2014 годах, так и в развенчании сомнительного авангарда из коллекции Игоря и Ольги Топоровских. Баттервик видит схожий сценарий в истории с Фаберже: «Теперь абсолютно ясно, что русские произведения искусства требуют тщательной проверки. Как такое становится возможным? В случае с Топоровским все экспонаты, как было прописано в контрактах выставки, отправлялись на продажу — и вы сами можете себе представить, насколько директор музея [Музей изобразительных искусств в Генте] может быть скомпрометирован. Я сам ее [Катрин де Зегер] предупреждал 7 ноября подождать тщательной экспертизы, но внятного ответа на мой запрос так и не поступило. Подобных по масштабу историй я не знаю, и мой знакомый и дилер видел, как во время выставки Топоровский пытался продавать свои экспонаты». Катрин де Зегер, которая еще недавно заявляла о намерении переписать историю русского авангарда, а в итоге просто распрощалась с должностью, либо участница преступления, либо жертва собственного энтузиазма. Кураторы, ослепленные жаждой сделать открытие, нередко ошибаются, искренне поверив в подлинность работы. Историк искусства и специалист по провенансу Константин Акинша называет историю с Топоровскими и музеем Гента «ужасающим примером коррупции или идиотизма», однако считает, что ситуация с фальшивками в целом требует серьезного внимания: «Сейчас мы видим все более серьезный поток подделок, которые проникают в музей — с сильными волнениями и скандалами».
Зачастую подделки попадают в коллекцию музея случайно — например, их дарят. Акинша первым делом вспоминает историю с Венской галереей Альбертина: «Они получили в дар огромную коллекцию Батлинера: от импрессионизма до русских вещей, и в ней возникли проблемы с русским авангардом. Музей убрал эти вещи, не пытаясь замолчать произошедшее. Это все-таки была частная коллекция, собиравшаяся во время затрудненной экспертизы — в эпоху холодной войны и железного занавеса».
Однако часто фальшивки намеренно внедряют в музейную среду, проводя выставки с их участием. Этот метод обеспечивает сомнительной работе крепкий провенанс и рост рыночной цены — так было, по словам Акинши, с коллекцией израильского бизнесмена Эдика Натанова, которая гастролировала по всем музеям Российской Федерации. Турне оборвалось, когда на одной выставке встретились два «Косаря» Малевича.
Куратор может принять на выставку сомнительный предмет из-за недостатка знаний, причиной может быть корыстная заинтересованность или стремление выдать желаемое за действительное в погоне за новым сенсационным открытием. Однако сегодня такие ошибки, намеренные или нет, все реже остаются незамеченными. Странные экспонаты редко укрываются от внимания специалистов и увлеченных любителей. Во многих случаях подделку можно заметить, даже не обращаясь к сложной лабораторной экспертизе, которая может стоить в пределах $5-7 тыс.
«Спаситель мира» в Лувре
Картина Леонардо да Винчи «Спаситель мира» (Salvator Mundi), обнаруженная в 2008 году и проданная в 2017 году за $450 млн долларов принцу Саудовской Аравии, должна была выставляться в 2018 году в филиале Лувра в Абу-Даби. Показ был неожиданно отменен без объяснения причины, что стало поводом для многочисленных слухов. В начале 2019 года искусствовед Жак Франк набрался смелости и сообщил Sunday Telegraph, что высокопоставленные политики и сотрудники Лувра всегда знали, что Леонардо к этой картине отношения не имеет. Лувр дипломатично ответил, что Франк, безусловно, имеет право на собственное мнение.
Да и вообще разговорчики о «Спасителе» шли с самого начала. В мире сохранилось всего около 20 картин итальянского мастера, и вероятность обнаружить еще одну была ничтожна мала. В августе 2018 года академик из Оксфорда Мэтью Ландрус сказал, что совершенно понятно, что картину нарисовал Бернардино Луини, не самый лучший ассистент-подражатель да Винчи. На это сотрудники Лувра сказали, что такое впечатление вполне может появиться, потому что реставраторы увлеклись и дорисовали стертые детали, чтобы зрители сосредоточили свое внимание на том, что удалось сохранить, а не на том, что потерялось.
Авангардисты и классики
До сих пор показы подделок на музейных выставках случались не так часто, как вне стен больших культурных институций: сомнительные предметы регулярно появляются на антикварном рынке, где спрос превышает предложение. Дополнительный фактор — как в случае кейса Топоровского — непрозрачность рынка, например, того же русского авангарда. Волна фальшивок захлестнула рынок русского искусства, когда он вышел из подполья, и много новых, неискушенных коллекционеров захотело покупать. К неопытности покупателей добавилась неопытность экспертов, привыкших работать с музейными эталонами, и непрозрачность рынка. А кровавый хаос революции и последовавшего за тем террора сделал почти невозможными попытки проследить историю многих произведений искусства. Это касается не только авангарда или табуированного в советское время Фаберже, но даже столь популярной русской классики.
К слову, художники, знакомые нам с детства, — едва ли не самые частые жертвы фальсификаторов, ведь и способ изготовления подделки предельно простой — «перелицовка», когда, допустим, из немецкого художника второго или третьего ряда делают раннего Шишкина (Шишкин учился в Германии, и его ранние работы похожи на немецких мастеров). Достаточно добавить подпись, пару крестьян в русской одежде для верности, и Шишкин готов. Кстати, похожие подозрения вызывают у Андрея Ружникова и некоторые предметы выставки Фаберже: часть из них, как он полагает, были сделаны недавно, часть — старинные предметы с нанесенными недавно гравировками. «К тиарам у меня претензий нет, они антикварные — но это не Фаберже».
Хрустальный череп Британского музея
В 1995 году начали появляться первые подозрения, что хрустальный череп ацтеков, хранящийся в Британском музее с 1987 года, приехал на остров не из Мексики, а из Бразилии. К тому моменту реликвия успела окружить себя легендами: некоторые верили, что он обладает мистической силой смерти, другие утверждали, что это один из тех самых тринадцати черепов, которые предсказывают судьбу человечества. Нужно только собрать их все в одном месте.
Ученые не обращали внимание на домыслы, а просто повнимательнее присмотрелись к предмету. Во-первых, по мнению экспертов, в Мексике невозможно добыть хрусталь такого размера. Во-вторых, ацтекские находки, не вызывающие подозрения, имеют более нежную и гладкую полировку. Во-вторых, рваные царапины вокруг глазниц и зубов, которые нашли под электронным микроскопом, были отполированы колесным инструментом, а ацтеки колесом попользоваться не успели. Зато эту технологию активно практиковали европейские ювелиры XIX века.
Британский музей вынужден был убрать с экспозиции артефакт якобы доколумбовой эпохи.
Что делать и что будет?
Многие немецкие и бельгийские институции участвовали в организации и проведении выставки и симпозиума в кельнском Музее Людвига — в ноябре прошлого года в музее экспонировались подделки русского авангарда, а ведущие специалисты по этому направлению искусства провели ряд круглых столов, посвященных проблеме. Это благородный и этически правильный шаг: не замалчивать проблему, а выносить ее в общее поле, на котором играют не только музеи, но и галеристы, дилеры и аукционные дома. Акинша убежден, что необходимо обращать внимание и выставить стандарты для подобного рода сомнительных выставок в России: «Проблема [возникает тогда], когда в музеи приходят разные коллекционеры и галеристы, которые рады дать парочку неизвестных вещей [на выставку], и здесь все зависит от цели куратора. Понятно, что стоит проверять провенанс и проявить крайнюю осторожность. Здесь шар на стороне музеев, но если они допускают ошибки, можно только привлекать прессу для создания прецедента. Я уверен, что это в будущем будет создавать определенное место в дискуссии, и придется с этим бороться».
Конечно, репутация русского искусства страдает от таких скандалов, но владельцам подлинников с хорошим провенансом волноваться не приходится — работ высокого класса очень мало, и те считаные единицы, что станут появляться на Sotheby’s и Christie’s, будут вызывать колоссальный интерес. Впрочем, то же самое можно сказать и о Фаберже с Рембрандтом, и о Малевиче: опытные люди будут приобретать только очень проверенные вещи, о которых известна история после создания, которые выставлялись на задокументированных выставках, чей провенанс известен.
Куда интереснее судьба отдельных музеев и их репутация. Ошибки совершают все, но стоить они начинают все дороже — Катрин де Зегер живой тому пример. Вопрос подлинника, как замечает Михаил Пиотровский, в некоторых случаях действительно спорный — не стоит забывать об огромном корпусе работ, которые меняют свою аутентификацию на протяжении истории — Rembrandt Research Project, например, за прошлый век регулярно приписывал одни и те же работы то самому мастеру, то его школе. Однако остается ощутимой опасность коррупции, противовесом которой может быть только всеобщее внимание. Демократия соцсетей включает в борьбу за подлинники в музеях не только историков искусства, но и коллекционеров и ценителей — как в случае Эрмитажа и Музея изящных искусств Гента. Ну и конечно, будущее — за новыми технологиями, которые будут вносить ясность в провенанс.
Музей фальшивок
В 2018 году музей художника-фовиста Этьена Террюса в крохотном городке Эльн на юге Франции внезапно попал в поле зрения международной прессы. Совершенно случайно, благодаря одному наблюдательному искусствоведу, выяснилось, что одна из работ, подписанных собственно Террюсом, написана явно кем-то другим. Эксперты заинтересовались экспозицией и быстро выяснили, что больше половины работ Террюса в музее его собственного имени в его родном городе — фальшивки. Полицейское расследование показало, что о коррупции речь, скорее всего, не идет. Крохотный провинциальный музей, не имеющий в штате профессиональных искусствоведов и экспертов, честно потратил почти 200 тысяч евро на подделки, которые тут считали подлинными работами знаменитого земляка.
