Как смотреть современное искусство из коллекции Fondation Louis Vuitton в Пушкинском музее
видео:
superbasic.tv
ПРОДЮСЕР:
КАТЯ ПАВЛОВА
Макияж и прическа:
Катя Горелова, PENG MOSCOW
Арт-директор:
Сергей Пацюк
МуЗыка и СВедение:
POKO COX
МЕНЕДЖЕР:
АЛИ МУРАТКАЛИ
Ассистент оператора:
Виталий Подолянский
Московская выставка «Коллекция Fondation Louis Vuitton. Избранное» стала поводом для The Blueprint поговорить о том, чем красота современного искусства отличается от канонов искусства классического — и какая она, красота свободы и красота логики.
В Пушкинский на гастроли приехали 65 произведений больших современных художников — таких как Баския, Ив Кляйн и Марина Абрамович. Это часть знаменитой коллекции Fondation Louis Vuitton, который собирает знаковые имена второй половины XX века и современности.
Смотрите видеоэкскурсию выставки
Александра Данилова, куратор выставки, ГМИИ им. А.С. Пушкина
Коллекция Fondation Louis Vuitton — хороший повод поговорить о разнице красоты. Конец XIX — начало XX века сильно изменили наше представление о прекрасном в искусстве. Это время дало понятие множественности и неоднозначности красоты. А XX столетие добавило еще и представление об относительности этого понятия.
Вы помните сказанные еще в середине XIX века слова Карла Розенкранца, что даже безобразное может быть прекрасно, а прекрасное за счет унылого повторения превращается в безобразное. В классическом искусстве есть некие императивы, каноны красоты, по которым мы ее можем оценивать. А искусство ХХ века — это понимание красоты множественной, красоты, которая может быть найдена в обычном. Это эстетика некрасивого, как у Баския, — грубость и сырость, жизненность, которая воспринимается как эстетика.
Кликайте на картины чтобы узнать подробности
2
3
Альберто Джакометти.
«Трое идущих», 1948 (вид экспозиции в Fondation Louis Vuitton)
4
Иза Генцкен.
«Букет», 2004 (вид экспозиции в Fondation Louis Vuitton)
6
5
Аннет Мессаже.
«Маленькая балерина», 2011
Пьер Юиг.
«Путешествие, которого не было», 2005 (вид экспозиции в Fondation Louis Vuitton)
8
7
Еще один взгляд на выставку — ассистент куратора Елена Коротких провела видеоэкскурсию по главным работам.
Красота силы духа, полета и свободы
Здесь и красивая идея, и красивое воплощение, и, в конце концов, в самом выборе темы заключена красота. Тема прекрасного женского тела — стержневая в истории искусства. Каких бы феминистских или антифеминистских позиций мы ни придерживались, мы понимаем, что женщина является для искусства неким синонимом красоты. И Кляйн наследует эту линию.
Идея классической красоты соединяется у Кляйна с его идей чистого духа, нематериального. Вообще «нематериальное», кляйновский полет — это очень красивая идея. Эффектен и метод реализации этой идеи, когда Ив Кляйн в «Живых кистях» превращает процесс создания произведения в некий перформанс. Он делает красивым и самого художника, который больше не пачкает руки краской, а ходит в костюме и белых перчатках. Этакий художник-демиург, который усилием своего духа, усилием мысли заставляет красоту проявиться на холсте.
Кстати, кляйновский синий цвет — тоже воплощение красоты. Особенный цвет неба над Ниццей. А что может быть прекраснее неба над Ниццей? Увидев это небо, художник решил, что это и есть цвет абсолютной свободы.
Ив Кляйн.
Антропометрия без названия, (ANT 104), 1960
Красота относительности
В первую очередь Рихтер — это о красоте живописи, о фактурах. Но масштабная «Сирень» — это абсолютная красота цвета. Во время подготовки выставки мы с коллегами много дискутировали о том, как переводить название этой работы. Она называется Lilak, что одновременно может значить и «сирень», и «сиреневый». Только сиреневого цвета на картине практически нет, доминирующий цвет там зеленый. Я обычно шутила, что это куст сирени — и я думаю, что так это и есть. Когда я смотрю на это полотно, сразу видится свежая, яркая весенняя зелень, которая перебивается всполохами фиолетового, оранжевого, розового, синего.
Рихтер как раз со времени «Сирени» — это начало 1980-х годов — начинает работать вместо кисти со своими знаменитыми резиновыми швабрами и шпателями. И это уже не жесткий «травматичный» мазок, как у обычного мастихина, это мягкий плавный переход цвета — с одной стороны, фактурный, и в тоже время делающий границы цвета почти незаметными.
Герхард Рихтер.
Сирень, 1982
Красота живой памяти
«Анимитас» — это фантастическая работа. Красота у Болтански — это зловещая красота, в ней всегда присутствует тема смерти, тема прошлого и тема памяти. Хотя в данном случае это еще немножко и экзотическая красота, потому что источником вдохновения для Болтански в этом произведении становится чилийская пустыня Атакама: фантастическая бескрайняя природа и вместе с тем еще и некий народный мемориал. Чилийцы уходили в пустыню, чтобы там сделать небольшие алтари в память о тех, кто погиб во время диктатуры Пиночета. «Анимитас» — это и тема природы, и тема памяти, тема оплакивания.
В этой пустыне Болтански создал свой мемориал. 800 японских колокольчиков на длинных металлических стержнях он выстраивает в пустыне Атакама очень интересным способом. Эти дебри «засохших» металлических цветов на самом деле очень строго организованы — так, чтобы получилась карта звездного неба в момент рождения художника. Я уже в интернете встречала попытки разработать на основе этой инсталляции натальные карты Кристиана Болтански. Поэтому «Анимитас» — это тема цикличности жизни, это тема рождения и тема смерти одновременно.
Кристиан Болтански.
Animitas, 2014
А затем Болтански делает очень простую вещь. Он берет статичную камеру и одним планом снимает эту инсталляцию из японских колокольчиков в течение светового дня — от рассвета до заката. И 12-часовой фильм, который у него получается, и составляет основу этой инсталляции. Во время экспонирования он предлагает этот фильм дополнить пустыней Атакама, которая словно вырывается из экрана — настоящей сухой травой и реальными цветами, которые видит зритель в пространстве зала. Реальное и иллюзорное сливаются в единое пространство тишины. И в этой тишине появляется звук — японские колокольчики, которые, дрожа на ветру, поют песню ветра, песню рождения и песню смерти одновременно.
Красота гармонии человека и вселенной
Мы показываем не самую типичную инсталляцию Марины Абрамович — это «Обновитель астрального баланса». Марина Абрамович больше известна как художница, которая работает собственным телом, собственными идентичностями, с проблематикой женского. Здесь она выступает как художник-метафизик.
Красота этой инсталляции в ее абсолютной простоте. В зале находится 5 метрономов, которые задают определенный ритм, перед каждым из метрономов стоит шезлонг: задача зрителя погрузиться в шезлонг, в который зритель может погрузиться. По мысли Абрамович, через 45 минут человек должен достичь гармонии с вселенной. И это абсолютная, высшая красота. С другой стороны, это тема необходимости остановки, необходимости гармонии с собой, гармонии с космосом, гармонии с окружающим миром. Это чистая созерцательность и чистая умозрительность.
Марина Абрамович. Обновитель астрального баланса, 2000
Красота современности, постмодернистской игры, «трудностей перевода»
Абсолютной противоположностью этому становится работа Бертрана Лавье, который вообще всем известен как мастер нео-поп, потому что это поп-арт, помноженный на постмодернизм. Бертран Лавье часто заимствует у других художников темы и приемы, потом переосмысляя их в новом контексте: он, например, может поставить диван-губы Дали на холодильник и создать ощущение, что это обычная мебель во время переезда или ремонта.
Эта работа со светом, и не просто со светом, а с мощными неоновыми лампами, озаряющими все пространство зала. Очень чистый розово-голубой свет обладает почти гипнотическим эффектом, напоминая о магнетизме улицы, о магии вывесок ночного города. Но за основу своего произведения Бертран Лавье берет работу знаменитого минималиста Фрэнка Стеллы, работу 1960-х годов, самого минималистичного периода, который был у этого художника. И «полосатость» этих аскетичных работ Стеллы, в которых он обсуждает проблемы формы и языка, натолкнула Бертрана Лавье на мысль об использовании неоновых трубок. Он переводит почти монохромную работу Стеллы в яркую, красочную вывеску. И обсуждение важных художественных проблем становится фактом массовой городской культуры, урбанистической культуры, которая дает этому произведению новые средства и новые возможности.
Бертран Лавье.
«Императрица Индии II», 2005
Красота другого
Нет ответа на вопрос, почему Баския — это красота. Да, он очень точно передает дух своего времени, и мы понимаем, что Баския для Нью-Йорка, для Америки — это сердце очень специфических мест, это сердце Бруклина и Бронкса. Это та самая молодежная культура, которая взорвала Нью-Йорк и которая, если бы не Баския, обречена была бы оставаться на периферии. И в этой системе измерений Баския — это социально неблагополучные районы, это черная культура, это рэп и хип-хоп. Только проблема как раз в том, что сам Баския — это не рэп и не хип-хоп, а би-боп, то есть джаз, совсем другое искусство. Это парадокс Баския.
Баския — это первый чернокожий художник, который добился популярности, и это художник, который своей не очень широкой грудью прокладывает эту дорогу для «другого» искусства на американский олимп. Если мы говорим о 1980-х, то Баския — это как раз и есть красота «другого». И это не принятие сложности мира (на самом деле красота-то — она одна), это понимание многообразия возможностей, осознание того, что современный мир говорит другим языком.
В этом смысле живопись Баския, в том числе и представленная у нас на выставке, очень интересна своей откровенностью, потому что это язык ментального процесса, это красота обычных вещей. Это такие разговоры с самим собой, которые художник ведет в пространстве картины. Причем они возникают в очень сложном пересечении разных культур.
Жан-Мишель Баския
Грилло, 1984
Красота математики/абсурдной логики
Франсуа Морелле — это красота, построенная по законам математики, ясная и логичная. Геометрические построения, которые художник возводит на холстах, завораживают своей правильностью. Но для Морелле это игра. Поклонник Пита Мондриана и его теории «божественной математики», Морелле вроде бы также строит свои композиции на основании четких математических формул. В частности, в работах, которые представлены на выставке, мы увидим мотив сетки из простейших математических знаков. Та волшебная «паутина», которая возникает на поверхности картины, на самом деле — просто тире или знак минус, что тоже по-своему символично. Эти сетки «отрицания» накладываются друг на друга под разными углами, и в результате мы получаем изображение-ковер. Рисунок этого ковра бесконечный. Он отсылает нас к пространству, которое лежит за пределами картинной плоскости. Так что, с одной стороны, в основе произведения — четкая логика математической формулы. При этом углы в 18 или 108 градусов — это произвол художника, чистый абсурд. Это тот элемент случайности, который делает работы Морелле художественными произведениями, а не иллюстрациями в учебнике по математике. И это математически красивое решение — свободная работа этих абсурдных и вместе с тем логичных систем.
Франсуа Морелле.
6 сеток 0 °- 18 °- 72 °- 90 °- 108 °- 162 °, 1971
Красота нестабильности
«Ночной колпак» написан с помощью индиго, покрытого спиртовым лаком. Эти два компонента запускают на поверхности картины химический процесс — он очень медленный, но он не прекращается до сих пор. Алхимическая лаборатория Польке — это понимание искусства как процесса творчества, причем процесса теперь уже не зависимого от художника, а диктуемого природными законами. И, соответственно, это абсолютная непредсказуемость результата, потому что никто не знает, что случится с этим произведением через сто лет. И это произведение, которое никогда не будет таким же, каким оно было вчера, потому что химический процесс меняет цвет краски на поверхности — это живое произведение искусства, которое все время находится в движении.
Эксклюзивные материалы о выставке доступны на канале Пушкинского музея в Яндекс.Дзене.
Зигмар Польке.
Ночной колпак I, 1986
