Театральный роман
В пятницу в Ясной Поляне начнется театральный фестиваль «Толстой»: на уикенд знаменитый дом автора «Войны и мира» и «Анны Карениной» будет отдан театру — там будут и традиционная драма, и спектакли-променады, и спектакли-чаепития. The Blueprint рассказывает о сложных отношениях Толстого с театром — почему он не любил профессиональный, терпеть не мог Шекспира и обожал домашний, который в Ясной Поляне стал чем-то вроде сеансов групповой психотерапии.
Толстой против Шекспира
«Прочел „Макбета“ с большим вниманием — балаганные пьесы. Усовершенствованный разбойник Чуркин», «Прочли „Юлия Цезаря“ — удивительно скверно», «Какое грубое, безнравственное, пошлое и бессмысленное произведение „Гамлет“», «В драме „Король Лир“ действующие лица по внешности действительно поставлены в противоречие с окружающим миром и борются с ним. Но борьба их не вытекает из естественного хода событий и из характеров лиц, а совершенно произвольно устанавливается автором и потому не может производить на читателя той иллюзии, которая составляет главное условие искусства», «Чем скорее люди освободятся от ложного восхваления Шекспира, тем будет лучше».
И наконец — «Драма, важнейшая отрасль искусства, сделалась в наше время только пошлой и безнравственной забавой пошлой и безнравственной толпы. Хуже же всего при этом то, что упавшему так низко, как только может упасть, искусству драмы продолжает приписываться высокое, не свойственное ему значение (пускай не думает читатель, что я исключаю написанные мной случайно театральные пьесы из этой оценки современной драмы)».
Лев Толстой театр не любил, точнее, как всякий великий морализатор, — относился к нему с подозрением. При этом, как всякий максимально чуткий к искусству человек, он не мог отрицать власти, которую драматическое искусство имело и имеет над зрителем, и как человек, который хотел эту власть пустить на «благое» (в его понимании этим благим было нравственное и религиозное воспитание нации) дело, он на протяжении всей жизни пытался понять, как ее заполучить.
Непростые отношения автора «Войны и мира» и «Анны Карениной» с театром задокументированы не только в статьях и дневниках, но и в самих его произведениях. В театрах с персонажами Толстого всегда происходят нехорошие вещи: именно в театре Наташа Ростова «обольщается» Курагиным, в театре происходит окончательный «разрыв» Карениной с высшим светом, который приводит к трагическом финалу, театр всегда обожают все «отрицательные» герои Толстого — светские львицы, чиновники и прочая «публика», которая, по Толстому, свое увеселение почитает самой важной вещью в мире.
Толстой за #Metoo
Здесь, впрочем, стоит оговориться — Толстой не любил именно что «светский театр». В своей поздней программной статье «Что такое искусство?», изданной в 1897 году, он выносит современному театру вполне однозначный приговор — в будущее его не возьмут. Стоит отметить, что Толстого интересовало не только «содержание», но и процесс производства. Участники движения #Metoo, которые в том числе начали большой и сложный разговор о токсичном поведении на рабочем месте, найдут в статье много, что называется, интересного. Один из ее центральных эпизодов — сцена репетиции — «эта гадкая глупость изготовляется не только не с доброй веселостью, не с простотой, а со злобой, со зверской жестокостью». Толстой описывает грубость дирижера, а актеров характеризует как изуродованных людей, которые «ни на что более не годны, как на то, чтобы трубить и ходить с алебардой в желтых башмаках».
В ней же он, как хороший ученик отца сентиментализма Жан-Жака Руссо, проповедовавшего «возврат к природе» и установление полного социального равенства, видел, во-первых, наиболее явный, а поэтому потенциально очень опасный признак социального неравенства, во-вторых, воспринимал «искусственность» всего предприятия как «пагубный цветок цивилизации», и в третьих — удивительным для человека, которого в скором времени (это случится спустя четыре года) отлучат от церкви, воспроизводил христианскую концепцию «зрелищных искусств».
Толстой против элитистского театра
Недоверие к театру, впрочем, в случае Толстого совершенно не означало, что он с ним не работал, — наоборот — имя Толстого, театрального ненавистника, по иронии крепко связано с историей одного из главных театров страны — нынешнего МХТ им. Чехова. Первая крупная режиссерская работа его основателя Константина Станиславского — это постановка «Плодов просвещения» (в которых он играл роль Звездинцева), которая была осуществлена в московском Обществе искусства и литературы. Тогда же Станиславский внес в репертуар общества и «Власть тьмы».
Станиславский, который Толстого боготворил — в великолепных мемуарах о первой встрече с писателем он писал, что так разволновался, что не смог пересказать Толстому сюжет пьесы Островского «Последняя жертва» (Станиславский в ней играл, Толстой, разумеется, не читал), — при разработке своей знаменитой актерской системы был с ним в постоянном внутреннем диалоге. Его мучили примерно те же вопросы, что и Толстого, — как реформировать театр, чтобы он из элитистского развлечения превратился в настоящий демократический институт, который будет объединять людей, а не разъединять.
В год смерти Толстого Станиславский работал над инсценировкой «Войны и мира» для задуманного в МХТ спектакля к столетию Отечественной войны 1812 года, осуществить который, однако, не удалось. В письме Немировичу-Данченко он писал: «Власти и жандармы, рассыпающиеся в любезностях, отношение крестьян и их пение, отсутствие духовенства, — все это так необычно, так знаменательно, так символистично, что я ни о чем другом не могу думать, как о Великом Льве, который умер, как царь, отмахнув от себя перед смертью все то, что пошло, не нужно и только оскорбляет смерть. Какое счастье, что мы жили при Толстом, и как страшно оставаться на земле без него. Так же страшно, как потерять совесть и идеал».
Толстой за театр как психотерапию
Если Шекспир и его «пошлый и безнравственный „Гамлет“» проверку на подлинность у Толстого не прошли, то театр непрофессиональный — очень даже. В той же статье «Что такое искусство?» Толстой в качестве примера «истинного искусства» со всей барской и, как бы сейчас сказали, колониальной прямотой приводит представление в театре «дикого» народа вогулов. Камерное представление в юрте для него гораздо интереснее всех профессиональных европейских постановок. А где юрта, там и Ясная Поляна, где домашний театр пользовался бешеным успехом. В летних постановках, которыми традиционно заведовала жена Толстого Софья и их старшая дочь Татьяна, он принимал живейшее участие и даже хвастался ими перед друзьями. В 1879 году Толстой, который еще не ударился в полную аскезу, писал Фету про август в своем доме: «У нас был гость на госте, театр и дым коромыслом. Тридцать четыре простыни были в ходу для гостей, и обедало тридцать человек, и все сошло благополучно, и всем, и мне в том числе, было весело».
Больше всего свидетельств сохранилось о двух таких яснополянских постановках — «Нигилисте» 1866 года и «Плодах просвещения» 1889-го. Благодаря этим документам становится понятно, почему Толстой так любил домашний театр — он относился к нему (и вполне резонно — добавим от себя) как к групповым сеансам психотерапии и способу поговорить с семьей о мучивших его вопросах. В 1866 году, когда в Ясной Поляне еще царил мир, в театре решались дела семейные, в 1889-м, после «духовного переворота» Толстого, — мировоззренческие.
В 1866 году Толстой взял на работу нового управляющего, который в Ясную Поляну приехал с молодой женой-нигилисткой, которой Софья Андреевна рада не была — мягко говоря. Толстой, в этом случае абсолютно невинный, над ситуацией только смеялся, а вскоре и вовсе уволил нового управляющего — тот оказался плохим работником. Однако тут же начал работу над историей с похожим сюжетом — только ревнивцем у него стал муж, а не жена. Спустя несколько месяцев после случившегося домашние попросили Толстого написать пьесу для домашнего театра, и он принес им «Нигилиста». В письме, написанном из Ясной Поляны 5 октября 1866 года, сестра Софьи Андреевны и прототип Наташи Ростовой Татьяна Кузминская пишет: «Левочка сочинил нам комедию, мы в три дня ее разучили; играли. Шло отлично, только одно жаль, что пьеса была коротка. В последнем акте я должна была петь в греческом костюме, и у меня голос дрожал от страха. По желанию Левочки я пела на голос Глинки: «Я вас люблю...». Мужчин в гостях не было, так что ставили его женским коллективом, Толстой выступил в роли режиссера и роль мужа-ревнивца отдал Софье Андреевне. Таким образом инцидент, ко всеобщему удовольствию, был исчерпан — и на некоторое время все перестали друг друга ревновать.
Толстой за и против всех
В «Плодах просвещения», «Аббатстве Даунтон» по Толстому, в которых рассказывалось о «слугах и господах» в одном доме, Толстой высмеял все недостатки своих домашних — пьеса писалась по заказу родных и переделывалась на ходу, после каждой репетиции Толстой вносил туда изменения.
Труппу не из домашних и режиссера нашла Софья Андреевна — она съездила в Тулу и «собрала прекрасную труппу из друзей». Режиссировать просили Николая Васильевича Давыдова, близкого друга семьи, который в то время был — на секундочку — председателем Тульского окружного суда, позднее — Московского окружного суда, позже стал профессором юридических наук и ректором Университета им. Шанявского. Именно Давыдов спустя время поставит «Плоды просвещения» в Туле — и так пьеса перестанет быть просто фактом домашнего театра в Ясной Поляне, а найдет свое место среди классики русской драматургии. В своих воспоминаниях Давыдов пишет: «Я предался вместе с яснополянской молодежью усиленным хлопотам, вызываемым всегда налаживанием домашнего спектакля, в данном случае особенно трудного, так как дело происходило в деревне, а главное, потому, что в пьесе много действующих лиц, которых надо было разыскать в Туле, Москве и других местах». Машинист-декоратор Тульского драматического общества помог установить подмостки и некоторые декорации. Архитектор Бергер нарисовал печь и другие принадлежности для кухни. «Сцена и кулисы были поставлены к северо-западной стороне зала, обращенной к роще Чапыжу, а публика проходила через площадку лестницы и маленькую гостиную в остальную часть зала. Гримировочная комната для актеров была в так называемой ремингтонной комнате», — вспоминал Сергей Толстой.
Сам Толстой, который, судя по дневникам, тогда в очередной раз собирался умирать, поначалу считал постановку событием исключительно педагогическим. Однако быстро, как это с ним бывало, забыл про свои морализаторские амбиции, поиск «истинного искусства» и полностью отдался процессу — с азартом режиссировал, рыдал на репетициях и забыл про всякий стыд (Кузминской он до этого так описывал домашний театр — «суета, бездна народа и все время стыдно»).
Так театр, несмотря на сопротивление со стороны Толстого, в его биографии победил и — более того — воплотил все его жизненные идеалы, которые он как-то озвучил в другом своем игровом воркшопе. Каждое лето, помимо театральных постановок, под предводительством Толстого в Ясной Поляне устраивался «Почтовый ящик»: члены семьи и гости в течение недели писали анонимные стихи, статьи и рассказы на злобу дня и складывали их в почтовый ящик. В воскресенье Толстой торжественно открывал ящик и устраивал публичное чтение и обсуждение написанного за неделю. В год, когда темой была «Идеалы Ясной Поляны», Толстой написал — «нищета, мир и согласие». Театр, который благодаря фестивалю «Толстой» уже в который раз возвращается в Ясную Поляну и на который Толстой никогда не хотел, но тратил деньги, способствовал и способствует, как мы видим, всем трем идеалам.
