В мастерской у Анны Самойловой
Фото:
АНАСТАСИЯ ОСТРИКОВА
Художница Аня Самойлова только недавно защитила диплом в Британской школе дизайна, но уже успела показать свои работы в Azot Gallery, на персональной выставке в галерее betweenwindows, а также стать частью проекта #Mediartation. Александр Бланарь встретился с Аней, чтобы обсудить ее взгляд на русскую культуру и поговорить о поисках себя как художника, вышивке и суевериях.
Дипломный проект Анны Самойловой «Мокошь» посвящен языческой богине плодородия и женского начала. В проекте, который был показан на сайте «Объединения», Аня размышляла не только об «исконно русском», но и об отношении к женщине в обществе в прошлом и в настоящем, а также о домашнем насилии.
Твой дипломный проект в Британке — это полноценная выставка, на которую многие сейчас обратили внимание. В нем ты рассказываешь о роли женщины в язычестве, о богине Мокошь. Как ты пришла к этой теме?
Изначально я заинтересовалась русской культурой и орнаменталистикой. Языческая вышивка изобилует символами. Пока я изучала книги и лекции по антропологии, я поняла, что на многих ритуальных предметах, таких как полотенца и праздничные платья, изображена Мокошь — славянская богиня плодородия и судеб. С ней связаны ритуалы взращивания и прядения льна. Потом я начала изучать пантеон наших языческих богов.
Ты хотела делать выставку в лесу, я правильно помню?
Это был один из вариантов. Когда случился карантин, я подумала, что было бы здорово сделать видео в лесу, позвать туда женщин и девушек. Проект основан на древнем обряде с полотенцами: оставляя их на деревьях, девушки загадывали желания и просили у Мокоши благополучия — в моем проекте полотенца стали лентами, а просьбы — страхами и переживаниями современных девушек и женщин. Но когда нас закрыли совсем, все перенеслось в онлайн. И ритуал с лентами я воплотила на сайте: там можно проголосовать за тему, которая волнует тебя больше всего. Я даже рада, что все сложилось именно так: я смогла показать многим, что они не одни, — для меня это важно.
В своем проекте ты также говоришь про насилие. Учитывая последние новости и все происходящее, не страшно ли жить в России сейчас?
Я живу в более или менее благополучной среде. Знаю девчонок, которые с этим сталкивались. Как-то насилие происходило и на моих глазах, в метро. В моей жизни тоже был один неприятный случай. Мне очень страшно ходить ночью одной. Это очень тяжелая тема.
Но чем больше будут об этом говорить, тем больше шансов, что мы сможем что-то исправить. Что, по-твоему, художник может и должен делать, чтобы бороться?
Это выбор каждого. Лично я считаю очень важным говорить об острых современных проблемах. Художник должен отражать действительность, современность, как зеркало. Важно привлекать внимание к таким проблемам.
При этом художник может видеть только светлую сторону.
Да, тоже верно. Но если ты следишь за новостями, если ты в контексте происходящего (я имею в виду Россию), то сложно не замечать и не слишком светлые события, которые сейчас происходят.
Где, по-твоему, проходит граница между активизмом и искусством?
Какой сложный вопрос! Я себя не считаю активистом. Для меня активизм — это что-то более... (не хочу говорить слово «экстремальное») что-то более сложное. Активист — человек, который полноценно погружен в проблему. Он всеми силами пытается освещать ее и привлекать всеобщее внимание. А художники... не все пытаются освещать какие-то остросоциальные темы. Но лично для меня важно, если я при помощи своего творчества могу что-то изменить.
Вернемся снова к русской культуре. Расскажи, пожалуйста, почему ты именно ей стала посвящать сейчас свои проекты. Изначально у тебя были работы и про Африку, и на другие темы. И как ты для себя определила ту часть русской культуры, о которой ты говоришь?
Во время учебы в МАХУ я много читала про Дягилева, его «Русские сезоны». Я начала интересоваться дягилевскими балетами, и многие художники и композиторы, с которыми он сотрудничал, включая моих любимых Бакста, Рериха, интересовались русской культурой. Когда я перешла в Британку, то научилась «копать глубже»: оценивать не только проект или объект искусства с визуальной точки зрения, а еще и с точки зрения концепции. Я начала интересоваться орнаментами и открыла для себя невероятный мир, который был утерян всего лишь лет сто назад. Он сохранился где-то в отдельных деревнях и областях, но большинство людей об этом забыли и ничего о нем не знают. Сейчас много разговоров о том, что у нас нет идентичности, своей культуры, что у нас все намешано и заимствовано. А русское наследие на самом деле рядом, стоит только немного углубиться в изучение своей истории и культуры.
Нет ли у тебя мысли сформулировать новый русский визуальный язык? Ты совмещаешь фольклорные темы и изображения, но все-таки в работах присутствует довольно много современного. Даже если вспомним покемонов или Pussy Riot.
Давай я расскажу, как это происходит в моей голове. Когда я читаю сводки новостей или смотрю новостной YouTube-канал, увиденное напоминает картинки из лубка. Все эти покемоны и Pussy Riot... это очень похоже на лубок, народную графику, которую создают люди. У меня в голове визуальный язык — немножечко «фольклорный» — прекрасно сочетается с действительностью.
У тебя в работах много красного цвета. Давай поговорим о нем.
Да, я сейчас накупила себе 10 красных карандашей! У меня началось какое-то помешательство на красном цвете. Я думаю, что это связано с тем, что вся вышивка на полотенцах и на платьях сделана красным. Вообще красный цвет для традиционной культуры имел сакральный смысл. Если ты вспомнишь, то платья и полотенца обычно белые, а вышивка очень ярко горит на контрасте. Я не могу сказать, что это случилось как-то осознанно. Я начинаю замечать, что предварительный рисунок делаю красным. Сверху я уже начинаю накладывать какие-то другие цвета, но все равно красный везде.
Говоря о культуре язычества, невозможно обойти тему суеверий и оберегов. Ты в принципе суеверный человек?
Я отношусь к суевериям с иронией, но при этом я постоянно говорю «тьфу-тьфу-тьфу» и стучу себе по голове. Привычка, от которой я не могу отделаться. Это, кстати, тоже пришло из язычества и живет с нами до сих пор. Когда я забываю что-то и возвращаюсь, я всегда смотрю на себя в зеркало на всякий случай.
Есть ли у тебя какие-то обереги? Талисманы?
Мне кажется, крестик — самый главный оберег для русского человека. Но я его не ношу: у меня сломалась цепочка. А сама я делаю маленькие плюшевые обереги. Они у меня лежат в мастерской, и мне от этого спокойно. Это объекты искусства, но мне эмоционально спокойно, когда они присутствуют со мной при работе. Они несут в себе некий женский заряд, я себя чувствую «под защитой» вместе с ними.
Хочется спросить про женское в искусстве, опираясь на проект «Мокошь». Думаешь, темы в искусстве в принципе можно делить на женские и мужские?
Мне кажется, нет. Мы же все люди. Какая разница, женское или мужское?
Да, но при этом проект был посвящен исключительно Мокоши.
В пантеоне языческих богов присутствует только одна богиня — Мокошь, поэтому мне было интересно погрузиться в эту тему. В православии есть Богородица, но мне хотелось сосредоточиться на язычестве, оно мне интереснее. Я воспринимаю церковь как что-то исключительно мужское. Когда я узнала, что у нас, оказывается, была богиня, то очень удивилась. Информации про языческие культы в свободном доступе найти можно крайне мало, и не удивлюсь, если в образ Мокоши я вкладываю свою интерпретацию. Мне показалось, что отношение к женщине было немного другим — в язычестве ей отводилось важное место. В спорах мне часто припоминают, что был и «Домострой». Но «Домострой» придумал священник, это не часть языческой культуры («Домострой», по мнению большинства историков, написан в XIV веке, то есть через 600 лет после крещения Руси. — Прим. The Blueprint).
Считаешь ли ты себя успешным художником? Что должно произойти в твоей жизни, в твоей карьере, чтобы ты почувствовала себя успешной?
Когда мы с девчонками из «Объединения» выложили на сайте проект «Мокошь», я получила очень много писем. Мне было так приятно, что я сидела и плакала. Я не ожидала, что столько незнакомых людей напишет «спасибо» и что это будет для кого-то так важно. Когда полгода занимаешься одним и тем же, перестаешь воспринимать это как нечто особенное. Все вокруг меня, как мне кажется, устали слушать про этнополотенца и женщин. А когда выпустила проект и получила такой положительный отклик, я даже растерялась. Ради этого чувства и стоило работать.
Ты сначала училась в классическом институте, а теперь оканчиваешь концептуальную Британку. Ты сразу думала совместить два таких разных художественных опыта?
Художественное образование в России — это отдельная тема. Если ты поступаешь в Суриковский институт или в Строгановку, то должен уметь писать и рисовать в стилистике заведения, в которое ты поступаешь. Когда я ходила два года на курсы в училище, то много находилась во всей этой академической среде и очень негативно относилась ко всему современному искусству. Мне казалось, что это какая-то ерунда... Зачем это нужно?
С детства я ходила к преподавателям заниматься академической живописью и академическим рисунком. Я кроме этого мира ничего больше не видела. Мне казалось, вот он — мир искусства, ничего больше нет. Когда я была в училище, у нас было три основных предмета — живопись, рисунок и композиция. Но меня всегда интересовали другие вещи. На втором курсе мне очень захотелось научиться гравюре, но я не знала, к кому обратиться. Это не входило в программу. У нас этого не должно было быть, так как я училась на станковой живописи. У нас была только живопись маслом и рисунок карандашом.
Правда, что, когда ты показывала «Мокошь» в Британке, тебе запретили рассказывать о религиозной части проекта?
Они ничего не запрещали. Они просто сказали: «Мы волнуемся за тебя. Ты, конечно, можешь этим заниматься, но мы советуем тебе не делать этого». Это было неприятно. Я не понимала, почему я не могу выражать свое мнение и говорить то, о чем я думаю. Я вообще не понимала, почему это кого-то оскорбляет. Большая часть моего исследования — это сравнение язычества с христианством, ссылки на то, как много между ними совпадений. Некоторые языческие ритуалы и символы сохранились в христианстве. Сейчас я лучше понимаю современную повестку и рада, что проект в итоге пошел по другому пути и поднял такие важные темы. Но я не оставила исследования религии и впоследствии надеюсь осветить это.
Возвращаясь к твоей технике: ты занимаешься рисунком, живописью и вышивкой. Почему именно вышивка?
После училища у меня остался ужасный страх холста: с масляной живописью отношения не сложились, и я долго работала на картоне и бумаге. Но это все-таки не масштабный формат. Я понимала, что когда-то мне придется вернуться к холсту, и попробовала отнестись к холсту не как к поверхности, на которой нужно писать, а как к ткани. А что делают на ткани? Например, набойку. На ткани можно рисовать и вышивать. Я попробовала, получилось красиво. Теперь я продолжаю работать в этом направлении.
У тебя есть какой-то план как у художника? И, как ты думаешь, что должен делать художник дальше, когда из института выходит на территорию арт-рынка и искусства в целом?
Мне кажется, все просто. Надо очень много работать. Если ты не будешь работать, никто не увидит того, что ты делаешь. Нужно работать и стучаться во все двери. Не просто сидеть у себя в мастерской, а ходить и показывать свои работы активно и иногда даже настойчиво.
То есть у художников тоже есть карьера?
Конечно! Это такая же профессия, как и остальные.
