Кино с высоты человеческих глаз

В прокат выходят «Обходные пути» героини The Blueprint 100 Екатерины Селенкиной. Фильм о нескольких днях из жизни московского кладмена в прошлом году получил приз за лучшую режиссуру среди дебютантов на Венецианском фестивале, и вот теперь у российской публики есть возможность увидеть его на большом экране. Мария Бессмертная попросила Екатерину поразмышлять о принципах этичного кинопроизводства, настоящих закладчиках и о том, стоит ли шутить в фильме про полицейский произвол и гражданское сопротивление.

О герое: 

Фигура закладчика была смыслообразующей для фильма. Все началось с того, что я решила сделать фильм про дарквеб и закладчиков. В первом варианте это было более нарративное кино, но в процессе работы пришло понимание, что интереснее сделать фильм про город и его системы — контроля, подавления и сопротивления. А закладчик будет проводником в этот мир.

Началось все с того, что я заходила на форумы закладчиков, где они рассказывали истории из своей жизни и давали друг другу советы. Многое из этого потом пошло в сценарий. Еще я очень долго читала телеграм-канал «Житель МЛС» — его автор сидит уже, кажется, семь лет в тюрьме, и попал он туда за закладки.

Конечно, мне очень хотелось познакомится с кем-то из них лично, но никак не складывалось. В какой-то момент я долго анонимно переписывалась с одним человеком в телеграме и предложила ему встретиться. И тут он замолчал — я подумала — ну все. Я написала гигантское письмо, рассказала про себя все, прикрепила все свои фильмы и сказала — давай мы встретимся в публичном месте. Я буду тебя ждать, а ты сможешь на меня посмотреть и поймешь, что мне можно доверять. И вот этот человек оказался таким смелым — мы в итоге проговорили несколько часов, и он связал меня с другими закладчиками. Я поверить не могла, что вот — кто-то может так довериться.

Екатерина Селенкина, фото: @katyaselenkina

Про жанр: 

К жанровым границам я отношусь настороженно. Мне интересно размытие границ в целом, и когда я делала фильм, я не думала, на какую территорию жанрово он попадает. У меня были идеи по содержанию и политические цели — дальше я искала форму под них. В «Путях» много реэнактмента — мы наблюдали разные вещи в городе и потом воспроизводили их в фильме. Какие-то истории случались с нашими знакомыми, о чем-то мы читали. В целом меня интересует зрительское замешательство. Мне кажется, это очень продуктивная точка, из которой можно смотреть фильм. Провоцировать зрительское замешательство, когда он не вполне понимает, постановочная сцена или нет, — это часть нашей работы.

Про этичное кинопроизводство:

Я не знаю, могла бы я сделать классический док наблюдения за героем — у меня очень много этических вопросов к этой форме. Мне кажется, я была бы парализована вопросом, вправе ли я вообще это делать. С форматом реэнактмента надо тоже аккуратно обращаться. Надо думать, не поранишь ли ты кого-то сильно, воспроизводя какие-то ситуации. Например, сцена с разгоном рейва в «Путях» — те мои друзья, которые были в тот момент в «Рабице», когда это произошло, не могут смотреть эту сцену (в 2017 году в московский клуб «Рабица» ворвалась полиция. Клуб опечатали, организаторов вечеринки увезли в отделение. Позже против одного из них возбудили уголовное дело по «наркотической» 228-й статье. — Прим. The Blueprint).

В документальном кино все время возникает вопрос: если происходит что-то болезненное — как не вмешиваться? Просто смотреть? И даже больше — имею ли я вообще право смотреть? Другой вопрос — можно ли это тиражировать? Ты вдруг оказываешься в позиции хищника, который охотится за чужими сильными переживаниями.

О взгляде: 

Наш фильм — это взгляд спокойно стоящего наблюдателя, он не человеческий, конечно, но тем не менее. Некоторые наши зрители говорили, что это взгляд камеры наблюдения, и с этим я не согласна совсем. В конце концов — просто точка была бы выше. Мы же всегда снимали с высоты человеческих глаз.

Когда в кадре экран компьютера, на котором изучаются «Гугл-карты», — это уже человеческий взгляд. Если актриса из меня ужасная, то актриса цифрового поля — неплохая. У меня было по тринадцать дублей вообще-то. Я очень долго выбирала, на что кликать, как долго смотреть. Отдельная работа!

Про чувство юмора: 

Последнее время я как-то аскетично, строго и как-то даже трусливо делаю все. Все хочется делать очень минималистично. В «Пути» я старалась впустить элементы, которые я себе в других обстоятельствах не позволила бы — немного шутливые. Летний дождь в конце фильма, который заявлен как рассказ о полицейском насилии, дарквебе, закладках, гражданском сопротивлении. Или лошадь вот проходит по кадру — вообще какая-то тарковщина. Или вот — полицейский, который долго ест шаурму. Все пишут, что у нас вышел какой-то очередной мрачняк, а мне так совсем не кажется.

Про экзотизацию «мрачной московской жизни»: 

Конечно, я очень сильно переживала насчет того, чтобы Москва не была экзотизированной. Доставала с вопросами своих старших товарищей и менторов. На них они мне все отвечали, что это будет неизбежно. Внешний взгляд все равно очаровывается чем-то неизвестным. Но для меня было важно поставить в приоритет российского зрителя — пускай для иностранной публики многое будет непонятным, зато здесь будет узнавание.

Про маркеры времени в фильме и войну в Украине:

Мы намеренно неосторожно обращались с маркерами времени в фильме — некоторых из них конфликтуют друг с другом. Но один из точных — это плакат «Нет войне» с украинским флагом, который появляется в конце фильма. В современной российской политике много больных точек, но эта — одна из самых болезненных. Меня, признаюсь, немного смущает этот кадр — он слишком прямолинейный. Но, в конце концов, есть разные платформы для высказываний, и есть мой фильм — и пусть это будет так, прямо. Я не упущу возможности сказать об этом.

Про планы на будущее:

В соседней комнате сидит сорежиссерка моего будущего фильма Соня Петренко. И я не помню, можно ли о нем говорить, — потом спрошу у нее еще раз. Это будет фильм про ледник Колка в Северной Осетии (в результате его схода в 2002 году в Кармадонском ущелье погибли и пропали без вести 125 человек, в их числе съемочная группа фильма «Связной», и в ее составе актер и режиссер Сергей Бодров-младший. — Прим. The Blueprint). Мы делаем фильм о леднике как о теле — которое не заключено в границы льда, это — социальное, экономическое и политическое тело. О том, что ледник не заканчивается.