«Память» Тильды Суинтон
Ноябрь в кино обещает быть месяцем Тильды Суинтон: 17-го на экраны выйдет долгожданный «Французский вестник. Приложение к газете» Уэса Андерсона, а неделей раньше, 11 ноября — «Память» тайского мистика Апичатпонга Вирасетакула. Первый англоязычный фильм режиссера, снятый при этом в Колумбии, представили летом в основной программе Каннского кинофестиваля (где Вирасетакула традиционно очень любят). Каннская корреспондентка The Blueprint Камила Мамадназарбекова позавтракала с Суинтон на Круазетт и узнала, что хранит память британской актрисы.
«Память», 2021
Обладатель «Золотой пальмовой ветви» за «Дядюшку Бунми» Апичатпонг Вирасетакул и Тильда Суинтон — любимая актриса Дерека Джармена, Джима Джармуша и Уэса Андерсона — придумали «Память» 17 лет назад. Тильда не только исполнила главную роль, но и стала исполнительным продюсером картины. Ее героиня Джессика Холланд слышит громкие хлопки в своей голове и в поисках источника звука уезжает прочь из столицы Колумбии Боготы в небольшой город Пижао — где прислушивается к памяти холмов и рек, к звукам из прошлого и будущего. Для фильма очевидно немейнстримного у «Памяти» очень высокий рейтинг (91% на Rotten Tomatoes — не шутки), а критики называют его изумительно красивым, гипнотическим и незабываемым. То есть ровно таким, как сама Тильда Суинтон.
Вы и Апичатпонг — прямо скажем, неожиданный альянс. Откуда вы знакомы?
Я впервые увидела фильм Джо (так называют Вирасетакула друзья и коллеги. — Прим. The Blueprint) «Тропическая болезнь» в 2004 году, когда имела честь быть в жюри Каннского фестиваля. С тех пор стараюсь не пропускать его работ, я абсолютная фанатка его мира и его фильмов. Мне очень хорошо в них, они дают мне какое-то чувство основательности, пищу для ума. Я счастлива, что у меня есть регулярный доступ к его искусству. После 2004 года мы начали переписываться, сделали несколько совместных видеоинсталляций, курировали вместе таиландский кинофестиваль Film on the Rock Yao Noi (проходящий в плавучем кинотеатре «Архипелаг» в лагуне Лай-Пи-Неэ острова Куда. — Прим. The Blueprint). И все это время мы говорили о фильме, который хотим сделать вместе.
В «Памяти» есть все составляющие мира Апичатпонга: лес, бессонница и логика сновидения, болезнь, врачи, анимизм и эхо истории. И все же это новый фильм с европейскими и латиноамериканскими актерами, на испанском и английском языке. Его можно пересказать линейно, в двух словах?
Вселенная Джо не всегда подчинена законам логики, не знаю, насколько это про понимание... скорее, про ощущения и опыт. Опыт — а я сейчас говорю как зритель — это возможность отложить в сторону все маски, утомительную привычку держать лицо, психологические и логические структуры, которые иногда препятствуют восприятию искусства. Когда сидишь и думаешь, ок, вот героиня, она открывает дверь. Как быстро она ее открывает? Кто это женщина? Почему она так себя ведет? Джо предлагает оставить все эти вопросы в стороне и смотреть на женщину, поднимающуюся с кровати (как в одной из важных сцен фильма. — Прим. The Blueprint). Это занимает время. Для меня существует наслаждение видом этого действия. Фильмы Джо работают как медитации, как способ отключиться от своего «обезьяньего ума» (буддистский термин, описывающий состояние беспокойства, тревоги, суеты. — Прим. The Blueprint), сканирующего реальность — клик-клик-клик-клик, — и раствориться в ней. Для меня это приятный зрительский опыт, я нахожу его вдохновляющим и освежающим. Прочищающим глаза.
Каково участвовать в проекте, столь сильно связанном с прошлым?
Это не так уж не похоже на жизнь. Особенно если абстрагироваться от этих болтающих обезьян. В этом есть даже практический смысл. Есть некое затруднительное положение, в котором оказывается моя героиня Джессика. Мы не объясняем его до конца. Остается больше вопросов, чем ответов. За 17 лет, проведенных в работе над фильмом, мы придумали некоторую логическую структуру — для тех, кому она необходима. Например, в самом начале фильма есть упоминание свидетельства о смерти мужа Джессики. То есть она переживает утрату. Может быть, это и есть ее главная проблема? Может быть, поэтому ее и мучает бессонница и она слышит эти странные звуки?
Мы даем зрителю еле заметную нарративную линию — если она ему очень нужна. Для тех же, кто предпочитает тайну, сведения остаются скупы. Джессика иностранка. Она оторвана от привычного мира и пребывает в состоянии лимбо. Она пересекает новое для себя пространство. Мне это было близко, я прожила в Колумбии три месяца, и мне было достаточно приятно погрузиться в среду, в которой, я, например, не очень хорошо знаю язык. Кстати, одна из причин, по которой я люблю Японию или Россию, — я не могу читать надписи. Для меня это как сон: быть там, где есть только мои собственные ответы на все вопросы.
Вы чувствовали себя в Колумбии «другой»? Вас обычно называют инопланетянкой, но там вы, наверное, еще больше выделялись?
Довольно сильно. В Шотландии многие выглядят как я. Там я, наверное, меньше бросаюсь в глаза. Но мы с Джо не хотели, чтобы я сильно выделялась и в Колумбии, поэтому я изо всех сил старалась мимикрировать [под окружающую среду]. Моя героиня похожа на призрака.
Ее даже зовут, как героиню фильма Жака Турнера «Я гуляла с зомби» (хоррор 1943 года о зазомбированной жене плантатора в Вест-Индии. — Прим. The Blueprint).
Да, фильм Турнера как бы задавал нам направление мысли.
У Турнера это была метафора рабства. Ваш фильм тоже как-то осмысляет прошлое?
Нам всем приходится исследовать прошлое и тем или иным образом примиряться с ним. Это как расчищать антресоли — выбрасывать все ненужное по мере того, как вы становитесь старше. Недавно у меня была очень интересная встреча с неврологом, который специализируется на болезни Альцгеймера. Он говорил о том, насколько важно для здоровья — забывать. Насколько это здоровая практика для ума. Наш разум на самом деле, как компьютер, постоянно сканирует, что можно выбросить в корзину, потому что все удержать невозможно. И это своеобразное проклятие персонажа, которого играет Элкин Диаз: он не может ничего забыть. Не может получить новый опыт, потому что полон под завязку. Не знаю, ответила ли я на ваш вопрос...
Давайте тогда вернемся в ваше недавнее прошлое. Где вас застала пандемия?
Январь, февраль и март 2020-го я провела в Австралии на съемках с Джорджем Миллером (речь о фэнтези-фильме «Три тысячи лет тоски», премьера которого запланирована на 2022 год. — Прим. The Blueprint). Работа над ним началась еще в 2018-м. Тогда были первые переговоры, прямо во время карнавала Марди Гра, где было 30 тысяч участников. Сейчас это все невероятно звучит. В начале пандемии в Европе были очень тяжелые месяцы, и мы чувствовали себя в Австралии такими немного апокалиптическими беженцами.
Вас не пугает этот опыт беженства ?
Для меня это чувство оторванности, опыт быть кем-то новым, связано с работой актера. Поэтому я упомянула Японию. Или когда я впервые приехала в Россию, совершенно не понимала кириллицу, и окружающее пространство было для меня как пьеса. Я в ней чувствовала себя призраком. Этот опыт очень пригодился мне, когда я работала над образом Джессики. Потому что она не совсем присутствует, не вовлечена в действие до конца. Она как бы одной ногой здесь, а другой еще где-то. Она даже не может решить, что заказать в ресторане. Отсутствие сна может ввести вас в такое состояние. Не знаю, рассказывал ли вам Джо, но мы оба, он в большей степени, чем я, мучились бессонницей на протяжении этих 17 лет. Он еще по-настоящему слышал эти странные звуки и уже потом выяснил, что это болезнь, она называется «синдром взрывающейся головы». Бессонница вводит в такое клейкое сомнамбулическое состояние. В последнее время мне получше. Такое состояние еще бывает, когда вы испытываете утрату.
Вы испытываете утрату ?
Мои родители умерли за время съемок. Но мой собственный опыт утраты, наверное, не самый экзотический. Это жизнь такой как бы полужизнью — мы его добавили в историю Джессики. Она не готова социализироваться. Она иностранка. Мы всегда знали, что хотим снимать где-то, где мы оба были бы иностранцами. Мы точно знали, что не будем снимать ни в Таиланде, ни в Шотландии, но Колумбия нашлась совсем не сразу. Джо поехал на фестиваль в Картахену, позвонил мне оттуда и сказал, что нашел место. Сегодня мне трудно представить себе другую локацию. Это колумбийский фильм.
Каково вам было в местных джунглях? Там правда все вокруг издает звуки?
Для нашей истории звук был исключительно важен. Точнее, звук всегда важен в фильмах Джо. Сверхдлинные планы, которыми он снимает, вынуждают зрителя замечать, например, жужжание пчел — и прислушиваться к другим фоновым шумам, будь то диалог или шелест листьев. Если показывать пейзаж в течение трех минут, это раскрывает уши. Весь фильм строится вокруг таинственного звука. Джессика сначала в замешательстве, даже испугана, потом привязывается к нему, ищет его. Во время съемок мы все время говорили о нем, но на самом деле не слышали его — до самой премьеры. Даже самому Джо, который его придумал, нужно было услышать его в конкретных колонках и в присутствии зрителей.
Наши разговоры были похожи на диалог Джессики с молодым звукоинженером Хернаном в его звукозаписывающей студии. У нас у всех есть такой опыт, когда пытаешься объяснить, например, врачу, какого рода у тебя боль. Объяснить, что происходит внутри твоего тела, действительно сложно. Часто чувства и ощущения невозможно выразить ни на английском, ни на плохом испанском. В некотором роде весь фильм — попытка это выразить.
Тильда Суинтон на 74-ом Каннском кинофестивале, 2021
Тильда Суинтон на 77-ом Венецианском кинофестивале, 2020
Тильда Суинтон на 72-ом Каннском кинофестивале, 2019
Кино — это про эмпатию?
Это суть кино. Почему ты плачешь [смотря какой-либо фильм]? Это же не твои воспоминания! Этот вопрос звучит для меня как манифест. Проблема эмпатии и коллективной памяти кажется мне одной из важнейших. Способность видеть, чувствовать в себе как в зрителе такой, что ли, колокол, способность режиссера заставить этот колокол звонить — в этом и есть, на мой взгляд, задача кино.
Сегодня нам всем приходиться договариваться с собой и организовывать свою память. С тех пор как в прошлом году мир опрокинул нас в самих себя, мы наверное, стали больше дорожить нашими воспоминаниями. Уверена, я не единственный человек, который в прошлом году задумался: «Как здорово, что я успела так много поездить по миру, возможно, у меня больше не будет такой возможности». Слава богу, у меня есть все эти воспоминания. Мои воспоминания и Дэвид Аттенборо (британский телеведущий, автор документальных сериалов о природе. — Прим. The Blueprint)! Я благодарна судьбе, что у меня есть возможность на них опираться. Возможно, мы теперь будем больше ценить свои воспоминания и забудем про все эти списки важных дел. Люди станут более внимательны и терпеливы, менее целеполагательны и будут довольствоваться тем, что происходит прямо сейчас.
Спасибо, что сказали про Дэвида Аттенборо. Невозможно не поговорить о природе — учитывая, что с ней происходит и какую роль она играет в фильмах Апичатпонга.
Да, я бы сказала, что у него достаточно практическое видение гармонии в природе. Мне кажется, есть ровно две вещи, на которые можно положиться в жизни: дружба, настоящая дружба, и природа. Они переживут нас. Они по-настоящему надежны. Сегодняшний кризис напоминает, что мы часть природы, она не что-то внешнее, постороннее. Мы тоже природа. Это одно из убеждений, которые мы с Джо разделяем. В фильме «Память» есть более и менее человеческие существа, отчужденные от других людей, но у всех них сильная связь с природой. Например, в фильме есть сцена с собакой. Между моей героиней и этой собакой есть связь, какое-то электрическое поле, которым она оперирует — и которое включает, допустим, сигнализации машин или влияет на уличное освещение.
«Сувернир. Часть вторая», 2021
К слову о собаках. Представленный в «Двухнедельнике режиссеров» фильм Джоанны Хогг «Сувернир. Часть вторая» с участием вашей дочери и ваших спаниелей выиграл в Каннах «Собачью пальму». Поздравляю!
Я очень горжусь этой наградой! Носила ее весь день с собой и с триумфом увожу домой. В прошлом году я работала с невероятной профессиональной собакой по имени Даш у Педро Альмодовара (в картине «Человеческий голос». — Прим. The Blueprint). Он настоящая суперзвезда и очень много снимается в кино и рекламе. Даш был невероятно профессионален на площадке, делал все, о чем его просили. Но он совершенно не шел на контакт со мной и реагировал только на кинолога, который стоял за кадром с вкусняшками. И тогда я подумала, что было бы здорово поработать с моими собаками. Что мы и сделали в первом «Сувенире»! А потом во втором.
Кстати, Мартин Скорсезе (продюсер фильма «Сувенир: часть 2». — Прим. The Blueprint) сказал, что его любимая сцена — когда собаки выбегают в поле. У нас получился полный поэзии кадр, совершенно в духе Джо, очень длинный план. Меня радует, что благодаря этому мои собаки как бы вошли в вечность. Тем более что Рози уже немолодая. Вообще они большие молодцы, с ними было очень приятно работать.
Как их всех зовут?
Самая старшая Рози, она бабушка моих собак, Дора — ее сестра, Сноубэк — ее внук. Дома еще живут пока что не удостоенные «Пальмовой ветви» мать Сноубэка, Дот, и ее брат Луи. И Луи, сообщу вам сенсационную новость, станет звездой следующего фильма Джоанны Хогг «Вечная дочь», который мы тоже делаем вместе. У него там соло.
У вас пять собак!
Мы живем недалеко от пляжа.
«Сувернир. Часть первая», 2019
То есть вы почти всей семьей участвовали в съемках «Сувенира»?
Да, мы чудесно провели время. Вообще каждый день напоминает, насколько нам повезло. Мы можем быть рядом, живем в красивом безлюдном месте на берегу моря, можем дышать. Воздух и вода — что может быть важнее! А у нас есть и то, и другое. Столько людей живут, например, в урбанистической среде в Китае, где летом невозможно дышать. Другим людям недоступна свежая вода. А мы даже выращиваем собственную еду! Нам очень, очень повезло.
