Кира Коваленко о Кавказе и диссонансе с природой

В 2021 году все только и говорили что о Кире Коваленко, режиссере «Разжимая кулаки» — фильма-фаворита Каннского кинофестиваля и номинанта на «Оскар» как лучший иностранный фильм. Мы гордимся, что заметили Киру раньше других: в список The Blueprint 100 ученица нальчикской мастерской Александра Сокурова попала задолго до премьеры истории девушки Ады, которая всеми силами старается вырваться из богом забытого городка в Северной Осетии. Камила Мамадназарбекова еще в Каннах поговорила с режиссером — о трудностях перевода, уроках Сокурова и отталкивающих пейзажах.

От видов гор в «Разжимая кулаки» не захватывает дух. Скорее, наоборот — развивается клаустрофобия. И у зрителя, и у главной героини фильма Ады (дебютантка Милана Агузарова). «Я хотела минимизировать все планы с горами, потому что герои, которые живут там, не видят этой исключительной красоты», — объясняет свое неожиданное решение Коваленко. Не то что не видят, а, скорее, ненавидят: по крайней мере, сама Ада, изнывающая от гиперопеки стареющего отца (театральный актер Алик Караев), настойчивых ухаживаний соседа и странных отношений со старшим братом (непрофессиональные актеры Сослан Хугаев и Хетаг Бибилов). Все мужчины в семье Ададзе делают с ее телом что угодно — сжимают в объятиях, стригут волосы, не дают вздохнуть. Мы уже видели такую «Тесноту» у Кантемира Балагова, но у Коваленко собственная, выстраданная оптика: «Я считаю себя кавказской женщиной, потому что во мне есть эта ментальность, я родилась в этом регионе и считаю это своей привилегией».

Расскажите про свою работу до мастерской?

Я была дизайнером, потом корреспондентом на телевидении, но это был довольно короткий период. Я случайно узнала о наборе в мастерскую, не имея представления о профессии и о кино.

Если вы писали сценарий на русском, кто же его переводил?

Мы нашли прекрасную женщину в Осетии, она все очень внимательно перевела. Но какую-то часть мы с ребятами просто создавали органично на площадке, превращали литературную форму в разговорную. Иногда закладывали двойной смысл, героиня говорила одно, думала о другом.

В интервью журналу «Горец» вы рассказываете, как изучали историю кино и всем курсом «праздновали появление звука» — переход от немого кино к звуковому. Связан ли этот опыт с использованием кавказских языков?

Честно говоря, никогда не связывала эти два момента. Язык может стать тканью фильма, которая будет его дополнять. Когда я не знаю языка, мне это больше нравится, я не считываю информацию, но слушаю музыкальность. Это помогает мне создавать слоистость изображения. Оно оказывается в конфликте со звуком и с интонацией.

Помогает ли вам музыка? Как вы погружаетесь в языковую среду для работы на площадке?

В этом фильме музыка на русском языке — Хасан Абубакаров, Ислам Джамбеков.

Да, но это песни про глаза, которые обычно раздаются из «жигулей» и маршруток.

Мне кажется, это такой кавказский романтизм. Я очень люблю эту музыку, там всегда почти один и тот же текст — луна, глаза... Но она нежная и мягкая. Она много говорит о людях, которые ее исполняют и слушают. Между ними есть связь, она выражает их чувства.

У меня тоже ощущение, что это становится стилем, мода на татарский рэп или ролики Петра Налича. Еще я заметила, что в вашем фильме совершенно не пугает этот кавказский кураж — стрельба в воздух, приглашение покататься. Это скорее забавно, чем страшно. Вам никогда не было страшно в ситуации навязчивого ухаживания?

Конечно, остались ужасные воспоминания. Все время, пока я росла, это было — подъезжает машина, открывается окно, и тебя настойчиво приглашают покататься. Это ужасно.

Как вы искали своих актеров?

Милана Агузарова — студентка театрального, исполнитель роли отца Алик Караев— народный артист республики из конного театра «Нарты». Остальные — непрофессионалы. Мои коллеги ездили по школам, по секциям, по всем местам, где есть скопление молодых людей. Было очень много — несколько тысяч — фотографий. Ребята очень хихикали, когда узнавали, зачем их снимают, для чего это, потом начали воспринимать все всерьез, а потом — поверили. У меня ко всем ним очень нежные чувства. Они меня вдохновляли, давали очень много сил. Я с каждым подробно обсуждала, что происходит в сценах. И еще они чувствовали, понимали, что я их знаю, что я сама из Нальчика, а это совсем рядом.

У вас сохранились с ними какие-то отношения с актерами?

Конечно, слежу за их судьбой. Ребята исключительные, особенные. Я понимаю, что у молодых людей на Кавказе есть талант, но нет возможности реализоваться.

Не было каких-то проблем?

Что касается молодых ребят, они очень мне доверились. Я боялась, что будет реакция, но когда я им рассказывала, объясняла — они с большим пониманием относились. Алик только не понимал, почему персонаж отца такой мягкий, ему казалось, что ему надо быть жестче. Но я убедила его, чтобы у нас была такая неоднозначность, чтобы он был более сложный.

Меня поразила телесность в вашем фильме. Есть сцена, где сестра очень чувственно, почти эротически, целует брата — актера, который борец и кавказский мужчина. Как он принял эту сцену?

Ну, она его не целует в итоге. Все понимали, что мы работаем над фильмом. И что между людьми бывают разные отношения телесные, и что она такой человек — у нее особое отношение к брату.

Как Алик воспринимал телесную память, присутствие болезненных тел, вместо сильных кавказских мужчин и женщин — больной отец и травмированная дочь?

Тему своей ранимости отец принял спокойно, потому что у него есть опыт наблюдения за своими родителями, их физическим состоянием.

Как происходит этот переход в традиционалистской семье от состояния отца-хозяина в состояние пожилого родителя?

Кавказскому мужчине очень сложно проявить слабость. Каково ему было, не могу ответить.

Вы упоминаете роман Фолкнера «Осквернитель праха», проблемы свободы и рабства, ношу свободы и то, как ей распоряжаться. Как вы думаете, применимы ли термины деколониальности к постсоветскому пространству?

Мне не хотелось бы говорить в таких терминах, я выросла на Кавказе, это моя родина. Мне не хотелось бы говорить о колониальности. Это противоречит моим идеям.

Ну, империя — это же не хорошо и не плохо, это экономическая структура. Насколько важна в вашем фильме экономика города — шахты, ГЭС, администрация, магазин?

Вся история влияет на восприятие места. Меня привлекло, что в Мизуре, где снимался фильм, замерло время — остановилось и сохранилось. В этом ключ. Но я не очень много думаю о социальном, меня интересует человек.

Чему вас научил Сокуров?

Ну я ведь совсем ничего не знала, когда пришла к нему. Сейчас, когда я работаю, вольно или невольно я возвращаюсь мыслями к тому месту, где я эти знания получила. И это всегда возвращение на эти восемь, семь, шесть лет назад.

Расскажите про ваших однокурсников, имена которых я видела в титрах ваших фильмов?

Четверо сняли свои фильмы. Володя Битоков снял уже второй фильм. Олег Хамоков, Тина Мастафова и Малика Мусаева сняли по дебюту. Другие готовят, скоро мы о них услышим.

Вы — первое свободное поколение, которое рефлексирует недавнее прошлое?

У меня такого поколенческого ощущения нет. Если мы извлечем какой-то опыт из наших травматических событий, они, возможно, не повторятся.

В «Софичке», вашем первом фильме, была гармония с природой — травы, чай, лес, дом был частью этого всего. В «Разжимая кулаки», наоборот, пейзажи находятся в диссонансе с этими страшными домами-коробками, в которые подростки кидают петарды. В каких отношениях с природой вы и ваши герои?

После своего первого фильма я ездила в такое же место, как Мизур, только в Кабардино-Балкарии. Оно называется Нейтрино, я прожила там месяц в одиночестве. Чувство, что ты никогда не видишь горизонта, ты из окна всегда смотришь на камень, ты изучил на этом камне все возможное, и у тебя совсем небольшой отрезок неба — думаю, как раз это повлияло на «Разжимая кулаки». Я хотела минимизировать все планы с горами, потому что герои, которые живут там, не видят этой исключительной красоты. Я хотела смотреть на это их глазами, а не глазами приезжего человека или туриста.

Почему все одеты в яркие цвета?

Я замечала очень много цветовых акцентов. В таких местах, когда жизнь не очень проста, человек пытается сохранить цвет, сохранить свое достоинство благодаря цвету. И я решила, что должна помочь своим героям, дать им много оттенков. Из этой антикинематографичности можно создать кино.

Материал был впервые был опубликован 12 июля 2021