Двенадцать

За десять лет мастерская Александра Сокурова в Нальчике принесла России номинацию на «Оскар» и три победы в Каннах. Ученики режиссера несколько раз брали главные призы «Кинотавра» (в этом году во внеконкурсной программе фестиваля представлены две картины режиссеров из Нальчика — «Разжимая кулаки» и «Мама, я дома»), их фильмы были показаны в Берлине, Венеции, Локарно и Клермон-Ферране. Но вообще-то мастерской в Нальчике могло и не быть. Уже во время преподавания в Кабардино-Балкарии Сокуров стал одной из мишеней исламистского бандподполья, а большинство его учеников после выпуска остались без работы в кино. Тем не менее мастерская подарила нам Кантемира Балагова, Владимира Битокова, Александра Золотухина и Киру Коваленко. А в новом году мы услышим имена и других кавказских дебютантов. Кто они? И как в провинциальном городе была создана самая плодовитая киномастерская в современной российской истории? Старший фичер-редактор The Blueprint Вадим Смыслов пообщался с 12 учениками Сокурова и написал сценарий к нальчикскому эксперименту.

Сцена первая:
в поиске

Мотор идет. 

сцена 1 • Сцена 2 • сцена 3 • сцена 4 • сцена 5 • сцена 6

Лето 2010 года, салон красоты в Нальчике. Тина Мастафова сидит рядом с матерью и перебирает в голове все, что случилось сегодня. Институт искусств, вступительные экзамены на факультет режиссуры, голос главы приемной комиссии. «Слабая девочка». «Наверное, так и есть», — думает она.

СЦЕНА 7 • СЦЕНА 8 • СЦЕНА 9 • СЦЕНА 10 • СЦЕНА 11 • СЦЕНА 12

Склейка. 

Мариана Казанчева на крыльце своего дома в Нальчике. Ей хочется стать актрисой, но в семье относятся к этому скептически. И тогда у Марианы созревает план: она пойдет учиться на режиссера, и, возможно, кто-то из будущих коллег заметит в ней актрису и пригласит сниматься в своем фильме. Над горами проносится звезда, и Мариана загадывает желание. Это стало традицией. Загадывает она всегда одно и то же.

Склейка. 

Гаджимурад Эфендиев — «можно просто Гаджи» — работает помощником психолога в детском лагере IREX (международная некоммерческая организация, специализирующаяся на глобальном образовании и развитии. — Прим. The Blueprint) в Нальчике. Туда привозят детей с Северного Кавказа: сирот и свидетелей военных действий. С виду это обыкновенная летняя подработка: Гаджи третий год учится в Махачкале на факультете экономики и права и думает становиться следователем. Но для него лето в Нальчике — это попытка к бегству.

Склейка. 

В городской газете объявление: в Нальчик приезжает Александр Сокуров, в Кабардино-Балкарском государственном университете он откроет режиссерскую мастерскую. Газета попадает в руки руководителя программы IREX, и она рассказывает о Сокурове Гаджимураду. Газету достает из почтового ящика тетя Тины и звонит племяннице. Объявление находит мать Марианы Казанчевой, и через несколько недель они вместе идут в университет. Никто из них не знает о режиссере Сокурове; это именно то, что ему нужно.

Сцена вторая: мастер

Впервые речь о мастерской в Нальчике зашла в 2007 году. Ректора КБГУ физика Барасби Карамурзова познакомил с Александром Сокуровым местный меценат и представитель главы Кабардино-Балкарии в Санкт-Петербурге Альберт Саральп. «Из бесед с Дерлугьяном (Георгий, советский и американский исторический социолог, публицист. — Прим. The Blueprint) я понимал, что без творческой среды все угасает, — объясняет Карамурзов. — Наука, образование. А мне хотелось создать на Северном Кавказе точку роста — хотите верьте, хотите нет — для сохранения целостности и, как сейчас говорят, устойчивого развития. Конечная цель, которую я преследовал и высказывал Александру Николаевичу, хотя он и качал головой и никак это не комментировал, — создание в Нальчике не просто мастерской, а киностудии».

Карамурзов встречался с Сокуровым не один раз. «Я активно его уговаривал, агитировал, убеждал». Год за годом режиссер отказывался от мастерской. Но в одну из встреч Сокуров неожиданно спросил ректора: «А ты знаешь, что нужно для мастерской? Какие условия нужно создать, как дорого организовать все это?» Карамурзов ответил, что знает. «Хотя, если честно, я не все в полной мере это осознавал». Чтобы мастерская начала работать, ректору следовало построить в университете зал для просмотра кино, закупить оборудование для съемок, организовать несколько монтажных пространств, выделить бюджет на выписку преподавателей из Москвы и Санкт-Петербурга. «Я знал, на что иду, это были мои проблемы, проблемы администратора. Но уже с первой встречи я понимал, что в конечном счете отказаться Александр Николаевич не сможет».

Это была первая мастерская в карьере Сокурова. В интервью газете Александринского театра режиссер рассказывал, как давал мастер-классы в Варшавской киношколе, но там «любые разговоры о том, что в области искусства и в культуре есть жесткие границы и жестокие канонические нормы, вызывали абсолютное непонимание». О мастерских в Москве и Петербурге не могло быть и речи. Любовь Аркус, рекомендовавшая режиссеру педагогов, вспоминает: «Суть сокуровской мысли была проста: он хотел попробовать создать мастерскую с нуля, собрать не испорченных столичными соблазнами и амбициями совсем молодых людей. Я воспринимала его замысел с огромной надеждой и пониманием». Сам Александр Сокуров говорить о мастерской с The Blueprint вежливо отказался, сославшись на то, что «слишком много уже рассказал о работе мастерской», а отъезд учеников из республики очень его огорчает.

Александр Золотухин «Мальчик русский»

Метод преподавания режиссера подразумевал жесткие и суровые правила: занятия начинались в девять, а заканчивались поздней ночью, для студентов не существовало выходных и государственных праздников; каждый год на протяжении пяти лет от них требовалось сдавать как минимум по одной короткометражной работе; Сокуров требовал полной демилитаризации творчества. Как вспоминает Алексей Гусев, преподаватель истории кино в нальчикской мастерской, «Александр Николаевич сразу сказал студентам: “Никаких разговоров о лихости, о кинжалах, бурках, конях, военном мастерстве. Вы будете говорить мне только о любви, близости и добре человеческом”. Он сказал им: “Кинематограф — это часть культуры европейской цивилизации. Освоить его — значит оказаться в этих рамках”».

На вступительной лекции перед Гусевым сидели 12 незнакомцев. Трое будут отчислены на третьем курсе, и их места займут начинающий режиссер сериалов из Нальчика Кантемир Балагов, программист Александр Золотухин и сотрудник местного телевидения Анзор Дохов. Беслан Закуреев попал в мастерскую, когда ему было уже 36 лет, он был предпринимателем «с первым сельскохозяйственным образованием». Олег Хамоков учился на актера, а теперь решил попробовать себя в режиссуре. Марьяна Калмыкова училась на адвоката, но бросила все ради мастерской. Кира Коваленко в 2010 году занималась веб-дизайном и подрабатывала на нальчикском телевидении. Владимир Битоков играл в КВН и вел мероприятия. Малика Мусаева только выпустилась из школы. Тина Мастафова, Мариана Казанчева, Гаджимурад Эфендиев. «В питерских вузах на первые фильмы, которые я показываю, бывают отклики, показывающие всю глубину постигшей катастрофы, — вспоминает Гусев. — Но таких случаев бывает крайне мало. А тут [в Нальчике] на первом занятии я показал студентам “Орфея” Жана Кокто. И самое толковое из услышанного, когда фильм закончился, — что кому-то это напомнило “Мастера и Маргариту”. Тут я понял, что дело пахнет керосином».

Сцена третья: выбор

Звук идет.

Говорит Малика Мусаева.

«Мне кажется, [Сокурова] заинтересовало, что я чеченка, я была единственной чеченкой, которая пришла на отборочный тур. Обычно кавказские девушки себя с такой профессией не связывают. Мне кажется, его заинтересовало и то, что в детстве я пережила события, происходившие у меня на родине. У меня была, скажем так, многообразная жизнь».

Малика Мусаева «Лёгкая вина»

Склейка. 

Архивные кадры. Чеченский поселок неподалеку от границы с Ингушетией.

Вторая чеченская кампания. Семья Мусаевых собирает из дома самое ценное и загружает вещи в автомобиль. Скоро они окажутся в безопасности в Ингушетии, потом — на Украине, а затем беженцами приедут в Германию. Но пока автомобиль в линейке других машин и танков медленно плетется к пункту досмотра. К одежде Малики пришит кусок ткани, там написано ее имя — на случай, если ее расстреляют или рядом взорвется снаряд. Так проще опознать тело. Через пару дней в поселке, откуда уехали Мусаевы, высадятся военные и начнется зачистка. «Расстреляют сотню человек». Она всегда помнит то время и повторяет: «Это в моих воспоминаниях, это важно».

Говорит Гаджимурад Эфендиев.

«Возможно, Александра Николаевича заинтересовало то, что я приехал из Дагестана и не просто являюсь дагестанцем, живущим в Нальчике, а приехал целенаправленно к нему. Возможно, его заинтересовало мое детство, мой путь, моя жизнь в Дагестане и работа в американской организации, оказывающей психологическую помощь тем, кто столкнулся с потерей близких, с насилием и пережил военные действия».

Склейка.

Архивные кадры. Махачкала.

Гаджи семь лет, он возвращается домой. Из подъезда выходит сосед и падает на землю. Судороги, из дырки от пули течет кровь. Гаджи двенадцать, к дому подъезжает автомобиль, по очереди из него выносят тела двух мальчишек без ног; 2002 год, теракт на праздновании Дня Победы в Каспийске. Встреча с женщиной, которая рассказывает свою историю: ликвидации боевиков в Дагестане, «списывают молодых ребят, которые террористами не являются, потому что Москва требует статистики». Тела боевиков для захоронения не выдаются родственникам, но их можно тайком выкупить. Женщина говорит: «Я приехала в морг, и совершенно обыденно мне выдали пакет. Я спросила: “Что там?” — И мне ответили: “Твой муж”. Гаджимурад говорит: «Война не может быть красивой, это ужас и страх. И таких, как я, — множество, целое травмированное поколение».

Сцена четвертая:
быть свободным 

«Большинство [из учеников Сокурова] просто запрыгнули в последний вагон, — считает Мадина Докшукина, куратор мастерской в Нальчике. — Если Кантемир [Балагов] пришел к нам уже заточенным на работу в кино, то остальные были случайными людьми. Думаю, они и сами говорят об этом». Докшукину называли матерью курса: во-первых, потому что в отсутствие Сокурова — он прилетал в Нальчик один-два раза в месяц — она оставалась в мастерской за главную; во-вторых, потому что в короткометражках студентов стабильно играла чью-нибудь мать. «Но у этих студентов, как мало у кого на моем опыте, был азарт до восприятия, до знания, — замечает Алексей Гусев. — Этого не было с первых дней: они были ошарашены, испуганы, дезориентированы. Но не помню, чтобы слышал от них: „Нам надоело смотреть кино, хватит“. „Мы устали и больше не можем“ — случалось только такое». «Первые полгода я часто задавала самой себе вопрос: «А зачем мы сюда пришли, если уже снято так много хорошего кино?» — вспоминает Мариана Казанчева. — Вопрос долго висел в воздухе, но со временем и из разговоров с мастером я поняла, что каждый человек должен привнести в кино что-то от себя. Мастер часто говорил нам: «Миру не нужны новые Сокуровы, уже есть я. Вы должны быть собой, и в этом ключ».

В КБГУ учеников Сокурова называли сектантами, потому что никто не понимал, чем они занимаются. Для них был построен зал для просмотра фильмов, куда не пускали других студентов. С лекции по театральному мастерству, не сняв черные мантии, они неслись по коридору на занятия по технике речи. Для них существовал отдельный пропускной режим. В одном из кабинетов, по просьбе Сокурова, для учеников были припасены раскладушки — на случай, если лекции закончатся слишком поздно, или когда полным ходом идет монтаж курсовых коротких метров (в университете находились четыре монтажные станции, и пока одни спали — другие монтировали).

«Я считаю, что на Северном Кавказе никого не нужно заставлять что-либо делать, — говорит Гаджимурад Эфендиев. — Нужно как минимум не мешать. Очень много лет с нами общались, как с некой буферной зоной. А тут приехал Александр Николаевич. И, во-первых, показал, как делается кино. Во-вторых, отнесся к нам как к людям. В третьих — отнесся к нам как к равным». «Я очень полюбила учебу, — вспоминает Мариана Казанчева. — Мне нравилось, как нас мучают. Если в полночь Гусев спрашивал: „А хотите посмотреть еще один фильм?“, я кричала: „Да!“ В мастерской я как будто начала жить. Стала меньше общаться с друзьями, которые были у меня до учебы. И чем сильнее мы погружались в кино, тем больше я отдалялась от реального мира». «Мой дом — это моя профессия», — говорит Кира Коваленко. «Мы с Кавказа, но у нас европейское образование и немного другое мышление, — замечает Марьяна Калмыкова. — Я иногда завидую людям, которые живут себе в селе, провели там жизнь и всегда оставались своими. Мы же очень быстро стали чужими и у себя на родине, и остаемся чужими во всем остальном мире».

Мариана Казанчева (актриса) «Глубокие реки»

Гаджимурад Эфендиев «Хамса»

Сцена пятая: прием

Архивные кадры.

Полночь, площадь у учебного корпуса КБГУ.

Алексей Гусев и ученица мастерской Кира Коваленко выходят из главного корпуса и движутся в направлении общежития, где живет Гусев. У Коваленко на носу съемки очередной курсовой, она тут, чтобы попросить совета. Сцена первая. Вторая. «Ну, вот здесь мне, — говорит Кира, — видимо, потребуется гансовский монтаж, а потом...» Эта монтажная концепция была разработана Абелем Гансом: в рамках нее сверхкороткий монтаж дает возможность визуализировать абстрактные понятия. И Гусев ловит себя на мысли: «[Кира] упоминает об этом с такой простотой, будто думает не о монтаже — но им, как понятным инструментом, к которому, если понадобится, можно прибегнуть». Через десять лет он вспомнит об этом, читая отчет с Каннского кинофестиваля. «В ту минуту про Киру Коваленко все вдруг стало ясно, — говорит Гусев. — С того вечера до того [дня], когда ее фильму („Разжимая кулаки“. — Прим. The Blueprint) вручили каннский приз, оставалось только немного подождать».

Кира Коваленко «Разжимая кулаки»

Сцена шестая: потенциал

Сокуров объяснял выбор Нальчика как места проведения мастерской чрезвычайной предрасположенностью жителей Кавказа к визуальным искусствам. «Конечно, эта предрасположенность еще никак не раскрыта, — говорил он, — там нет никакой школы, никто еще ничего не создал, — но у меня есть стойкое ощущение, что люди, живущие там, к этому склонны и смогут такую школу создать». Вероятно, в том числе на это повлияло знакомство режиссера с семейством Саральпов — Альберт меценат, его брат Роберт актер из «сНежного шоу» — и с другим кабардинским мэтром, дирижером Юрием Темиркановым. Тем не менее все искусство, создаваемое кавказцами, находилось за пределами этих мест. Чтобы послушать симфонический оркестр, Сокуров вывозил учеников во Владикавказ. За большими театральными постановками они отправлялись в Пятигорск — там давал спектакль Театр Наций, и ученики познакомились с Евгением Мироновым и Чулпан Хаматовой. Наконец, под конец первого курса мастер вывез двенадцать студентов в Санкт-Петербург, где они наблюдали за работой над «Фаустом» на студии «Ленфильм» и посещали музеи.

«Александр Николаевич с первого курса твердил нам: «Вас никто и нигде не ждет, — рассказывает Марьяна Калмыкова, — если вам не интересно пробираться через трудности — вставайте и уходите, не тратьте свое время». Гусев вспоминает: пытаясь понять методику обучения Сокурова, как-то он заглянул в конспекты учеников. Это его удивило: записи в тетради у каждого начинались с одной и той же фразы. «Стать мастером — значит быть свободным».

Марьяна Калмыкова «Граница»

Марьяна Калмыкова «Она ждет»

Сцена седьмая: труд

Архивные кадры.

Пьяцца-Гранде, Локарно, Швейцария.

Девять учеников Сокурова прилетели на Международный кинофестиваль в Локарно, чтобы представить свои короткометражные фильмы. Гаджимурад Эфендиев, мальчишка, который еще недавно не мог представить себе поездку в Нальчик, стоит на площади вместе с пятью тысячами зрителей и смотрит кино. «Так тихо, — думает он. — Это, наверное, надо любить кино. И уважать его».

Звук идет.

Говорит Карло Шатриан, директор кинофестиваля в Локарно.

«Пусть в начале пути некоторые [ученики Сокурова] немного страдают от рамок длительности, от заданности темы (к примеру, тонкая и продуманная «Меланхолия» Владимира Битокова), от несколько наивного символизма (к примеру, конец фильма Марьяны Калмыковой «Грани» с изумительным представлением природы сна). Пусть фильм драматургически иногда еще не совершенен, при поразительной игре с планами и редким чувством пластики, как, к примеру, в «Небо казалось высоким» Киры Коваленко или в замечательно снятом и так же замечательно смонтированном «Виновен-невиновен» Тины Мастафовой. Пусть использование музыки не всегда совершенно и может показаться, что Марьяна Казанчева в «Навсегда» предлагает, скорее, личное прочтение Чайковского, а не заданной темы. Пусть еще чувствуется привязанность к традиционной документалистике в фильме «Победа» Анзора Дохова (при этом он отлично работает с пространством). Пусть… Суть в другом: все эти фильмы представляют собой работы профессиональные и талантливые, к которым необходимо присмотреться».

Тина Мастафова «Счастливая семья»

Анзор Дохов «Победа»

Говорит Гаджимурад Эфендиев.

«С самого начала мастерской все преподносилось нам так, будто мы в хвосте. Что нам нужно догонять литературные курсы филологического факультета в Санкт-Петербурге, что у нас не ставят спектаклей, не снимают серьезное кино, а то кино, что есть, мы его не смотрим. И мы жили в этом состоянии погони. А там, в Локарно, на одном из четырех крупнейших кинофестивалей Европы, я смотрел на экран и понимал: темы, которые берут наши ровесники из Европы и Азии, как они снимают — все это ничем не превосходит то, что делаем мы на третьем курсе. Я сидел и думал: у нас есть шанс выйти за пределы Нальчика».

Сцена восьмая: пристрелка

К третьему курсу мастерской вся эта затея была под вопросом. В ночь на 6 декабря 2012 года в Нальчике выстрелом в голову был убит журналист ВГТРК Казбек Геккиев. Той же ночью самодельная бомба взорвалась рядом с автомобилем и. о. министра транспорта Кабардино-Балкарии Владислава Дядченко. Через две недели в своем кабинете был застрелен ректор Аграрного университета Борис Жеруков. В список следующих жертв, распространявшийся в Кабардино-Балкарии, неизвестное бандформирование внесло и Александра Сокурова. «Действовали эти ребята просто, — вспоминал режиссер в интервью „Сеансу“, — заходили по двое, зачитывали приговор и стреляли в лицо». В те годы волнения прокатились по всему Северному Кавказу. В Дагестане «Гимринский джамаат» рассылал бизнесменам флешки с номером счета, на который следовало переводить крупные суммы денег для поддержки религиозного общества, в противном случае бизнесменам угрожали смертью. Летом 2012-го смертник из «Джамаат Галгайче» подорвался на похоронах в Ингушетии. Вскоре к Сокурову приставили охранников, и в течение года они сопровождали его при передвижениях в Нальчике.

«Это было очень опасное время, — говорит Мадина Докшукина. — Люди боялись ходить в мечети, им угрожали. Помню, я искала актрису для съемок у Кантика Балагова, фильм назывался „Первый я“ (в главной роли — молодой парень, ставший религиозным фанатиком. — Прим. The Blueprint), и все отказывались. В итоге мать главного героя пришлось играть мне, я не боялась. Помню, я даже спрашивала у Александра Николаевича: „Ну сколько можно? И тут мать, и там мать“. А он отвечал: „Столько, Мадина, сколько нужно. Работайте“».

Кантимир Балагов «Первый я»

Хотя оружие и религия в курсовых учениках были под запретом, студенты Сокурова варились во взрывоопасном бульоне Кавказа. И «разминирование» стало одной из главных целей режиссера. Все студенты помнят день, когда Сокуров вывез их на военный полигон и раздал каждому по ружью или пистолету. «Мастер не любит оружие в принципе, он не любит голливудские фильмы, где оружие преподносится как нечто бытовое и очень простое в использовании, — вспоминает Эфендиев. — Мы потом еще долго спорили, зачем он вывез нас на этот полигон. Может быть, он хотел, чтобы мы прочувствовали, что такое оружие, как оно стреляет и насколько это нелегко — направить пистолет даже в сторону мишени».

Сцена девятая: разочарование

У Сокурова был план. Через пять лет он вернется в Санкт-Петербург и продолжит снимать кино, а его ученики останутся в Нальчике и попытаются «стереть глубокое провинциальное пятно». «Творческие планы [у нас] грандиозные, — говорил Олег Хамоков в июле 2015-го. — Силами мастерской будем развивать кинематограф на Кавказе — в этом и состояла главная цель создания курса. Надеюсь, нас поймут и поддержат. Ведь никому в мире это развитие не нужно, кроме как нам самим». И сначала все шло именно так. Хамоков вместе с Бесланом Закуреевым основали в Нальчике фонд поддержки кинематографа «Южный полюс» по образу и подобию петербургского фонда Сокурова «Пример интонации»: чтобы искать финансирование на фильмы сокурсников и устраивать в регионе фестивали. Тина Мастафова устроилась работать на местное телевидение. Владимир Битоков в Нальчике вел работу над сценарием полнометражного дебюта, между делом зарабатывая на жизнь в службе курьерской доставки, Кантемир Балагов работал над «Теснотой», Кира Коваленко писала сценарий «Разжимая кулаки». Марьяна Калмыкова пыталась монтировать свадьбы и подрабатывала в визовом агентстве.

Кантемир Балагов «Дылда», «Теснота»

Но были и те, кто уехал. Гаджимурада Эфендиева пригласили принять участие в международной программе Rondine Cittadella della Pace, и на два года он перебрался в Италию. Малика Мусаева эмигрировала в Германию. Анзор Дохов и Мариана Казанчева переехали в Петербург; последняя устроилась няней, затем аниматором, подрабатывала на мойке машин, но вскоре вернулась в Нальчик и получила работу на ВГТРК. Ученики писали сценарии к своим дебютам, но не находили финансирования. Повезло Кире Коваленко: еще на пятом курсе Сокуров предложил ей экранизировать повесть Фазиля Искандера «Софичка», и фильм был запущен фондом «Пример интонации».

Не помогало и то, что работы мастерской были представлены на больших фестивалях. Еще студенческие короткометражки учеников Сокурова показывали в Каннах; «Она ждет» Марьяны Калмыковой и «Приоткрывая дверь» Малики Мусаевой в 2014 году получили дипломы «Кинотавра» с формулировкой «за расширение российского кинематографического пространства». Но первым продюсером дебютов мастерской оставался сам Сокуров. «Я не снимаю с себя профессиональной ответственности за то, как [ученики] справятся со своими полнометражными работами, — говорил режиссер в 2017 году. — Я все время на съемках их фильмов, я читаю сценарии, являюсь художественным руководителем, я несу ответственность перед государством, перед студиями, я сам по сути продюсер этих фильмов, сам собираю на них деньги». В 2017 году «Пример интонации» запустил дебют Балагова: «Теснота» взяла два приза в Каннах и пять премий «Ника». В 2018 году Сокуров занимался фильмом Владимира Битокова: «Глубокие реки» были признаны лучшим дебютом на «Кинотавре». В 2019 году картина Александра Золотухина «Мальчик русский» была показана на Берлинском международном кинофестивале.

«Но я проиграл, — говорил Сокуров. — Надеясь на то, что все они останутся на Кавказе, что мы сможем открыть молодежный театр, национальную радиостанцию, я надеялся на издание молодежной газеты. К сожалению, ничего этого осуществить не удалось. В некотором смысле у меня есть разочарование в своих способностях и в ребятах с Кавказа».

Сцена десятая: обещания

Звук идет.

Говорит Тина Мастафова.

«Мы все мечтали работать в Нальчике. Нам не раз преподаватели из Петербурга и Москвы говорили, что, если из вашего курса хотя бы три человека станут режиссерами, это уже будет большая удача. И мы постоянно об этом думали. Ну кто же из нас будет в числе тех троих?»

Говорит Олег Хамоков.

«Это слухи, но во время учебы вроде как обсуждалось, что у тогдашнего президента Кабардино-Балкарии Арсена Канокова в планах создать северокавказскую киностудию. Говорили, что уже подыскивают место, собираются выкупать павильон, но с уходом Канокова с поста планы так и осталось планами». 

Говорит Анзор Дохов.

«У нас была встреча с тогдашним главой правительства, и было дано обещание, что нам передадут здание заброшенного кинотеатра „Родина“, но, к сожалению, ничего из обещанного не сбылось».

Говорит Марьяна Калмыкова.

«Мы хотели, чтобы у нас был центр культурной жизни, среда, куда можно прийти, поговорить о своем замысле. Мы собирались своими силами восстановить этот кинотеатр, обещали, что нам дадут какую-то технику. Мы говорили: давайте снимать хотя бы по две короткометражки в год. А нам отвечали: присылайте свои идеи, “Родина” стоит заброшенная. Но это было просто разговорами на камеру».

Говорит Кантемир Балагов.

«Республика могла бы себе позволить съемки хотя бы одного полнометражного фильма раз в два года. Я уверен, что для этого можно найти средства. Но заинтересованности в этом нет».

Говорит Беслан Закуреев.

«Вы же знаете, что Сокуров довольно смело высказывается даже в присутствии главы государства. А кто мы такие? Наша республика — это маленький наперсточек. И когда [Сокуров] стал позволять себе смелые вещи, местные власти съежились и сидят тихонько. И никто не собирается осыпать благами и пестовать учеников человека, который не вписывается в общую колею. Вы меня понимаете?»

Говорит Владимир Битоков.

«Нам было обещано очень многое, но когда мастерская завершилась, закончились и обещания. В наших республиках так было всегда. Если молодой человек хочет чего-то добиться в культуре, его мало кто поддержит. Но стоит ему добиться успеха за пределами республики, как он тут же становится главным ее достоянием».

Сцена одиннадцатая: чужие

«Сказать, что план Александра Николаевича не реализован, — глупо, — говорит Гаджимурад Эфендиев. — За плечами у Володи [Битокова] сейчас Венеция (фильм „Мама, я дома“), Берлин был у Саши [Золотухина], Канны — это дважды Кантемир и вот теперь Кира. Клермон-Ферран, где за сорок лет его существования единственной картиной с Северного Кавказа был мой фильм (короткий метр, „Хамса“). Плюс — номинация от России на „Оскар“ у Кантика. За десять лет Александр Николаевич создал двенадцать режиссеров, результат работы которых превосходит результаты работы любого российского кинематографического вуза за эти десять лет. Это сухая статистика».

Но есть и другие итоги: 31 августа Кантемир Балагов закончил съемки пилотного эпизода сериала для HBO по мотивам игры The Last of Us. Малика Мусаева, ученица, о которой Сокуров упоминал во многих интервью о мастерской, завершила съемки дебютной картины в Ингушетии; директором этого фильма выступил другой выпускник — Беслан Закуреев. Тина Мастафова в 2020 году сняла свой первый фильм в Нальчике и прямо сейчас занята постпродакшеном. Олег Хамоков также готовит премьеру. У самого Эфендиева готов сценарий картины, на которую фонд «Пример интонации» активно ищет финансирование. Мариана Казанчева сыграла главную женскую роль в картине Владимира Битокова «Глубокие реки». Марьяна Калмыкова сняла документальный фильм «Доазув. Граница»; картине было отказано в прокатном удостоверении в России (в официальном документе Министерства культуры сказано, что «фильм содержит материалы, нарушающие законодательство РФ о противодействии терроризму и экстремистской деятельности». — Прим. The Blueprint), но ее презентовали в онлайн-программе «Артдокфеста».

Этот последний инцидент побудил Сокурова снова высказаться о своих учениках. В интервью «Новой газете» режиссер сетовал: «Когда произошли злоключения с фильмом Марьяны Калмыковой, с гнусными обвинениями, запретом фильма, никто из моих венценосных молодых кавказских джигитов не встал на ее защиту. Они сделали вид, что этого просто нет. Почему это произошло? Ты работаешь с успешным продюсером, а вдруг ему это не понравится, Минкульту не понравится? И режиссеры сидят тихо-тихо. Возможно, это отражает вообще настроения внутри кавказской молодежной среды, они люди индивидуальные, отдельно существующие. Каждый сам за себя».

Владимир Битоков «Мама, я дома»

Олег Хамоков «Антигона»

Но у учеников есть другое объяснение. «Мастер может быть разочарован в нас как в людях, — говорит Гаджимурад Эфендиев, — может быть, потому что мы не участвуем в некой студенческо-подростковой борьбе за права вместе с ребятами из Центральной России. Но мы из кавказской среды, где это постоянно из нас выбивалось. И за каждым из нас большая семья, о которой мы должны думать. Любое наше действие внутри или за пределами республик будет отражаться на нашей семье; в некоторых республиках — и вы знаете в каких — вплоть до выселения».

Сцена двенадцатая: путь

Горная дорога вблизи селения Аршты в Ингушетии, 2020 год. Беслан Закуреев за рулем, Малика Мусаева рядом, она прилетела из Германии и едет на съемки своего первого полнометражного фильма. Ей уже было отказано в съемках в Чечне и в других селах Ингушетии, Аршты — последняя надежда. По селу расставлена боевая техника пограничников, военные живут на холме и присматривают за местными жителями. В 2010 году в ходе ликвидации в лесу вблизи села погибли 22 человека; 18 боевиков и четверо местных жителей, собиравших черемшу. Прошло десять лет, но тут по-прежнему ощущается война. «Что происходит?» — говорит Малика, когда автомобиль подъезжает к дому, который окружил ОМОН. «Контртеррористическая операция, — отвечают ей, — кого-то снова ищут». Над селом пролетает военный вертолет, и Малика возвращается мыслями в прошлое. Родительский дом в чеченском селе, сестра ушла в магазин за сахаром и пока не вернулась. А потом «этот специфический звук военного самолета». За окном мать окликает своего ребенка. Сестра стоит у дороги, она смотрит в небо и сжимает пакет с сахаром; крупицы сахара сыплются на землю. Мать кричит: «Беги домой». Но сестра стоит как вкопанная. Малика думала, что война осталась в прошлом, но это не так.

Звук идет.

Говорит Малика Мусаева.

«Мне кажется, я должна принести пользу своему народу, я для этого существую. Мне хочется говорить о людях, которые исчезли, которых никто не знает, о зачистках, о тех, кто прямо сейчас пропадает в Чечне». Гансовский монтаж в действии. Чечня, Ингушетия, Украина, Германия, Кабардино-Балкария, снова Германия. Камера отдаляется и поднимается над селом Аршты. На этом склоне гор — Ингушетия, на противоположном — уже Чечня. «Я вижу смысл существования мастерской и всех нас только в том, чтобы говорить о событиях, происходивших на Кавказе, — экран темнеет. — Раз нам повезло обрести голоса».

Снято.