РОЗОВЫЙ
ФЛАМИНГО

Режиссер культовых «Розовых фламинго», «Лака для волос» и «Плаксы» 76-летний Джон Уотерс сейчас просто нарасхват. Недавно вышел его дебютный роман Liarmouth, который уже расхвалили чуть не все американские критики, Criterion выпустил отреставрированную версию «Розовых фламинго», Музей американской киноакадемии готовит огромную ретроспективу, посвященную Уотерсу, в следующем году — тогда же на Голливудской аллее славы появится его звезда. The Blueprint разобрал творческую биографию Уотерса на составляющее и выяснил, как режиссер умудряется уже 50 лет оставаться живее, актуальнее и развратнее всех живых.

Предисловие

У него снимались порноактрисы, драг-квинс, бывшие зэки, Джонни Ноксвилл, Игги Поп и Джонни Депп. Сам он снимался у Андрея Кончаловского, Вуди Аллена, в «Симпсонах», «Удивительной миссис Мейзел» и даже в одном клипе с Ники Минаж. Он дружит с сидящей в тюрьме последовательницей Чарли Мэнсона Лесли Ван Хутен и с королевой высокой литературной мелодрамы, лауреаткой Пулитцера Энн Тайлер. Рэи Кавакубо уговаривала (и уговорила) его пройти у нее на показе, Nike, Calvin Klein и Saint Laurent брали его лицом рекламных компаний, Джим Джармуш и Дэвид О. Рассел называют его своим учителем, а Лана Дель Рей мечтает сняться у него в фильме. Он остается, кажется, единственным режиссером, чьи фильмы в одинаковой степени возмущают и престарелых консерваторов с их традиционными ценностями, и миллениалов с их новой этикой. Уильям Берроуз назвал его королем трэша, осужденные убийцы, которым он показывал свое кино на семинарах в тюрьме, назвали его психом, а журнал Town & Country, старейшее лайфстайл-издание США, эдакая библия хорошего буржуазного вкуса, — настоящим денди (и поместил его на юбилейную обложку своего 175-го номера). Сам он называет себя мудрым и развратным старцем.

Джон Уотерс родился в 1946 году в Балтиморе в семье богобоязненных католиков, которые совсем не понимали, но полностью принимали своего экстравагантного сына. Первый фильм, короткометражку «Ведьма в черной кожаной куртке», в которой священник-куклуксклановец венчал темнокожего мужчину и белую женщину, Уотерс снял в 17 лет. Последний на данный момент фильм — «Грязный стыд», в котором немолодая продавщица после сотрясения мозга становится помешанной на сексе, — Уотерс снял ровно через 40 лет, когда ему было 57. В 59 лет Уотерс поставил автобиографический моноспектакль «Этот грязный мир», с которым объехал полмира, в 66 — проехал автостопом по всей Америке и написал об этом книгу, которая стала бестселлером, в 70 последний раз попробовал ЛСД — и описал трип в новой книге, в 72 стал офицером французского ордена Искусств и литературы.

Сейчас Уотерсу 76. На вопрос, есть ли какие-то вещи, которые он не пробовал и хочет попробовать, Уотерс отвечает: «Сложно сказать, может, в 80 я стану гетеро».

Откуда у этого мудрого, развратного старца столько сил, — загадка. Чтобы ее разгадать, посмотрим, из чего выстроен его мир.

Аутсайдеры

«Маргиналы всех стран, объединяйтесь», — примерно так формулирует свое творческое кредо Джон Уотерс, который уже 50 лет записывает в аутсайдеры и своих героев, и своих зрителей, и самого себя. Каждый, считает Уотерс, в той или иной степени рано или поздно почувствует себя неудачником и отщепенцем, и что может быть более вдохновляющим в этом момент, чем посмотреть фильм, где другие аутсайдеры одерживают метафорическую или вполне буквальную победу — хоть в конкурсе за звание «самого мерзкого человека не земле», как Бэбс Джонсон («Розовые фламинго»), хоть в суде, как провинциальная домохозяйка и по совместительству серийная убийца Беверли Сатфин, которой удалось избежать тюрьмы и заодно вскрыть пороки своих соседей-пуритан («Мамочка-маньячка»). При этом всех своих странных, гротескных героев — от сумасшедшей няньки, которая похищает молодых девушек и заставляет есть на камеру содержимое их косметичек («Съешь свой макияж»), до беременной третьим ребенком школьницы («Плакса») и самопровозглашенного «секс-святого» с его озабоченной паствой («Грязный стыд») — Уотерс показывает с большой любовью. Как раз в этом во многом и заключается секрет непреходящей популярности его фильмов: в 1970-е на полуночных сеансах его фильмов собирались и байкеры, и дрэг-квинс, и реднеки, и битники — они бежали от конформного большинства и потому прекрасно чувствовали себя вместе; сейчас те же фильмы боготворит уже новое поколение аутсайдеров всех мастей.

«Мне пишут подростки! Говорят, мол, мои фильм спасли им жизнь, впервые помогли почувствовать себя в своей тарелке. Слава богу, что нарождаются новые фрики!»

Балтимор

Прозванный преступной столицей США Балтимор — главный источник вдохновения для Уотерса. Родись он в другом месте, утверждает режиссер, карьеры в кино могло бы и не случиться: Балтимор 1950–1960-х оказался идеальным местом для удовлетворения его странных интересов в сфере культуры. Только в Балтиморе Уотерс мог сбегать из школы в последний работающий в США театр, где показывали эротические водевили (его любимой исполнительницей была лесбиянка по имени Зорро, которая без танцев и стриптиза просто голой выходила на сцену и кричала зрителям, какого черта они на нее пялятся); только в балтиморском порнокинотеатре Уотерс мог посмотреть «Горячее лето Моники», местную версию «Лета с Моникой» Бергмана, перемонтированную так, что в фильме остались только сцены с обнаженной заглавной героиней. В Балтиморе Уотерс первый раз попробовал ЛСД, первый раз попал в полулегальный гей-клуб и в 17 лет снял тот самый свой первый фильм — прямо на крыше родительского дома c 10-летней сестрой в роли гостьи на куклуксклановской свадьбе.

Впрочем, после школы Уотерс уехал из Балтимора учиться в Нью-Йоркском университете, но продержался всего семестр и, когда его выгнали за курение марихуаны на территории, триумфально вернулся домой. Где тут же снял свой второй фильм, а потом и остальные 14.

«Обожаю Балтимор, здесь живут люди, которые считают себя нормальными, хотя на деле полные психи. Недавно услышал такой диалог, мальчик спрашивал у отца:

— Папочка, а почему мама плачет?

— Потому что ты — мелкий говнюк»

Школа

С формальным кинообразованием у Уотерса не сложилось. Семестр в Нью-Йоркский университет, откуда его выперли за косяк, оказался невыносимо скучным: там снова и снова крутили «Броненосец „Потемкин“», разбирая каждый кадр, а Уотерс хотел смотреть и разбирать шедевры сексэксплуатейшена Расса Майера и хотя бы Феллини. Стало понятно, что интересное ему кино в школе не преподают, да и в принципе изучать кино в классе, а не в кинотеатре, казалось абсурдным. Поэтому Уотерс стал учиться на том, что было под рукой. Благо было не так уж мало.

С одной стороны, нарождающееся тогда американское независимое кино — от Энди Уорхола с его революционной гей-эротикой до фильмов «Кооператива кинематографистов», группировки независимых режиссеров под предводительством крестного отца нью-йоркского киноавангарда Йонаса Мекаса (чьей колонкой о кино в The Village Voice зачитывался Уотерс). У них Уотерс узнал, что бывает не только нарративное кино, что можно сделать арт-фильм почти без бюджета и что к своей работе надо относиться максимально серьезно (актеры Уотерса вспоминали, что на площадке он превращался в диктатора, который следил за точностью каждой сцены, хоть бы это и была сцена поедания фекалий).

С другой стороны, Уотерс засматривался разнообразным эксплуатационным кино вроде «Быстрее, кошечка! Убей, убей!» того же Майера, практически софт-порно о трех стиптизершах-гонщицах, терроризирующих всех на своем пути. Там Уотерс научился не брать заложников — чем табуированнее тема и чем сильнее она возмутит зрителя, тем лучше.

В итоге из этой смеси получилось кино Уотерса, которое он сам определяет как артхаусный эксплуатейшен.

Злодеи

Первым фильмом, который Уотерс посмотрел, была диснеевская «Золушка», а его первым любимым персонажем — мачеха, которая, как казалось Джону, значительно интереснее, веселее и симпатичнее остальных героев, особенно заглавной. Впоследствии кинопантеон любимчиков Уотерса пополнился другими обаятельными злодеями: ведьма в «Белоснежке», Капитан Крюк в «Питере Пэне» и, конечно, все злодеи «Волшебника страны Оз», любимого фильма Уотерса. Финал картины всегда казался ему трагичным: вместо того, чтобы остаться в цветном мире с летающими обезьянами, волшебными туфлями и гомосексуальным львом, Дороти возвращается в свой унылый канзасский хлев. Уотерс даже хотел снять продолжение: вернувшись домой, Дороти начинает рассказывать всем о стране Оз, ее принимают за помешанную, кладут в психбольницу и лечат электрошоком. Короткометражный сиквел был снят — и вскоре благополучно утерян. Но им дело не ограничилось, и в других своих фильмах Уотерс сохранил приверженность детским кумирам: главными героями его картин были те, кто в «обычных» фильмах оказался бы злодеем. У Уотерса для них почти всегда заготовлен хеппи-энд.

Дивайн

В начале 1960-х Джон Уотерс познакомился с другим подростком-геем Харрисом Гленном Милстедом, который переехал в дом недалеко от Уотерса и пошел с ним в одну школу. Знакомство оказалось судьбоносным для обоих — и для всего независимого кино 1970-х. Вскоре Милстед стал дрэг-квин Дивайн, музой Уотерса и звездой всех его главных фильмов.

Их важнейший хит — черная комедия «Розовые фламинго», снятая за $10 тыс. и воспевшая проституцию, инцест, эксгибиционизм, вуайеризм и обжорство, собрала в прокате $7 млн, оставалась хитом ночных кинотеатров больше 10 лет подряд, была запрещена в Канаде, Норвегии и еще парочке стран, стала объектом сотен киноведческих исследований и навсегда вошла в поп-культурный канон легендарной сценой с поеданием собачьего говна. После премьеры в 1972 году журнал Variety назвал «Фламинго» «самым тупым и отвратительным фильмом в истории», а в прошлом году картину внесли в Национальный реестр фильмов Библиотеки Конгресса как представляющую «культурное, историческое или эстетическое значение».

Но «Розовыми фламинго» дело не ограничилось. Дивайн и Уотерс как никто взбаламутили тогдашний кинопроцесс, взбесили бесчисленное количество цензоров, выпустили несколько микробюджетных шедевров и совершенно справедливо заслужили звание самой эпатажной парочки американского андеграунда 1970-х. Несмотря на это, Дивайн, конечно, больше, чем только звезда фильмов Уотерса. Элтон Джон и Лайза Миннелли были в восторге от живых выступлений Дивайн, Дэвид Хокни и Энди Уорхол рисовали его портреты, The New York Times восторгалась его «небывалым талантом к фарсу», New York Post называла Дивайн самым радикальным художником современности и даже студия «Дисней» — цитадель внешней благопристойности — пыталась нажиться на славе Дивайн, списав с него образ Урсулы. Популярность Дивайн росла в геометрической прогрессии и, если бы не смерть от сердечного приступа в 42 года, вполне возможно, что сейчас все смотрели бы реалити-шоу о дрэг-квинс «Королевские гонки Дивайн».

«Весь современный драг вышел из образов Дивайн. До нее все драг-квинс сплошь хотели выглядеть как Мисс Вселенная. Дивайн не хотела быть женщиной, она хотела быть Годзиллой. Точнее, помесью Годзиллы и Элизабет Тейлор»

Команда

Свою продюсерскую компанию Dreamland Studios Уотерс основал в собственной спальне в 16 лет, куда вскоре стал приглашать новоявленных коллег по кинопроизводству — то есть всех симпатичных, безумных и обдолбанных неформалов округи. Находились они в самом злачном — и богемном — месте Балтимора, баре Martick’s, где когда-то кутили Леонард Бернстайн и Билли Холидей, а в начале 1960-х — уже геи, битники и злые подростки. Как раз последние — в рамках обязательного подросткового бунта — и соглашались играть во вполне радикальном кино подростка Уотерса. Его кино, однако, затягивало — в итоге Уотерс обзавелся двумя дюжинами подельников, и некоторые из них снялись во всех его фильмах. Актерской работой, впрочем, дело ограничивалось. Например, Пэт Моран, которая сыграла сумасшедшую Дороти в сиквеле «Волшебника страны Оз», вскоре начала рекрутировать новые таланты для Уотерса, а затем и не только для него: сейчас Пэт Моран считается одним главных кастинг-директоров, работающих вне Голливуда (как и Уотерс, она осталась в Балтиморе), на ее счету 10 номинаций на «Эмми», в том числе за «Прослушку» и «Вице-президента», а среди последних ее проектов — «Чудо-женщина 1984» и новый сериал Дэвида Саймона «Мы владеем этим городом».

Как раз Моран привела к Уотерсу его вторую после Дивайн звезду — барменшу и владелицу комиссионного Эдит Мэсси, которая прославилась ролью помешанной на куриных яйцах матери Дивайн в «Розовых фламинго» (в газетах писали, что за такую игру Мэсси заслуживает либо «Оскар», либо личного психиатра, а она говорила, что не отказалась бы от обоих).

Иногда актеров Уотерс находил сам — и они тоже оставались с ним надолго. Как Трейси Лордс (два фильма Уотерса), бывшая суперзвезда золотой эпохи порно, благодаря которой эта эпоха и подошла к концу, когда выяснилось, что сниматься в кино для взрослых Лордс начала в 15 лет. Или Патриция Херст (пять фильмов Уотерса), наследница многомиллиардной медиаимперии Херстов и хрестоматийный пример стокгольмского синдрома (Херст похитили, а затем заставили вступить в свои ряды и принять участие в ограблении банка левоэкстремисты из Симбионистской армии освобождения). Хотя обе избегали особенной публичности, быстро согласились играть у Уотерса — было понятно, что он не пытается нажиться на их скандалах, а просто приглашает их в семью добрых, помешанных на кино фриков.

Семья Мэнсона

Уотерс был одержим сектой Чарли Мэнсона с того момента, как узнал об убийстве Шэрон Тейт в 1969-м: героиня его фильма «Множественные маньяки» в исполнении Дивайн даже взяла на себя ответственность за те убийства, а «Розовые фламинго» Уотерс и вовсе посвятил «девушкам Мэнсона». Особенно Уотерса впечатлила 20-летняя Лесли Ван Хутен, в итоге приговоренная к пожизненному за убийство. Как и Уотерс с Дивайн, она была из религиозной семьи среднего класса, страшно напоминала первую (и последнюю) девушку Уотерса и прекрасно вписалась бы в его съемочною команду — таких же грязных и злых аутсайдеров, почти не отличимых внешне от последователей Мэнсона.

В 1985 году журнал Rolling Stone заказал Уотерсу интервью с Мэнсоном, но режиссер решил, что интереснее поговорить не с явным (якобы) психом, а с его последовательницей, которая пришла в себя. Ван Хутен согласилась на разговор с Уотерсом, но не под запись. Интервью в итоге не вышло, зато Уотерс и Ван Хутен крепко подружились и дружат до сих пор. Уотерс регулярно настаивает, что пожилая, раскаявшаяся женщина, которая в тюрьме получила несколько научных степеней и положительно зарекомендовала себя, должна выйти по условно-досрочному и то, что вообще на этом месте оказалась она, а не он — большая случайность. Губернаторы Калифорнии с этим не соглашаются и последние лет 20 отказывают в УДО с одной формулировкой: «Ван Хутен не смогла адекватно объяснить комиссии, как образцовый подросток из приличной южнокалифорнийской семьи в 19 лет вдруг превратилась в безжалостного убийцу». Уотрес по этому поводу горько шутит: чтобы понять Ван Хутен, комиссии и губернатору надо съесть столько же ЛСД, сколько Ван Хутен накануне и в день убийства. Сам Уотерс ее прекрасно понимает и потому раскаивается, что в ранних фильмах эксплуатировал эту трагедию: то, что тогда казалось злой, но безобидной провокацией, сейчас выглядит как бесчувственная и поверхностная ирония над жертвами и их семьям, а также детьми, которым Мэнсон промыл мозги.

«У нас с друзьями тоже была семья, скрепленная ЛСД, а еще у нас была пародийная киностудия, на которой мы творили кровавое целлулоидное безумие. Стали бы мы воплощать в жизнь преступления из моих фильмов, если бы не имели возможности „совершить“ их в кино? Не знаю. Нам не попался на пути Чарли Мэнсен, да и в принципе духовного лидера мы не искали, в отличие от Лэсли. Ребятам повезло, что главарем нашей банды был я».

Лак для волос

Среди фильмов Уотерса мюзикл «Лак для волос» получил самый низкий возрастной ценз от Американской киноассоциации: его разрешили показывать детям в сопровождении родителей и тем самым обеспечили Уотерсу самые большие кассовые сборы в его фильмографии. При этом режиссер называет «Лак для волос» своим самым радикальным фильмом — эдаким троянским конем для американских консерваторов. Еще бы: мюзикл о том, как в начале 1960-х белая толстая девочка, переборов собственные комплексы и токсичный скептицизм окружающих, решается принять участие в танцевальном конкурсе и не только побеждает — и уводит у главной стервы главного красавца фильма, — но и заодно устраивает бунт против расовой сегрегации и за право участвовать в том же конкурсе темнокожим, стал настолько популярным, что его начали ставить чуть не во всех — даже вполне расистских — американских школах. И продолжают до сих пор — особенно на волне успеха нескольких ремейков: сначала театрального на Бродвее, который получил семь премий «Тони», потом телевизионного, где сыграли Ариана Гранде, Дав Кэмерон и Дженнифер Хадсон, и полнометражного фильма, где Джон Траволта исполнил роль матери главной героини.

В оригинале страдающую агорафобией и гиперопекой мать главной героини Эдну Тернблад сыграл Дивайн. В его карьере эта сыгранная против типажа роль стала самой успешной — игру похвалила даже ненавидящая все живое великая критикесса The New Yorker Полин Кейн,— и последней. Через три недели после премьеры «Лака для волос» Дивайн умер.

Хороший плохой вкус

Главным исследователем кэмпа и знатоком хорошего плохого вкуса Джон Уотерс объявил себя сам в автобиографии 1981 года «Цена шока: хорошая книга о плохом вкусе» — эпитет прилип и с тех пор кочевал из одной статьи о режиссере в другую. Впрочем, признанный всеми статус эксперта в плохом вкусе не обеспечил Уотерсу приглашения на бал Института костюма Met Gala, темой которого в 2019 году был как раз кэмп, — хотя чуть ли не все тексты, этому балу посвященные, иллюстрировались кадрами из уотерсовских фильмов. Режиссер не обиделся, потому что приглашения и не ждал — по его мнению, у устроительницы бала Анны Винтур напрочь отсутствует чувство юмора, а без него в плохом вкусе и его певцах не разобраться. Это, по Уотерсу, характерная черта нынешнего времени, взять того же Дональда Трампа — его Уотерс называет ходячим воплощением пошлости, не имеющим ничего общего с хорошим плохим вкусом.

«Индустрия развлечений — это квинтэссенция плохого вкуса. Для меня стоячая овация — это если кто-то блеванул во время моего фильма. Но надо помнить, что есть хороший плохой вкус и плохой плохой вкус. Отвращение вызвать легко — снять, положим, полуторачасовой фильм, где только и делают, что отрубают героям конечности. Но это было бы плохим плохим вкусом — не слишком умно и оригинально. Чтобы по-настоящему понимать плохой вкус, надо обладать очень хорошим вкусом»

Современное искусство

Как и полагается классику трэш-кино, Уотерс большой знаток и коллекционер современного искусства. Первым объектом в коллекции была открытка с работой Хуана Миро, которую школьником Уотерс купил за доллар в Балтиморском музее. Одноклассники сказали, что на открытке уродливая мазня, — так Уотерс понял, какой эффект должно производить искусство, которое он хочет собирать и создавать. Сейчас в ней около 300 работ, включая Нан Голдин, Кристиана Марклея, Сидни Шерман и Диану Арбус. Самый дорогой предмет в коллекции — графика Сая Твомбли («эти жестокие, эротичные каракули приводят некоторых прямо в бешенство»), а самый важный предмет в коллекции — картина Уорхола с изображением голой мужской задницы, на которой остался след от лапы уорхоловского пса Арчи («изъяны и ошибки — вот, что для меня настоящее искусство»).

Недавно Уотерс завещал всю свою коллекцию Балтиморскому музею, тому самому, где купил открытку Миро, но с двумя условиями — работы нельзя будет продать и в честь Уотерса будет названа гендерно-нейтральная уборная в музее. Последнее условие уже выполнено — туалет имени Уотерса открылся в прошлом году.

«Современное искусство, которое я люблю, производит то же впечатление, что и общественные туалеты — привлекает извращенцев, а ханжей заставляет нервничать»

Книги

Уотерс — отчаянный библиофил и запойный читатель. Себя он называет королем книжных червей и в качестве доказательство этого статуса приводит свою балтиморскую библиотеку на 11 тысяч книг! Увлечение литературой началось в 15 лет, когда Уотерс впервые обнаружил Жана Жене, Уильяма Берроуза и Теннесси Уильямса: первый научил его видеть красоту в нарушении порядка, второй показал, как можно прославиться, выставляя напоказ то, что принято скрывать, а третий — ни много ни мало спас ему жизнь. Прочтя Уильямса, Уотерс понял, что все правила, которые вбивали в него монашки в воскресной школе, — полная чушь, что не обязательно ради своей безопасности подчиняться большинству и что за пределами унылого конформного мира его родителей есть другой — опасный и увлекательный мир, где таким чудакам, как Уотерс, самое место.

От чтения постепенно он перешел к писательству. В начале к нонфикшену: с 1981 года Уотерс выпустил семь бестселлеров, где делился вредными советами с молодежью, воспевал своих кумиров вроде подпольных балтиморских порнографов и того же Жана Жене и рассказывал о путешествии автостопом через всю Америку. А в этом году и к художественной прозе. В Liarmouth, который The New York Times сравнила с картинами Брейгеля-старшего по точности описания странностей окружающего мира, найдется все, чего ждут фанаты Уотерса: и говорящие бисексуальные фаллосы, и собаки с пластическими операциями, и культ любителей прыжков на батуте, мастурбация ушей и целая куча классических уотерсовских женщин во главе с Маршей Спринкл, ненавидящей секс и дефекацию воровкой чемоданов.

«Если вы пришли к кому-то домой потрахаться, а там не оказалось ни одной книги, — бегите!»

(Дурное) влияние

«Джон был панком до Sex Pistols и звездой инди-кино до „Санденса“», — говорит Грэгг Араки, один из лидеров квир-революции в кино 1990-х, и утверждает, что без Уотерса не было бы и его фильмов. С ним соглашаются Джармуш, О. Рассел, Хармони Корин и даже Педро Альмодовар — каждый из них вырастил не один фильм из разного сора, говна и палок, оставшихся от «Розовых фламинго». Но кинематографистами культурное влияние уотерсовского наследия не ограничивается. Его фильмы в своих коллекциях цитируют и Джереми Скотт, и Джонатан Андерсон, и Демна Гвасалия — красное платье из коллекции Balenciaga SS 2022, в котором Изабель Юппер ходила на Met Gala, было как раз оммажем знаменитому красному платью Дивайн. А журнал Time и вовсе предполагает, что в своих фильмах Уотерс как будто предсказал нынешнюю Америку «с шарлатанами, экстремистами и злобными нарциссами, толпящимися на площади, пока между ультраправыми и ультралевыми вспыхивают конфликты». Уотерс, впрочем, считает, что еще кое-чему может научить потомков. Например, что неполиткорректность — вероятно, самое грозное оружие, и молодым либералам — или консерваторам — вместо того, чтобы без конца триггериться, лучше закидать врага говном: «Смейтесь над собой и над противником! Устройте фекальный террор! Идите и красиво ******** [встряхните] этот мир, пока этого не сделали скучные старики».