Тодд Хейнс: запретное

ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

В российский прокат выходит фильм — участник Канн 2023 — «Май декабрь» Тодда Хейнса с Натали Портман и Джулианной Мур в главных ролях. Картина, в название которой вынесена английская идиома для обозначения пар с большой разницей в возрасте, продолжает магистральную тему Хейнса — исследование запретного, выходящего за рамки социально одобряемого. Олег Зинцов вспомнил ключевые фильмы американского режиссера, в которых эта тема раскрывается с разных сторон.

«

[1998]

Бархатная золотая жила

»

Фильм, принесший Тодду Хейнсу славу искусного стилизатора, рассказывает о блестящей в самом буквальном смысле эпохе глэм-рока, когда запретного, казалось бы, уже не осталось. Вынесенный на обложки таблоидов роман двух выдуманных рок-звезд начала 1970-х — Брайана Слейда (Джонатан Рис Майерс) и Курта Уайлда (Юэн Макгрегор) — не только не смущает фанатов, но становится турбодвигателем карьеры обоих артистов. За утонченным холодным андрогином Слейдом и «дикарем» Уайлдом, в наркотическом угаре раздевающимся прямо на сцене, без труда угадываются конкретные прототипы — Дэвид Боуи и Игги Поп, но Хейнс не пытается сделать скандальный двойной байопик. И настоящий главный герой в фильме другой.

Историю отношений двух музыкантов вы видим ретроспективно — глазами журналиста Артура Стюарта (Кристиан Бейл), в 1984 году расследующего не то убийство Слейда, не то его инсценировку, случившуюся 10 лет назад прямо во время концерта. Детективный сюжет возвращает героя в собственную юность, и именно здесь запретное вступает в свои права. Артур вспоминает родительский дом, где его разрывало между стыдом и желанием. Драматическая история его музыкальных кумиров становится для Артура наваждением. Погружаясь все глубже в ее подробности, он начинает терять связь с реальностью, которая как будто плывет, смешивая прошлое, настоящее и будущее. В какой-то момент перекрасившийся в блондина Курт Уайлд выглядит точной копией другого Курта, 90-е смотрятся в 70-е как в зеркало, и сквозь сценическую мишуру, свет софитов и рев гитар проступает вдруг ощущение завороженности наблюдателя, для которого любовь — это что-то за стеклянной стеной. Предельно отчетливое, отчаянно желанное и столь же недоступное. Этот образ любви, ускользающей, при всей своей обнаженности, и плавно переходящей в меланхолию, станет визитной карточкой Тодда Хейнса.

«

[2002]

Вдали от рая

»

Новая вершина Хейнса-стилизатора — на этот раз на экране будто оживают страницы американских журналов 1950-х. Идеальная семья — муж, жена, двое детей, образцово опрятный дом, сбывшаяся мечта подписчиков Reader’s Digest. Действие разворачивается в идиллических осенних пейзажах и кукольных интерьерах. Жизнь размечена бытовыми ритуалами вроде мойки машины по средам и пятницам. Первой трещиной на фасаде идеального брака становится задержание мужа (Деннис Куэйд) за непристойное поведение, его обвиняют в сексуальном контакте с мужчиной, но скандал удается замять. И даже когда выясняется, что это не случайный эпизод, а привычная практика, социально неприемлемым оказывается совсем другое. Даже не сексуальные, а просто человеческие отношения героини Джулианны Мур с ее чернокожим садовником. Точнее, с вернувшимся присмотреть за участком сыном прежнего садовника Реймондом (Деннис Хейсберт), великаном с нежным сердцем, интеллектуалом, разбирающимся в искусстве, и отцом-одиночкой, воспитывающим дочь-школьницу. Чем дальше, тем больше Кэти кажется, что во всем мире он единственный человек, который ее понимает, с которым она может быть собой.

Это впервые. Такого никогда не было с мужем, такого не было с лицемерными подругами, которые начинают шептаться у нее за спиной, а потом и в лицо выражают недоумение с плохо скрытым презрением: «Ты добра с неграми как с евреями». Это Реймонд с ней добр. Он видит ее смятение, но выражает свою заботу со всей возможной деликатностью. Все чувственное, что возникает между ними, запретно не только с точки зрения господствующей морали. Они не могут сами себе позволить эту близость. У них нет языка, на котором они могут о ней говорить, они как дети, которые еще не знают, как рассказывать друг другу о самом важном. Кэти разводится с мужем, но это свобода для него, а не для нее. Реймонд вынужден уехать ради дочери, которую начали травить в школе. Максимум физического контакта — Реймонд целует Кэти руку. Символом эфемерности их отношений становится нежно-голубой платок Кэти, найденный в саду Реймондом и возвращенный со словами: «Вам очень идет этот цвет». Кэти повязывает его, отправляясь на вокзал проститься с Реймондом, уезжающим из города навсегда. Легко увидеть здесь историю о том, как сердце разбивается о выстроенные общественной моралью стеклянные стены. Но Хейнс заглядывает глубже, сталкивая запретное с еще более неприемлемым, акцентируя подвижность и относительность самого понятия запретного.

«

Кэрол

[2014]

»

Хейнс возвращается в прекрасно обжитые им 1950-е, но в «Кэрол» эпоха — скорее уловка. Время действия — Рождество, и даже имя героини звучит его отголоском (christmas carol — «рождественский гимн»). В рождественскую ночь должно случиться чудо, это чудо — любовь. А эпоха — всего лишь яркая подарочная упаковка: уже не открыточно, как во «Вдали от рая», а пастельно стилизованная палитра 50-х, в которой так естественно выглядит весь их узнаваемый антураж: платья, шляпки, интерьеры, тяжелозадые автомобили. Чтобы достать подарок, упаковку нужно разорвать, но Хейнс не спешит, ведь подарок — запретный, и боль разрыва неотделима от сладости ожидания. Все это видно уже в сцене, когда героини знакомятся в нью-йоркском супермаркете. Молоденькая черноволосая Терез (Руни Мара) в колпаке Санта-Клауса работает в отделе игрушек. Осанистая блондинка Кэрол (Кейт Бланшетт) в богатой шубе ищет подарок дочери.

Написанный под псевдонимом роман «Цена соли» будущей звезды детективов Патриции Хайсмит в 1952 году разошелся миллионным тиражом еще до официального издания. К 90-м, когда название сменилось на «Кэрол», а Хайсмит вернула свое имя на обложку, книга была уже классикой квир-литературы. Но Хейнс не акцентирует скандальность, конфликт героинь и эпохи, с которой они не совпали. Его «Кэрол» — очень интимная история. Социальные роли важны в ней не меньше гендерных, а чувственность взгляда опосредована объективом: Терез — талантливый фотограф-любитель. Поначалу она робеет снимать людей, но раскрепощается, фотографируя Кэрол. Самые интимные моменты фильма — не постельные сцены (снятые с редким целомудрием), а разглядывание фотографий. Формально лидер в паре — опытная Кэрол, но ее образ формируется взглядом Терез, рождается в ванночке с проявителем. История, как и в «Бархатной золотой жиле», рассказывается в «Кэрол» ретроспективно, буквально проявляется под воздействием фотографического раствора, который становится символом памяти — идеальным местом хранения запретного.

«

[2023]

Май декабрь

»

В новом фильме Хейнса запретное, на первый взгляд, осталось в далеком прошлом, когда 36-летняя учительница Грейси соблазнила 13-летнего Джо и забеременела от него. Последовали разоблачение, скандал, наказание. Но 20 лет спустя Грейси (Джулианна Мур) и Джо (Чарльз Мелтон) — счастливая пара, чьи совершеннолетние дети выбирают свой жизненный путь. Чем не сюжет для кино? Актриса Элизабет (Натали Портман), преданная поклонница системы Станиславского и Ли Страсберга, приезжает в большой загородный дом семьи Атертон-Ю, чтобы поближе познакомиться с Грейси, которую ей предстоит сыграть, и провести время в атмосфере, которую будут воссоздавать в фильме. Цель ее благородна — показать, что система и общество, осудившие Грейси, ошиблись, брак, устроенный по принципу «май — декабрь», оказался удачным. Довольно скоро становится ясно, что она попала в паутину, паучиха в ней — Грейси, и Элизабет надо решать, какова ее роль уже не в кинематографическом, а в практическом измерении. Насколько она готова подчиниться манипуляциям Грейси — или стать ею, вживаясь в образ во всех его подробностях, не исключая физиологических. В финале Портман, читая актерский монолог на камеру, показывает чудо преображения. У них с Джулианной Мур совсем разные типажи, но в мимике Портман прототип узнается безошибочно. И фильм оказывается историей о еще одной грани запретного — не о соблазнении взрослой женщиной подростка, но о соблазне наблюдателя, завороженного чужой жизнью настолько, что всерьез готов примерить ее на себя. Или эта история о том, что запретное содержится в самой природе искусства — чтобы создать новое, неизбежно приходится переходить границы и нарушать табу.