«Чеченцы очень кинематографичны»

ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

В прокат, после показов на Берлинском кинофестивале, в Гонконге и Ханта-Мансийске, выходит «Клетка ищет птицу», полнометражный дебют Малики Мусаевой, выпускницы мастерской Александра Сокурова
— история о двух девушках в современной Чечне. Для The Blueprint c режиссером поговорил кинокуратор Слава Шутов и узнал, как Мусаевой работалось с непрофессиональными актерами и как
обстоят дела с кино у нее на родине.

Слава:

Я буквально две с половиной недели назад был не совсем в тех местах, где ты снимала фильм, но в Грозном и окрестностях. И так случилось, что мы в одной из маленьких деревень попали на похороны, вернее сказать, уже на поминки, когда все сидят на лавочке. И там был очень великодушный дед, который сказал: «Ну чего ты, иди сюда!». Мы с ним разговорились о его быте. Он живет землей, которая его окружает. И он сказал такую фразу: «Знаешь, кажется, что даже если слово посеять в землю, то оно может прорасти». Я подумал, что, наверное, интересно будет начать с темы, которую, безусловно, уже сто раз обсуждали и еще сто раз обсудят, но все равно — о месте, в котором происходили съемки.

Малика Мусаева

Малика:

На самом деле случайно мы выбрали. Я же собиралась изначально снимать в Чечне, откуда я родом. Именно в деревне, где я жила во время войны. Но быстро поняла, что это невозможно, потому что... В общем, много причин. Я думаю, что понятных. Потом я хотела поехать в Грузию, там есть Панкисское ущелье и есть несколько деревень, где проживают грузинские чеченцы (кистинцы). Хотела снимать там, но тогда был еще коронавирус. Я поехала в Грузию, меня на границе отправили обратно. В общем, не получилось. Это был очень, очень тяжелый такой путь. В Кабардино-Балкарии я была, во всевозможных этих селах, в деревнях разных, кабардинских, балкарских, в Ингушетии. В общем, Аршты — это маленькая деревушка, село на границе с Чечней — оно буквально на отшибе, его даже заметить очень сложно. Как будто бы даже случайно туда заехали. Я приехала и пошла в дом культуры, познакомилась там с директрисой этого дома культуры — ее зовут Джалиля Зетова. Она сыграла в фильме маму главной героини. В общем, попросили собрать всех ребят. Они мне все очень понравились. Но место понравилось не сильно. Там очень много заброшенных домов, много еще осталось следов войны, многие молодые люди уезжают оттуда, потому что безработица, делать нечего. Но самое главное — там живут чеченцы, и я могу рассказать там эту историю. Кастинг был просто волшебный, потому что все очень органично существовали. Уже на кастинге было понятно, что я лучше людей, чем эти, не найду.

Слава:

Интересно, а как кастинг проходил?

Малика:

Я пробовала какие-то разные варианты. Я искала лица людей, которые бы органично в кадре существовали. Я давала разные сцены из фильма, а иногда вообще что-то совсем постороннее, что не имеет к истории никакого отношения, чтобы просто посмотреть, кто пластичный, кто нет. Ребятам это было очень интересно, потому что там мало что происходит, молодежи там делать вообще особо нечего. Там есть футбольное поле и дом культуры, где они рисуют, поют, ставят какие-то сценки. В общем-то, и все. Когда я спрашивала молодых ребят «Чем вы занимаетесь в свободное время», им особо нечего было сказать... Мальчишки на этом футбольном поле проводят время... Поэтому им было очень интересно участвовать в кино. Что-то новое, непонятное. Все включились в процесс. Это село же очень маленькое. Буквально через несколько дней я уже знала каждого по имени. Потеряться среди этих людей невозможно. Они все так или иначе участвовали в съемочном процессе: кто-то помогал художественному цеху, кто-то — костюмерному, грим и так далее. Для меня это было очень важно, что молодые люди, которые там живут, участвовали в этом. В общем, очень радостно было это видеть, потому что они так включились вместе, как какой-то живой организм из молодых ребят с Кавказа, из Петербурга, Москвы, Чечни. Это было очень красиво.

Слава:

А как этот культурный обмен, это сотворчество происходило со старшим поколением? 

Малика:

Да, чуть тяжелее, конечно: они менее пластичные. У них есть какой-то свой быт, какие-то свои проблемы, дела, которые они каждодневно решают. Им казалось, что мы просто от нечего делать там какое-то кино снимаем. Им было смешно. Ах, дурачится молодежь, делать нечего. Их было очень тяжело уговорить, только договоришься на какой-то день, то у кого-то свадьба, то похороны, то им нужно еще куда-то. У чеченцев никогда не заканчивается ремонт, у них постоянно ремонты, они строят, строят, отстраивают, и им нужно куда-то поехать, что-то купить. В общем, да, со старшим поколением было тяжелее, хотя они все очень добрые и открытые люди. Сильно отличаются
от городских чеченцев.

Слава:

Тебе как художнику как работалось с чеченским языком?

Малика:

Мне кажется, чеченский язык безумно мелодичный, очень пластичный, по сравнению, допустим, с кабардинским. Я вообще все языки люблю, пойми меня правильно, но есть отличия какие-то. Чеченский по сравнению с кабардинским языком более мягкий. Из него формировать какие-то интонации было как будто бы легче. Не знаю, может, потому, что я сама чеченка, я люблю этот язык. Он очень какой-то такой... Просто как вода плывет, течет, очень такой... Из него можно лепить много разных интонаций. Плюс еще это место, где мы снимали — Аршты, — там проживают чеченцы-мелхинцы.

Слава:

А на каком языке ты думала во время съемок?

Малика:

Я не помню — в тот момент так была съемками занята. Я очень быстро, когда бываю в Чечне, возвращаюсь в свою чеченскую идентичность, мне так классно говорить на своем родном, потому что я сейчас живу в Германии и только со своей семьей я могу на этом языке говорить. В России то же самое. А вот в Чечне я уже говорю на своем родном языке постоянно, очень быстро это впитываю, и мне хочется только на чеченском говорить. Может быть, в какой-то момент я думала на чеченском.

Слава:

Еще мне интересно, почему выбрана именно осень, переходящая в зиму? Я не бывал там зимой, так что сужу о холодном времени по твоему фильму и по фильму «Хамса» Гаджимурада Эфендиева. Холод совершенно выворачивающий, холоднее, чем в Петербурге, по ощущению.

Малика:

А [в Петербурге] снега нет. Это обманчивая зима какая-то, ненастоящая. Там только ветрено, но нет никакого снега, а в Чечне (по крайней мере, в Арштах) было столько снега, просто как в детстве. Это было ощущение детства. Ведь ни в Германии, ни в России... Я помню только в детстве это ощущение — столько снега было, что мы на санках катались. И вот вдруг я попала туда. Это предгорное селение, и снега там выпало очень много. Погодные условия там постоянно менялись — мы попали в межсезонье. День жарко, солнечно, на следующий день туман, потом два дня снега, потом опять солнечная погода. Приходилось постоянно что-то менять. Невозможно было ориентироваться ни на какой план, мы просто ждали. Если завтра будет снег, можем это снять; если будет туман, можем вот это снять. Особенно планировать наперед было невозможно. Мне кажется, это было тяжело для съемочной группы, потому что они получали вызывные, еще что-то, буквально ночью (спали по несколько часов). Все ужасно злились. А что делать? Невозможно с погодой. В общем, да, снега было много. Красиво очень.

Слава:

Хочу спросить о Сокурове (мастер Мусаевой. — Прим. The Blueprint). Я очень дружен с ребятами из его петербургской мастерской. У каждого в ходе работы по-своему складывается работа с мастером. Как это происходило у тебя? Какова его роль?

Малика:

Я сама отправляла Александру Николаевичу все замыслы, отправляла кастинг, локации, сценарные изменения. Их было много. Он читал, тратил на это свое время, силы. Это для меня очень важно, потому
что иметь возможность спрашивать, учиться, советоваться у такого человека,
как Александр Николаевич, — многие об этом только мечтают. Было бы глупо и высокомерно с моей стороны вообще это не использовать. Я не какой-то там большой мастер, что у меня эго, что вот, мол, нет. Мне кажется, это не про меня. Мне, наоборот, было важно учиться у него, пока у меня есть такая возможность. Он никогда мне не говорил, что нужно делать так или иначе. Ну вообще ни разу этого не было. Он мог что-то посоветовать, сказать: «Я так считаю, мне кажется,
это так не работает». Я могу прислушаться к этому, могу не прислушаться.
Поэтому, когда некоторые ребята рассказывают про какое-то авторитарное поведение Александра Николаевича, я не могу ничего к этому сказать, потому
что я этого не видела по отношению к себе никогда. Я не знаю, с чем это связано.

Слава:

Этот фильм, как мне кажется, еще и твое исследование Родины, людей, с которыми ты росла. Что нового ты узнала о них в процессе съемок и что нового о себе?

Малика:

О себе, наверное, не хочется говорить. Но про людей, которые мне очень дороги, скажу. Чеченцы очень кинематографичны. Это было для меня удивительно. Просто такое большое открытие. Мне кажется, если бы у нас было бы развито кино (я надеюсь, что это когда-нибудь в будущем случится), это будет волшебство, потому что люди очень органичны, очень кинематографичны. Они предрасположены к этому, женщины особенно. Ну просто уже все готовые актеры, как будто бы и не нужно им по большому счету обучаться. Я не знаю, откуда это берется. Принято считать, что чеченцы очень закрыты, но мы на самом деле ничего о них не знаем. Там же не было ни кинематографа, ни какого-то Большого театра, ничего. А они, оказывается, очень артистичные люди. Дети очень классные, все очень свободные. Но это опять-таки не в центре, это не в Грозном происходило. Там люди другие, там не надо этого ожидать. А в селах настоящий чеченский характер — какой-то очень простой, очень мужской. Молодые ребята очень скромные. Они не смотрят тебе в глаза, стесняются. Это очень, очень красиво. Это мои люди, которых я очень люблю.