Продолжение следует
ФОТО:
АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ
«Кто от этого выиграл?», «Кто виноват?», «Что это было?», «Что теперь будет?», «Продолжение следует?». Уже почти две недели события с 23 на 24 июня описываются в тех же выражениях, в которых когда-то описывались «Остаться в живых» или «Твин Пикс». Иногда буквально: «это только первая серия драмы», «в пилотном выпуске началась борьба за наследство лидера», «история встала на паузу», «попкорн далеко не откладываем». По просьбе The Blueprint Никита Солдатов рассказывает, как когда-то главный прием поп-культуры перешел из сериалов в жизнь.
Понятное дело, жизнь всегда имитирует искусство — или использует пассажи из художественной литературы и кино, чтобы описать самое себя. Те же слова «бунт» и «мятеж», не вполне соразмерные «акции» Евгения Пригожина, как будто вытащены — то ли из «Капитанской дочки», то ли из «Пиратов Карибского моря» — читатель ждет уж «Йо-хо-хо и бутылка рому!», а ему: «На федеральной трассе М-4 „Дон“ перекрыто движение».
Хотя впору бы сравнивать «мятеж выходного дня» с фильмом «Ширли-мырли» Владимира Меньшова — лауреата премии «Оскар» и некогда председателя Общественного совета при ФСИН России: там алмаз «Спаситель отечества», как и Евгений Пригожин с его ЧВК, тоже пропал на полпути в Москву.
Однако в эпоху победившего сериального мышления, когда просмотр или прослушивание шоу по эпизодам стало третьим основным занятием человека (уступая место только сну и работе), именно сериальная «терминология», если можно так выразиться, чаще применяется для описания нашей реальности. Взять хоть штурм Капитолия 6 января 2021 года сторонниками Трампа и последовавшие судебные разбирательства (да и целиком президентство Дональда Трампа, чего уж): все от сочувствующих популистов в Fox News до консервативных либералов в The New York Times называли это не иначе как «мыльной оперой». Главный злодей (или герой — смотря в чьем рекапе читать) бряцает ядерным оружием и грозится войной — но не говорит с кем, сохраняя интригу до следующего эпизода, где благополучно забывает про войну. За этот прием ругали, в частности, создателей вампирской мыльной оперы «Настоящая кровь»: там регулярно заканчивали эпизоды клиффхэнгером, про который к следующей серии начисто забывали.
Клиффхэнгер — это кульминация, надломленная пополам: бомба тикает, остаются секунды до взрыва, и тут экран гаснет. «Продолжение следует...»
В описании пригожинского сюжета клиффхэнгер — ключевая деталь. Многие — по крайней мере, на словах — ждут как раз его продолжения (отложенного хеппи-энда?).
Неудивительно: зрители, читатели и слушатели соскучились по настоящим клиффхэнгерам — чтоб схватило и держало в напряжении до следующей серии или даже сезона. По тому почти забытому ощущению, когда сериалы смотрелись по расписанию и обрывались непременно на самом интересном месте, оставляя зрителя в недоумении, ажитации или гневе на неделю — а то и год. Выживет агент Купер после трех выстрелов? В кого стрелял Джесси Пинкман? Зачем парочке оставшихся в живых возвращаться на загадочный остров? Женится ли Росс на Рейчел? Вернется ли Пригожин в Россию?
Создатели контента веками дразнили — и держали — аудиторию с помощью клиффхэнгеров: Гомер устраивал засаду Телемаху и тут же перескакивал на долгое описание приключений телемаховского отца — Одиссея; Шахерезада заинтриговывала мужа-психопата, лишь бы тот ее не убил, рассказывая сказки и бросая их на кульминации; бесконечные голливудские киносериалы 1910–1930-х годов обрывались в тот момент, когда очередная девица в беде — а то и ее спаситель, — сами свисали с обрыва, оставляя еще не слишком искушенного зрителя гадать — вскарабкается или нет? Работало безотказно — зрители никогда не скупились на билет на следующую серию. Кинокритикам даже пришлось придумать термин для обозначения этого драматургического приема — как раз клиффхэнгер (в переводе с английского — «висящий над обрывом»).
Такому влиянию клиффхэнгеров на зрителей есть научное объяснение: человеческий мозг помнит незаконченное действие лучше, чем доведенное до конца.
Это открытие сделала советская психологиня Блюма Зейгарник в 1920-х, заметив как-то в венском кафе, что официанты не записывают даже большие заказы — и прекрасно их помнят, а вот повторить, что было в уже оплаченном счете, часто не могут. Тогда Зейгарник провела несколько экспериментов: людей делили на две группы и давали по несколько заданий — собирать пазл, нанизывать бусы и прочее. Одним позволяли доделать, а других прерывали и потом спрашивали, чем они занимались. Оказалось, что прерванные задачки запомнились лучше. Более того, Зейгарник пришла в выводу, что не доведенные до конца дела немало фрустрируют — продолжают крутиться в голове, не дают успокоиться. Эдакий, как сказал бы Чарльз Буковски, ментальный недодроч, который пагубно влияет на все сферы жизни. Дочитать книгу, досмотреть сериал, довести до конца мятеж — естественное человеческое желание.
Однако сейчас, в царствование стримингов, клиффхэнгеры от серии к серии просто не работают. Согласно недавнему американскому опросу, 61% зрителей смотрят от двух до шести эпизодов шоу за один присест, а сезон проглатывают в среднем за неделю. Некогда сокровенные, возбуждающие слова «продолжение следует» не вселяют былого трепета, когда продолжение следует буквально через один клик.
В итоге клиффхэнгеры стали, что ли, немодными. Даже последние столпы вроде HBO, сохраняющие старую модель выпуска серий — раз в неделю, — в последние несколько лет как будто отказались от традиции держать зрителя на крючке. Если посмотреть любой список главных, лучших, самых эффектных и прочих клиффхэнгеров в истории телевидения, то там не найдется сериала, снятого за последние шесть-семь лет. Про книги и фильмы и говорить нечего — за редким исключением откровенных краудплизеров и завялящих кинофраншиз, там давным-давно никакого интригующего задела на следующий эпизод.
Никакого тебе увлекательного продолжения, никакой интриги. А интриги и продолжения хочется: если не в сериале, то хотя бы в жизни. Как сказал госсекретарь США Энтони Блинкен об истории с Пригожиным: «Ждем финального эпизода. Пока нельзя даже догадаться, чем все закончится».