Запах социалистической женщины

ФОТО:
GETTY IMAGES, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

Уже в эту пятницу в центре «Зотов» открывается ольфакторная выставка «Красная Москва. Женщина в большом городе». Ольфакторная — значит, про запахи. Через главные парфюмерные (и не только) ароматы 1920-х и 1930-х годов организаторы планируют рассказать о столичной жизни тех лет. Понюхать можно будет как культовую «Красную Москву», так и махорку, шоколад и сирень. Параллельно покажут фрагменты из фильмов 1950–1980-х, картины Юрия Пименова, Игоря Грабаря, Константина Юона и других художников. Иван Чекалов поговорил с куратором выставки Дарьей Дониной и рассказал ароматическую историю первых десятилетий советской власти.

В 1920-х Москва, новая столица нового государства, стремительно разрасталась. С 1920 по 1928 год ее население увеличилось в два раза. Люди жили друг у друга на головах. Как рассказывает куратор Дарья Донина, основное ощущение этого времени — «...это даже не запах, а теснота. В трамваях, квартирах; очереди, толпы повсюду. При этом пойти в баню, то есть воспользоваться основной гигиенической процедурой того времени, могли далеко не все. Пышным цветом расцветали эпидемии сыпного тифа и других инфекционных заболеваний. Запах стоял соответствующий — гниль, пот... Их воссоздавать в центре «Зотов» не стали, но по крайне мере запах пота, как шутит куратор, «будет обеспечен посетителями выставки. В день открытия 32 градуса».

При массовой невозможности помыться парфюм стал универсальным спасением от неприятных запахов. Публично косметика критикуется — она считается буржуазным избытком, противопоставленным гигиене. Но ведь 1920-е — это еще и годы НЭПа, новой экономической политики, временно повернувшей СССР лицом к рынку и породившей нового человека — нэпмана, торговавшего в числе прочего отечественными и иностранными парфюмами.

Аккорд первый – баня

Верхняя нота: керосин

Средняя нота: сирень

Базовая нота: махорка

Были, конечно, и другие ароматы: в нэпманские времена запахло колбасой, икрой, пудрой. Стоял запах махорки, а также керосина и сирени — символа Москвы что сто лет назад, что сегодня. Вообще в городе пахло значительно заметнее. Но и духи были покрепче. Парфюм производили здесь: с 1922 года была восстановлена работа на парфюмерно-косметической фабрике «Новая Заря» — перед революцией там трудилось до тысячи человек, после осталось двести. Парфюм покупали за границей, благо были разрешены частная торговля и предпринимательство. Лиля Брик заказывала у своей сестры Эльзы Триоле духи из Франции. «Как ни странно, — продолжает Донина, — в литературных текстах 1920-х ольфакторные дескрипторы духов занимают значительное место. Они чаще упоминаются в ироничном контексте, как символ уходящей натуры. Но не только. Случаются, по словам куратора, и вполне себе симпатичные ностальгические заявления вроде “Ой, помню, как еще пять лет назад у меня в доступе был L’Origan Коти, и вот где мы теперь?”»

Самуил Адливанкин, «Русаковский трамвай», 1928

Самым популярным ароматом в Москве 1920-х был винтажный парфюм L’Origan 1905 года, разработанный французом Франсуа Коти. Он сыграл большую роль в истории парфюмерии, став родоначальником целой группы пряных, восточных ароматов. Собственно, «Красная Москва», как и Après l’Ondée от Guerlain, и многие другие духи начала XX века, сделана в том же, извините, духе; как своеобразный «твист на тему» L’Origan.

Его успех во многом обусловлен техническим прогрессом. «В середине XIX века, — продолжает Донина, — происходит революция в химии. В 1860-е из бобов тонка, которые по-французски называются coumarou, получают одно из первых синтетических веществ — кумарин». Он становится главным героем легендарного аромата Fougere Royale, выпущенного парфюмерным брендом Houbigant в 1882-м. Химики синтезируют все новые и новые ароматы, возможности парфюмеров расширяются, палитры становятся богаче. «Раньше можно было лишь экстрагировать душистое вещество из какого-нибудь цветочка, поэтому духи были максимально фигуративными, — объясняет куратор. — Есть фиалка, мы выжимаем из нее эссенцию, добавляем спирт, и получаются духи с ароматом фиалки. А когда появились синтетические компоненты, стало возможным сделать, условно говоря, запах горячего утюга».

Аккорд второй – L'Origan

Верхняя нота: 
Aprés l'Ondée Guerlain

Средняя нота:
Fougere Royale Houbigant

Базовая нота:
Chanel No. 5

Иосиф Гурвич, «Арест Дзержинским спекулянтов при НЭПе», 1920-е годы

Эта тенденция породила и L’Origan, пахнувшие одновременно специями, мускатным орехом, жасмином, ванилью и мускусом, и позже знаменитые советские духи. Вообще европейский след в отечественной парфюмерии был очень силен. Начать с того, что «Красную Москву», как и некоторые прочие советские парфюмы первой четверти XX века, разработал Август Мишель — француз, с которым, как говорит Донина, «непонятно примерно ничего». Достоверно известно следующее: Мишель родился в конце XIX века на юге Франции. Работал в Марселе, а в середине нулевых годов — не то в 1904-м, не то в 1908-м — решил попытать счастья в Москве. Одно время работал на другого француза, Альфонса Ралле, основателя парфюмерного предприятия имени себя. Затем — на Генриха Афанасьевича Брокара, тоже француза, владельца фабрики, которая позже получит название «Новая Заря». У Ралле, как рассказывает Дарья, Мишель наверняка пересекался с создателем Chanel № 5 Эрнестом Бо: «Оба примерно в одно время тусовались на Вятской улице в Москве. Получается, — заключает куратор, — что создатели двух культовых ароматов, капиталистической и социалистической женщины, толкались задницами в одном цеху».

После революции судьбы парфюмеров сложились по-разному. Эрнест Бо примкнул к французской армии во время интервенции союзников на Русский Север. В кольском Заполярье, у озера над Мурманским торговым портом, ему, как он сам признавался в мемуарах, пришел в голову образ Chanel № 5. А потом уехал на историческую родину, где познакомился с великим князем Дмитрием Павловичем, который, в свою очередь, свел его с Коко Шанель. А Август Мишель не смог уехать, потому что потерял паспорт. Параллельно с попытками восстановить документы он вернулся на фабрику Брокара — теперь уже национализированную. Пять лет после революции она носила гордое название Замоскворецкий парфюмерно-мыловаренный комбинат № 5, а теперь, в 1922-м, оказалась «Новой Зарей». Как объясняет Донина, «Мишелю сказали: “Слушай, раз такой умный, будешь у нас парфюмерию поднимать”. И он поднимал, 20 лет».

Журнал «Домашняя портниха» (№4), 1926

Разумовская Юлия , «Натюрморт», 1926

В 1921 году выходит декрет о трестах — чтобы собрать все производства под государственное крыло, их начинают объединять, собственно, в тресты. Таким «домом» для производств, связанных с мыловарением, парфюмерией и костеобрабатывающей промышленностью, стала «Жиркость» (ударение на второй слог), в простонародье — ТЭЖЭ. Внутри было от семи до одиннадцати заводов: среди них и бывшая мануфактура Альфонса Ралле (также известная как Государственный мыловаренный завод № 4, также известная как фабрика «Свобода»), и «Новая Заря».

Запах фабрик в составе ТЭЖЭ был, мягко говоря, специфическим — свечи, мыло, всяческие бытовые средства вроде стиральных порошков делали из сала (говяжьего, бараньего), жира (конского) и масел (пальмовых, кокосовых). Тем удивительнее, что здесь в то же самое время появился самый известный советский парфюм. Меж тем история «Москвы...» запутанна. Считается, что духи были созданы в 1925 году, но в архивах доказательств этому нет. Более убедительной кажется версия, что «Красная Москва» появилась на год раньше, в 1924-м, потому что в том году Август Мишель перешел на фабрику «Свобода» (вряд ли бы он поделился рецептом с конкурирующей фирмой).

Аккорд третий – «Красная Москва»

Верхняя нота: 
одеколон «Северный»

Средняя нота:
«Красный мак»

Базовая нота:
«Магнолия»

Существует популярная легенда о том, что «Красная Москва» — это просто парфюм «Любимый букет императрицы», который Мишель создал еще до революции. Мол, в 1920-е годы на «Букет...» наклеили другую этикетку. Но из-за того, что копии «Любимого букета императрицы» не сохранилось, утверждать это — как и обратное — невозможно. «Правда, — добавляет куратор, — в Версальской Осмотеке оказались брокаровские архивы. По мнению французов, формула “Букета...” действительно очень похожа на формулу “Красной Москвы”». Впрочем, даже несмотря на расширившийся диапазон возможностей парфюмеров, в то время все композиции были немного похожи друг на друга. Как утверждает Донина, современному человеку, избалованному гигантским количеством ароматизаторов, эти духи кажутся одинаковыми «бабкиными духами».

В «Красной Москве» в разное время было более 60 ингредиентов. Формула подвергалась изменениям; какие-то составляющие пропадали из доступа, иные и вовсе запрещались — признавались аллергенными, например. К слову, в 1927 году при ТЭЖЭ организовали экспериментальный завод, чью научно-исследовательскую лабораторию возглавила ученица химика Наметкина, сестра поэта Валерия Брюсова Лидия. И в состав «Красной Москвы» вошло, например, вещество эвгенол, обладающее ароматом, похожим на гвоздику, способ получения которого она открыла в 1940-м. Нынешняя «Красная Москва», разумеется, мало похожа на оригинальную. Однако из нее можно выделить самые узнаваемые ноты — в центре «Зотов» можно будет услышать семь: бергамот, кориандр, ирис, кумарин, гвоздику, жасмин и альдегиды.

Упаковка крема «Леда»

Крем от веснушек «Красота», этикетка, Госфабрика ТЭЖЭ, 1930-е

Но «Красная Москва» была далеко не единственным вариантом советских модниц и даже не самым популярным из них. «Красный мак», одеколон «Северный», духи «Магнолия» за авторством того же Августа Мишеля… «Если посмотреть на прейскуранты магазинов 1920-х, — рассказывает Дарья, — то мы обнаружим, что “Красной Москвы” там вообще нет. Часто она встречается только в 1930-е, когда ее стали красиво упаковывать. Делались так называемые “сюрпризные коробки” — большие декоративные кофры, обитые атласом. Там лежала пудра “Красная Москва”, мыло “Красная Москва”, духи, одеколон — полный набор». Меж тем тогда же, в 1930-е годы, журнал “Техника молодежи” писал, что именно “Красный мак”, а никак не “Красная Москва” является самым любимым парфюмом москвичек».

«Красный мак»

Петр Спасский,
«Натурщица Глазова», 1927

Валентина Ходасевич, эскиз обложки к журналу «Искусство одеваться» (№8), конец 1920-х

Если в 1920-х парфюмерия и косметика были объектом регулярной критики, то десять лет спустя они стали индустрией, поддерживаемой государственной пропагандой. Закончив первую пятилетку (1928–1932), СССР начал выстраивать фасады сталинского изобилия. При всех ужасах коллективизации и разразившемся голоде напоказ выставляется зажиточная счастливая жизнь. Повсюду устраивались карнавалы, царило «веселье как в фильмах с Любовью Орловой, где все постоянно хохочут, — дополняет Донина. — Культура наподобие рекламы хлопьев Kellogg’s, где счастливая мама наливает молока в хлопья счастливому ребенку, и вместе они улыбаются в камеру. У нас все хорошо, мы живем сыто, пахнем вкусно, одеваемся красиво». До 1935 года в СССР действовала карточная система, а уже в 1936-м на первом этаже гостиницы «Москва» открывается большой магазин ТЭЖЭ, где работает кабинет косметолога и можно сделать маникюр.

При этом главный запах Москвы 1930-х, по мнению организаторов выставки, — это аромат шоколада, дань одновременно идеологическому и реальному образу столицы. «Он раз за разом возникает в мемуарах москвичей, — делится Донина. — Проходя мимо “Большевика” или “Рот Фронта”, люди валились с ног от запахов шоколада и ванилина. Как в 1920-е агрессивная какофония городских запахов боролась с заграничным диковинным ароматом L’Origan, так в 1930-е шоколад, символизировавший вполне буквально сладкую жизнь, сталкивался нос к носу с запахом метро».

Аккорд четвертый – шоколад

Верхняя нота: 
московское метро

Средняя нота:
кукурузные хлопья Kellogg's 

Базовая нота:
DKNY Be Delicious

В 1940-е «Новая Заря» была эвакуирована на Урал и в основном работала на нужды фронта, но уже с 1943-го производственные линии парфюмерии были восстановлены. Первым перезапустили «Красную Москву» — еще во время войны. «Были проблемы со стеклотарой, — рассказывает куратор, — но если ты приходил со своим флаконом, то тебе могли налить “Москву...” в свою баночку». После войны духи достигли пика популярности, став духами № 1 в СССР, а в 1958-м даже взяли Гран-при на промышленной выставке в Брюсселе, но к этому времени в страну начинает проникать импортная парфюмерия, которая и скидывает «Красную Москву» с парохода современности. «Вспомните, — говорит Донина, — в “Бриллиантовой руке” Светлана Светличная душит записочку Chanel № 5. Ипполит Наденьке в “Иронии Судьбы” дарит почему-то не “Красную Москву”, а Climat Lancôme». Дело тут, по словам Дарьи, не в том, что «Красная Москва» была хуже западных аналогов — просто все ароматы несут на себе отпечаток времени. «Вот сейчас вам дадут попробовать чрезвычайно популярный в начале нулевых DKNY Be Delicious — такой, в виде яблочка. Вам наверняка покажется, что он давным-давно вышел из моды. Это естественное старение». Что не отменяет, по мнению Дониной, эффекта постпамяти, сделавшего «Красную Москву» культовым ароматом у наших, не заставших ее зенита, бабушек.

«Красная Москва»

Александр Осмёркин,
«Женский портрет в розовом», 1923

На вопрос о любимом запахе из представленных на «Красной Москве», Дарья ответила, что больше всего ей нравится отдушка хлеба. Среднестатистический рацион москвича 1920–1930-х был довольно аскетичным — и организаторы решили, что в качестве «пищевого» аромата хлеб подходит оптимально. «Обычно, когда ты ищешь хлебный запах, — объясняет куратор, — то сталкиваешься с очень сдобными сладкими запахами, такими “круассановыми”. А мы искали пролетарский хлеб, чтобы он был на закваске, серый, кислый. И нашли!»

Аккорд пятый – пролетарский хлеб

Верхняя нота: свобода

Средняя нота: равенство

Базовая нота: братство