Людовик XVI и стиль его эпохи на выставке в Царицыно

До 12 апреля в музее «Царицыно» проходит выставка Monument du costume — о моде и стиле жизни Людовика XVI, его придворных и вообще французской аристократии накануне революции. О самой экспозиции и о том, почему роскошь «галантного» века не теряет актуальности даже в наше время, нам рассказал куратор выставки, искусствовед Василий Успенский.

Памятник стилю

У выставки в Царицыно две главные темы — великосветская жизнь 1770–1780-х годов, проиллюстрированная серией гравюр Monument du costume 1789 года и стиль Людовика XVI. Гравюры и платья, севрский фарфор и парижская бронза, мебель и скульптура, веера и табакерки, строго отобранные в соответствии со вкусами 1770–1780-х годов, составляют здесь единый ансамбль, дающий представление о духе эпохи и стиле человека, эту эпоху воплощавшего.

Тем более что стиль Людовика XVI остается актуальным и в наше время. Приведем в пример хотя бы модные коллекции Вивьен Вествуд, Маноло Бланика или созданный в 2002 году знаменитый «призрачный стул Людовика» Филиппа Старка — упрощенную в деталях реплику классического кресла эпохи Людовика XVI, отлитую из прозрачного пластика. Модель стала невероятно популярной: продано уже более двух миллионов экземпляров. Особенно часто их можно увидеть в музеях, концертных залах, библиотеках — ведь кажется, что этот стул одним своим обликом примиряет старое и современное. Именно на стульях Старка сидят смотрительницы и на царицынской выставке.

Посетители же могут изучить весь обиход знатного современника Людовика XVI — от утреннего туалета до ужина в кругу друзей, от домашнего музицирования до посещения Оперы, от воспитания детей до придворных церемоний. Именно этим «бытовым» мелочам посвящена вся серия Monument du costume — своеобразная визуальная энциклопедия эпохи, порой отчетливо перекликающейся с современностью. Вот лишь несколько примеров.

«Призрачный стул Людовика» Филип Старк

Стул эпохи Людовика XVI 

Модная неформальность

Сегодня уличная мода — неотъемлемая часть haute couture. Ироничные и не очень стилизации под костюмы неформалов, гангстеров и гопников давно никого не удивляют. Фотографии звезд инстаграма в трениках, майках-алкоголичках или просто мятых футболках — в порядке вещей. Как ни странно, XVIII веку подобные вольности были не в диковинку. Женские неформальные утренние костюмы, так называемые неглиже или дезабилье, как и мужские домашние халаты — баньяны, — для моды второй половины XVIII века были столь же важны, как и роскошные вечерние и придворные платья. Женщины, кроме того, переодевались в мужское платье, а мужчина мог предстать на живописном портрете в ночном колпаке, по-сегодняшнему — в пижаме. В моде были и всевозможные стилизации, а точнее, культурные апроприации — подражали одежде крестьян, турок, персов.

Материнство напоказ

Современные дебаты вокруг допустимости грудного кормления в общественном пространстве, как и вообще новая волна пристального внимания к детям и детству — еще одна параллель со второй половиной XVIII века, когда на волне увлечения учением Жан-Жака Руссо знатные родители впервые начали принимать личное заинтересованное участие в воспитании детей, выставлять напоказ родительские чувства. Материнство стало модным. Не стало исключением кормление грудью, прежде считавшееся недостойным аристократки. Философы (тот же Руссо), доктора и теологи в один голос призывали матерей отказаться от кормилиц и самим кормить детей — как из медицинских, так и из социальных соображений: грудное вскармливание рассматривалось как основа счастливой семьи, общества, государства. Призыв был услышан. Тон задавала сама Мария Антуанетта. Изображения аристократок, кормящих грудью, стали встречаться даже на живописных портретах. Отношение к детям также изменилось. Теперь на ребенка стали смотреть как на полноценную личность, учились ценить его непосредственность, свободу, естественность, чистоту. Младенцев перестали туго пеленать, одежда детей в раннем возрасте стала проще и удобнее, игрушки — разнообразнее.

Парки

Истоки новейшей урбанистической моды на городские парки можно искать в XVIII веке. Сады и парки — частные, примыкавшие к дворцам и загородным имениям, и общественные — важнейшее пространство жизни светского общества XVIII века. Сад — особое, пограничное место: общественное пространство, место светских прогулок и вместе с тем — место уединения и особой интимности. Здесь говорили о политике и назначали тайные любовные свидания, демонстрировали последние моды и проводили дуэли. Считалось, что парки, в особенности английские, подражающие природным пейзажам, способствовали естественным проявлениям чувств. Вместе с тем, как и сегодня, они были четко спланированы, их устройство определяло образ действий посетителей. Так, уединенная, рассчитанная на двоих скамейка близ статуи «Грозящий Амур» Фальконе, каковую очень любили ставить в садах того времени, — идеальное место для любовного признания.

Светская хроника

Нередко можно услышать, что чрезмерные цены на билеты главных театров делают их недоступными ценителям прекрасного и превращают спектакли в ярмарку тщеславия. Но и в XVIII веке посещение Оперы — скорее светское событие, чем эстетическое переживание. Музыка служила лишь частью обстановки, главным впечатлением были зрители. Важнейшим элементом вечера в Опере был разъезд, когда общество, спускаясь из своих лож, балконов, партера, перемешивалось в фойе — тут встречались, знакомились, флиртовали, во всем блеске демонстрировали наряды и украшения.

Большинство знатных посетителей занимало ложи, которые сдавались внаем и зачастую закреплялись за владельцем на несколько лет. Ложи были частными пространствами, позволяющими свободно общаться, принимать посетителей, угощаться напитками и закусками и вместе с тем быть на виду и наблюдать самому — за обществом и во вторую очередь — за спектаклем. Ложи в опере глядели друг на друга, а не на сцену. Вольтер, не только философ, но и острослов, называл оперу «всеобщим рандеву».

Самой популярной разновидностью представлений были оперы-балеты, в которых арии перемежались танцевальными дивертисментами. Главными звездами были балерины — ими не только любовались на сцене, но и осаждали после представления и принимали в ложах. Люди строгих нравов считали Оперу гнездом разврата, а танцовщиц обвиняли в аморальности, и не без основания. Танцовщицы, часто бывшие сиротами или сбежавшими от родителей, зачастую приезжали в Оперу в раззолоченных каретах. Оттого определение «оперная девушка» (fille d’opéra) считалось среди светских дам худшим оскорблением.