Прививка от страха

Андрей Бабицкий

Сегодня, 22 июня, мэр Москвы Сергей Собянин заявил что отныне посещать рестораны и кафе в столице смогут только люди с прививкой или свежим ПЦР. Кажется, именно такими методами в стране отныне будут бороться с эпидемией, чтобы обойтись без принудительной вакцинации, которой половина страны боится, а вторая половина — требует. Андрей Бабицкий, журналист и автор этического подкаста «Так вышло», объясняет, почему кнут будет работать хуже пряника, а принуждение может не сработать вообще.

V

V

Что с нами происходит?

Ситуация наша примерно такова: в стране эпидемия коронавируса, которая длится волнами уже больше года, и конца ей не видно. Умирают люди, разоряются предприятия, закрываются границы. При этом от болезни есть вакцина, она работает, ее эффективность, пусть и не без колебаний, признали все мировые авторитеты. Называется она «Спутник V». Если бы хотя бы 70% наших сограждан ей привились, эпидемия бы пошла на спад, а жизнь начала бы возвращаться в привычное русло. Одна беда — прививаются далеко не все и даже не большинство.

Виноваты ли те, кто отказывается прививаться, в нашей общей беде, и что сделать, чтобы изменить ситуацию? Вот два главных вопроса последних дней. Вопросы эти тесно связаны: арсенал средств, способных решить проблему массового неучастия в вакцинации, довольно богат, но выбор инструмента зависит от ощущения моральной правоты привитого меньшинства. И пока, судя по опросам, общество не готово к вакцинации принуждать.

Важно понимать, что отдельный гражданин не приносит почти никакой пользы окружающим, делая прививку. Чтобы польза стала ощутимой, вакцинироваться должны все или почти все, а 10% привитых практически никак не влияют на скорость распространения эпидемии. Сейчас же, по словам эволюционного биолога Георгия Базыкина, Россия с точки зрения вируса не вакцинирована совсем.

Поэтому в данный момент практически всю пользу, которую приносит вакцина, она приносит собственно привитому человеку и его родным и близким. Человека нельзя даже обвинить в эгоизме, если он не торопится прививаться: он наказывает в первую очередь сам себя. Чтобы требовать от разумного человека участия в вакцинации, мы должны были бы пообещать ему, что в ней поучаствует еще миллионов семьдесят его соотечественников, что вакцина будет действенной и достаточно безопасной.

В чем между нами разница?

Упрекая людей, не желающих прививаться, в глупости или эгоизме, обвинитель решает простую риторическую задачу: лишает их права голоса. Кому интересно мнение дурака или злодея? Но если удержаться от обличительного пафоса, можно заметить, что у каждого гражданина есть много рациональных причин не верить в успех прививочной кампании, даже если они в целом верят в эффективность вакцин. Вот несколько простых вопросов, которые каждый мог бы себе задать, прежде чем принять решение о вакцинации:

— Работает ли вакцина? — Совсем не любая. На сайте Минздрава есть упоминание о трех вакцинах, из которых только одна имеет доказанную эффективность и признана научным и мировым сообществом.

— Получает ли пациент во время вакцинации всю доступную информацию, как того требует принцип информированного согласия? — Нет. Ни Минздрав, ни региональные власти не сообщают, что из трех вакцин доказано эффективна только одна.

— Может ли человек быть уверен, что, придя в поликлинику он получит дозу лучшей доступной вакцины? — Нет, как мы знаем из недавней публикации «Новой газеты».

— Может ли он привиться по собственной воле, пусть даже за деньги, другой вакциной, которой он доверяет? — Нет, не может. Более того, он не может привиться вообще никакой вакциной, если у него нет российского паспорта.

— Может ли он ожидать, что процесс вакцинации будет должным образом учтен и доведен до конца? — Едва ли: он видел множество сообщений о том, что сертификат о вакцинации можно купить.

— Может ли он верить, что администраторы вакцины, принимая жесткие решения, руководствуются исключительно соображениями борьбы с эпидемией? — Нет. Множество людей находятся под судом по выдуманному «Санитарному делу», которое очевидно мотивировано политическими соображениями, а не радением об общественном благе.

— Может ли он по меньшей мере поверить, что власти относятся к ситуации всерьез и боятся распространения вируса? — Нет. На матчи футбольного чемпионата Европы в Петербурге пускают десятки тысяч человек.

Сопоставив эти ответы, даже государственник-альтруист может прийти к рациональному выводу, что власть — то есть совокупность людей, обладающих вроде бы полной информацией о происходящем в стране, — либо не очень боится эпидемии, либо не слишком верит в собственные вакцины.

В таких обстоятельствах можно ожидать, что самостоятельно и добровольно будут прививаться только некоторые люди. Либо те, кто получает благодаря вакцинации отдельные привилегии вроде допуска за рубеж. Либо те, кто привык самостоятельно собирать информацию и оценивать риски, читать научные публикации и интервью ученых. Либо, наконец, те, кто руководствуется символическими и принципиальными соображениями. Но все эти люди не должны, кажется, обвинять остальных в безответственности, если не готовы отвечать на все заданные выше вопросы.

Как нам договориться?

Каждый из сторонников вакцинации знает, что ему делать лично — найти работающую вакцину, привиться самому, убедить ближайших друзей и родных сделать так же. Но эпидемию это не остановит, поэтому приходится думать и о том, что может сделать государство, не превращая страну в лепрозорий.

Существует ровно три способа заставить людей делать то, чего они делать не хотят — убеждение, поощрение и наказание. Все они в разной степени насильственны, хотя бы потому, что проводятся на деньги налогоплательщиков. Но об этом уже никто не спорит: вслед за утилитаристским философом и правоведом Джоном Стюартом Миллем практически все согласны, что вред окружающим — единственное хорошее основание ограничивать человека (себе, добавлял Милль, он может вредить невозбранно). Но какие бы меры мы ни приняли, они должны быть разумны, эффективны, пропорциональны наносимому вреду, беспристрастны, а в случае выбора из нескольких альтернатив стоит выбирать самое мягкое принуждение из возможных.

Убеждение — самый интуитивно приятный метод. Но в чем нужно убеждать граждан? Они верят в вакцины как таковые (от стандартных прививок из детского календаря отказывается, кажется, не 90% населения). Но не верят, что врачи в поликлинике будут колоть пациентам действующую вакцину, что поддельные сертификаты не заполонят страну, что большое дело будет доведено до конца. Чтобы перебороть это, представителям власти придется лично участвовать во всех антиэпидемических мероприятиях, штрафовать и увольнять министров за нарушение карантинных мер. Придется гласно и публично обсуждать сравнительные достоинства и применимость разных вакцин в нынешних обстоятельствах. А еще — согласиться на любую помощь и открыть страну для всех импортных вакцин, признанных международным сообществом. Делать прививки на каждой станции метро и прививать даже не по паспорту, а по факту согласия. В общем, делать все то, что делали бы действительно встревоженные люди.

Если убеждение не работает, власти обычно прибегают к насилию. И некоторые граждане уже готовы это насилие поддержать. Против этой позиции есть главное моральное соображение, которое представляется мне решающим: нельзя просить авторов «Санитарного дела» и вероятных отравителей писателя Быкова насильно колоть людей чем бы то ни было.

Но есть и возражения более прагматические. Нам лишь кажется, что насильственные меры дешевы, просты в исполнении и не требуют общественного согласия, и, значит, даже корыстный и не вызывающий доверия дуболом мог бы с их помощью покончить с эпидемией. Однако, все эти три посылки неверны. Насилие стоит денег, довольно трудно администрируется (вспомните эффективность прежних карантинных мер и ношения перчаток в метро), а эффективны эти меры лишь когда большинство людей готовы их исполнять добровольно. Пока государство не смогло поголовно привить даже врачей, на которых есть рычаги давления.

Тогда имеет смысл задуматься о третьем пути — поощрении вакцинирующихся. В Москве, например, людям старше 60 лет (то есть каждому четвертому) выдают после прививки сертификат на 1000 рублей, но этой суммы явно недостаточно. Ее можно было бы увеличить по меньшей мере на порядок и давать вознаграждение всем, а не только самым уязвимым.

Достоинства этого метода очевидны: он эффективен, не требует доверия населения и прост в исполнении. Он одновременно является мощным инструментом убеждения. Тот факт, что бюджет готов расстаться с десятками миллиардов долларов ради ускорения вакцинации, сам по себе свидетельствует о серьезных намерениях. Выплаты решат и проблему неработающих вакцин: гораздо труднее будет впаривать даже государственным поликлиникам неработающие вакцины, если каждый укол будет обходиться государству в 10 или 15 тысяч рублей.

Да, финансовые выплаты дорого обойдутся бюджету. Однако карантинные меры уже привели к большим потерям, и каждый месяц эпидемии может стоить больше, чем даже все разовые выплаты, вместе взятые. Кроме того, как замечает видный защитник этой идеи оксфордский этик Джулиан Сувулеску, сам факт денежных выплат может создать у людей ощущение, что вакцина может быть небезопасна. Он предлагает подумать о других способах поощрения, вроде доступа на публичные мероприятия. Но для России это кажется, не слишком актуально, как и другое популярное на Западе опасение, что платить за исполнение гражданского долга — дурная практика, которая разлагает правительство и граждан и вредит общественной солидарности. Кто скажет, что в России найдется довольно гражданской ответственности, чиновной порядочности и солидарности, чтобы нам приходилось оберегать эти добродетели перед лицом массовой гибели людей?

Моральные наши проблемы — плохое правительство, безответственные и недальновидные граждане и недостаток солидарности — придется решать десятки лет. Эпидемию можно закончить гораздо быстрее, если избавиться от обманчивого морального пафоса и решать проблему коллективного действия.

P.S.: Автор уже привит, как и все его родные и близкие, и потому не заинтересован материально в реализации своих предложений.