Алиса Горшенина

Туфли с пальцами из синтепона, меховая маска с глазами и другие артефакты в мастерской Алисы Горшениной.

— наведите курсор на этот символ, чтобы узнать подробности

—  Дмитрий Пригов — 

У меня есть вручную сшитая кукла Дмитрия Пригова, это мой талисман, я с ним везде путешествую. У меня даже был проект «Путешествие Пригова». В институте наш преподаватель по литературе потрясающе читал его стихи. Я воспринимаю его как поэта, а не как художника. Мой любимый сборник — «Банальные рассуждения».

Текстиль, швейная машина, маски, детские рисунки и дневники, коллекция платьев: квартира художницы Алисы Горшениной — ее же мастерская. Сейчас Алиса живет в Нижнем Тагиле. Ее работы выставлялись в рамках Третьей и Четвертой индустриальной биеннале в Екатеринбурге и на Триеннале современного искусства в музее «Гараж» в Москве. О ней пишет Garage Magazine. 25 марта на ВДНХ в рамках проекта «Взлет» завершилась персональная выставка Алисы «Уральская шкура» — о моде, пропитанной уральскими легендами и мифами, и о людях Урала, чувствующих местные природные искажения на себе. Алиса рассказала The Blueprint, что такое уральская кома, как детство становится главным источником личной мифологии художника и о ключевых составляющих своих образов.

—  Маски — 

Маски точнее всего работают в тандеме с человеком. Для меня они тесно связаны с детством, когда я жила в деревне: дети наряжались и ходили колядовать по домам в Рождество. Потом, когда я переехала в город и у меня были проблемы в школе, мне постоянно хотелось быть другим человеком, скрыть свое лицо. И когда я надевала маску, то чувствовала себя свободной. Маски — это мои лица, но при этом другие, отдельные существа.

—  Капрон — 

Капрон. Я очень долго искала материал, который передавал бы максимальную телесность. Раньше я шила из простыней, потому что они больше всего соприкасаются с нашим телом. А потом я случайно потрогала капрон и поняла, что он очень напоминает мне кожу. Я попробовала шить с добавлением синтепона для объема, и поняла, что вот оно — то самое! Сейчас это один из моих любимых материалов.

— Детство — 

Почти во всех моих работах существует отсылка к детству. Мое детство резко делится на два этапа: до шести лет — деревенская жизнь с ее общиной, племенем, тесный контакт с природой; а после шести — жизнь в городе, ужасные проблемы в семье и школе. Я была вполне обычной деревенской девочкой, попавшей в неблагополучную среду.

Когда я переехала в город, папа пошел работать на шлакоотвальные карьеры бульдозеристом. Однажды он взял меня с собой покататься. Мне тогда понравилось собирать перламутровую железную стружку, но когда я выросла, город начал меня душить. Не столько своей атмосферой, сколько разговорами о том, что заводы — чуть ли не наше главное достояние. Когда я стала заниматься современным искусством, то поняла, что индустриальная тема — главная у художников с Урала, что меня очень удивило. Мне все это не близко. Я не вижу в этом вдохновения. Наверное, я после индустриальной биеннале это почувствовала: энергия заводов для меня мертвая, а стало быть, и нечего мне там делать.

Моя квартира  ̶ это я. Здесь лежат мои личные дневники, я их иногда перечитываю, мои детские фотографии, скульптуры времен института. Квартира это моя мастерская.

— Секонд-хенд — 

Мне очень нравится процесс поиска «той самой» вещи. Могу сказать, что пока нигде не видела секондов лучше, чем в Тагиле. Я всегда устраиваю по ним рейд, когда приезжаю в чужой город, но все мое сердце — с тагильскими секондами. Там столько уникальной одежды, и она такая доступная. Я постоянно закупаюсь в дни сумасшедших скидок, интуитивно выбираю вещи по фактуре, потом начинаю с ними экспериментировать. Я часто покупаю там материалы для своих работ.

—  Дневники — 

У меня есть запись, что я хочу стать художником — она очень смешная. Или есть стихи, которые я писала в 10 лет, и они ужасны. Но сейчас мне это нравится, сейчас дневники — просто энергия для новых дел.

— Платья — 

Я коллекционирую старые платья. Мне нравится на них просто смотреть. Коллекция пока очень маленькая — в ней есть и мое свадебное платье — и в ней не только платья из секонда. Однажды моя преподавательница из института отдала мне кучу своей одежды — будто бы на материалы, так как знала, что я шью. А я как увидела, сколько там прекрасных нарядов, так и отложила и до сих пор хожу в них.

— Урал — 

Я создаю свою собственную мифологию на основе местных легенд. В детстве папа рассказывал мне, что у нас в лесах живет высокий человек, и если встретишь его, то заблудишься, начнутся искажения пространства. И бабушка много рассказывала про вымышленных существ, живущих в лесу и в реках. Но это были не персонажи русских сказок, как кикимора и леший, а неведомые существа, про которых никто не знал, как они выглядят, у меня не было никакого визуального подтверждения. Сейчас я будто воссоздаю образы тех рассказов.

—  Глаза — 

В детстве я увлекалась мифологией Египта, у них существует культ поклонения богу Ра, его символ — глаз. Египетская символика меня привлекает до сих пор. Глаза в моих работах передают одушевленность предмета, даже если это одежда. Я выбрала именно глаза, а не рот или что-то другое, потому что мне хочется, чтобы мои работы молча смотрели на зрителя. Здесь такая игра: человек смотрит на мою работу, и моя работа смотрит на зрителя. Получается зрительный контакт не просто с куском ткани, а будто бы с чем-то живым.

—  Калигула — 

Очень люблю «Калигулу» Альбера Камю, у меня даже есть объект — туфли, связанные с ним. Когда я читала пьесу, то детально представляла его образ. Там описаны сцены, где он наряжался в разные костюмы, и я в своем воображении нарядила его в такие туфли, а потом сделала иллюстрацию. В итоге получилось, что эти туфли — моя практически единственная работа с эскизом.

Уральская кома. Это особое ощущение местности, что-то неописуемое, но всегда ощущаемое. Я сравниваю ее с чувством бремени, тяжести судьбы или городским удушьем Раскольникова. То, что влияет на сознание человека, незримое ощущение, что «здесь что-то не так». Состояние уральской комы я приписываю лишь уральцам, тем, кто был здесь рожден, в ком это заложено изначально. Люди здесь как будто сидят в железном ящике, они задавлены городом, но в них до сих пор сидит животное и требует воссоединения с природой. Это можно воспринять как выдумку, но иногда я думаю, что уральская кома более реальна, чем я сама.

—  Nirvana — 

 У меня дома большая коллекция фотографий Кобейна, в школьные годы я печатала их на последние деньги — не знаю зачем. На меня в свое время сильное впечатление произвел женский манекен с крыльями ангела с обложки альбома In Utero. Он же стоял за спиной Кобейна во время выступлений группы. Любимый клип Nirvana — Heart-Shaped Box. Он очень перекликается с моими работами, я видела его в детстве, думаю, отпечаток оттуда.

—  Деревья — 

У нас в центре города есть дерево, очень похожее даже не на человека, а на древнее существо. Будто это древняя многогрудая богиня-мать. Ты прикасаешься к дереву и чувствуешь его энергию.

Я плотно связываю уральскую кому с детством и своей деревней. У меня был проект, когда я отливала из гипса младенцев. Они символизировали мое детство, всего получилось около 50 таких фигурок. Я поехала в деревню, которая к тому времени уже зачахла. Младенцев я крепила на полуразрушенные дома: например, на старый дом культуры, где когда-то работала мама, а сейчас от него остался лишь фасад и разрушенные стены. После того как я уехала, эти дома рухнули вместе с младенцами — я знала, что так будет. Тем самым я положила кусок себя в эту местность, вернула то, что когда-то увезла. Позже уральская кома возвращалась во многих других воплощениях, но вот эти малыши были первыми.